«Так, вот она. “ГАЗ-24”, белого цвета, на правом крыле вмятина от касательного удара».

Смеляков неторопливо вышел из будки и пошёл в сторону подозрительной машины.

— Ты далеко? — спросил лейтенант Воронин, стоявший у вторых ворот.

— «Волжанку» вон ту погляжу.

Приблизившись к ней, он увидел: машина не имела никаких вмятин. Значит, не та. Виктор повернулся и пошёл обратно.

Из ворот посольства вышел повар Юкка. Когда Смеляков вернулся к будке, Юкка многозначительно шевельнул бровями, глядя милиционеру в лицо. Виктор хмыкнул и отвернулся.

— Лена! — целовавшийся парень снова появился на противоположной стороне переулка.

Окно открылось сразу, судя по всему, девушка ждала его возвращения.

— Ну иду я, иду уже! — крикнула она и скрылась в окне.

Минут через пять к воротам посольства почти бесшумно, едва шурша новыми покрышками, подъехал чёрный «форд». Молча стоявший Юкка радостно взмахнул руками и нырнул в автомобиль.

«Мерсье, французский журналист. Помню его, помню, — с удовлетворением проговорил мысленно Смеляков. — Он с господином Паасвирти частенько встречается».

Нащупав в кармане плаща блокнот и огрызок карандаша, Виктор попробовал сделать запись, не доставая руки из кармана.

«Надо тренироваться, надо тренироваться. Воронин запросто пишет, не глядя».

Влюблённая парочка из противоположного дома наконец ушла…

Поздно вечером Юкка вернулся. Он что-то громко напевал, довольный собой и проведённым временем. Стоя у распахнутой дверцы «форда», финн смотрел на сидевшего в машине Мерсье. Тот искал что-то в карманах своего пиджака, затем махнул рукой, видимо, отчаявшись найти, и ласково похлопал Юкку по животу.

— Вот черти голубые, разнежились тут, — Смеляков презрительно скорчил лицо.

«Форд» плавно уехал, а Юкка продолжал стоять, глядя куда-то в тёмное небо. Он стоял так минут десять, раскачивался, мурлыкал невнятную мелодийку, помахивал гибкой кистью руки, будто дирижируя.

Наконец он шагнул к воротам:

— Hello, boy[23], — проворковал он, проходя мимо будки.

Виктор формально кивнул в ответ. Юкка прошёл было дальше, но вдруг остановился, звонко щёлкнул пальцами и вернулся к будке. Его сытое лицо лоснилось, хмельные глаза сонно слипались, а губы свернулись в трубочку, как если бы он хотел свиснуть. Но финн не свистнул, вместо этого он смачно причмокнул и произнёс несколько фраз на финском языке, обращаясь к Смелякову.

— Я не понимаю, господин Паасвирти, ай доунт андерстэнд.

— It does not matter, my dear friend[24], — финн прислонился к двери будки и с умилением стал разглядывать Виктора.

— Чего ты пялишься? — Виктор недовольно отвернулся.

— Добрай вэшэр… — Юкка широко улыбнулся и вздохнул.

— Добрый, добрый. Уже поздно, вам пора спать. Гоу ту слип. Бай-бай.

Улыбка на лице финна сделалась ещё шире, глаза закрылись. И вдруг он рывком надвинулся на Виктора, обнял его рукой за шею и, притянув Смелякова к себе, радостно засмеялся. Его действия были настолько неожиданными, что Виктор растерялся. Всё тело его напряглось, губы сжались. Противоречивые чувства охватили Виктора, он не знал, как себя вести.

Повар, пьяно выкатив подёрнутые поволокой глаза, с наслаждением чмокнул воздух, почти касаясь головы Смелякова. Пальцы его руки, словно перебирая клавиши пианино, перебежали с плеча на шею Виктора. Послышался ещё один сочный воздушный поцелуй.

И тут Виктор не выдержал. Коротким тычком он нанёс финну сильный удар локтем в солнечное сплетение. Юкка охнул, попятился, позеленел, зацепился одной ногой за другую и, ударившись спиной о будку, грузно опустился на корточки.

Ледяная волна ужаса окатила Смелякова. «Убил», — пронеслось у него в голове, едва он взглянул на совершенно бледного финна. Смеляков схватил обмякшую фигуру за ворот и сильно встряхнул.

— Дыши ты, придурок! Дыши глубже, вставай и приседай! — скомандовал он, его глаза бешено вращались. — Понимаешь ты, олух?

Юкка ловил воздух ртом, но никак не мог нормально вдохнуть. Виктор с трудом поднял его за плечи, обнял, обхватив под мышками, и пару раз присел вместе с ним, сильно вздёргивая вверх его размякшее тело при подъёме. Наконец повар сумел сделать глубокий вдох.

— Вот так, чмо голубое, дыши, дыши.

Он толкнул финна и заставил его сделать несколько шагов, придерживая его за плечи.

— Витя, что там у тебя? — позвал Воронин.

— Да он тут спьяну охренел совсем!

Смеляков довёл финна до ворот и втолкнул внутрь.

— Хоть бы дошёл этот кретин, — прошептал он. — Надо ж такому случиться!

Воронин подошёл к Виктору:

— Целоваться полез, что ли?

— Ты видел?

— А то нет. Мы же тут все глазастые! — лейтенант довольно захохотал.

— Что теперь делать-то?

— Ты ему сильно заехал?

— Вроде… Нет, не сильно… Так… Но он хилый… Чего теперь будет-то? Выгонят меня?

— Это как финны поведут себя. Но вряд ли они из-за этого повара станут шум поднимать. Про него же все знают. Не в их интересах… Ну, в случае чего я тебя подстрахую, скажу, что ты лишь оттолкнул его, когда он лобызаться полез… Ладно, не дрейфь. С боевым крещением тебя!

— Хорош праздничек получился… — кисло проговорил Смеляков.

В кабинете майора Аслаханова собралось четверо. Они сидели за длинным полированным столом, стоявшим вдоль окна. Поверхность стола нестерпимо сияла, отражая лившийся с улицы солнечный свет. Аслаханов откинулся в на спинку потёртого кресла и, чуть наклонив голову набок и поглаживая указательным пальцев тонкие чёрные усики, смотрел на капитана Тамаева.

— Из полученной информации, — докладывал Тамаев, — можно сделать вывод, что Юдин давно был морально готов покинуть нашу страну. Комплекс собственной неполноценности, или я бы сказал, комплекс нереализованности развил в нём активное недовольство своей судьбой…

— А в чём он не реализовался? — майор Аслаханов был худощав, с острым носом, тонкими губами, густыми бровями, тяжёлым гипнотическим взглядом.

— По словам некоторых его школьных и армейских товарищей, Юдин хорошо рисовал, но почему-то не решился пойти в художественное училище. Выбрал МВД.

— Ясно, — кивнул майор, — очередной неудавшийся гений.

— Ну а причиной своей «несложившейся» судьбы он прежде всего считал Советский Союз. Он не раз в разговорах упоминал об этом, неоднократно рассказывал о своей мечте перебраться в Финляндию.

— Почему именно в Финляндию, Гелани Оптиевич?

— Юдин вбил себе в голову, что он угро-финн и что наше государство растоптало его народ, его корни…

— Знакомая песня.

— Родственники у него дальние обнаружились в Финляндии, это сыграло свою роль. Ну и вообще…

— Ну и вообще, — кивнул Аслаханов. — И как же наши коллеги из МВД проморгали такого неблагонадёжного? У него же явный сдвиг по фазе… Впрочем, что теперь об этом? — Аслаханов поднялся из-за стола и подошёл к приоткрытому окну. Он проговаривал слова медленно, будто размышляя не только над тем, что он говорил, но и над чем-то другим, более важным. За его спиной висел на стене портрет Феликса Дзержинского; узкое лицо председателя ЧК смотрело прямо на собравшихся, взгляд был холодным, в прищуренных глазах угадывалось неудовольствие.

— Итак, товарищи, что мы имеем? — продолжал майор. — Исходя из того, что на руках застреленного Тевлоева и на коврике в машине обнаружены микрочастицы золота, следует сделать вывод, что Тевлоев изъял золото из своего тайника. Это означает, что золото теперь у Юдина, — майор вернулся за стол. — Юдин намерен покинуть пределы нашей страны. Вопрос — как? Первоначально мы предполагали, что он пойдёт по маршруту Тевлоева: в Турцию через Батуми, благо этот путь был ему известен досконально по материалам дела Тевлоева. У пограничников там имеются все ориентировки. Но теперь… Получается, что мы работали не в том направлении, которое должны были разрабатывать. А не упустили мы его?