— Это вам на чай, — щедро говорил он официанту.

От сна он пробудился, переполненный давящим чувством счастья в груди.

Рядом лежала Эльза. Верхний край одеяла завернулся и обнажил её груди. Губы её чуть подрагивали, будто она нашёптывала что-то. Он выбрался из кровати, сделал несколько шагов по комнате и остановился перед зеркалом.

«Зеркало!»

Он приблизился к нему и потрогал своё отражение рукой, ожидая какого-то чуда. Холодное прикосновение стекла… Больше ничего. И отражение голой мужской фигуры, жилистой, бородатой, со спутавшимися на голове белобрысыми волосами, с растерянными голубыми глазами.

«Это всё не то!»

Он отвернулся от зеркала и, поколебавшись с минуту, направился на кухню, шлёпая босыми ногами по паркету. В холодильнике стояла закупоренная бутылка коньяка, и Юдин торопливо открыл её, боясь упустить не покидавшее его чувство сна. Он всё ещё ощущал присутствие необыкновенного зеркального города. В его груди всё ещё кипело нечто огромное, необъяснимое, торжественное. Он понимал, что через пару минут тень сновидения уплывёт, и он останется в привычном сером мире, поэтому хотел задержать затуманенность сознания глотком коньяка.

Когда Эльза проснулась, Юдин полулежал в кресле напротив кровати и жмурился на светившее сквозь окно солнце. У его ног стояла пустая бутылка.

— Коленька, ты что, дорогой мой? — растерянно спросила Эльза.

— Эля, мне так хорошо! — на его лице застыла блаженная улыбка. — Я видел такой обалденный сон!

— Какой сон?

— Замечательный… Это хороший знак…

— Какой знак?

— Ты не поймёшь…

Он поднялся и приблизился к постели.

— Ты всю бутылку, что ли, высосал? — она свесила ноги с кровати. — Когда ты успел?

— Наплюй! Не в коньяке счастье, Эля! У меня на душе так… радостно так!

— Странно, но ты почти не охмелел, Коля… Да я и не переживаю из-за коньяка… Бог с ним… Я о тебе думаю… Пьёшь ты много, Коленька…

«Коленька! Надоело мне это имя… Скоро уже… Малость потерпеть надо ещё, а там и в Москву рвану. И никто не остановит меня, никто! Ох, как мне всё обрыдло… Быстрее бы… Воля, Финляндия, мечта моя… Кажется, я вот-вот свихнусь. Что за маразм: денег полно, золотом сумка набита, а жить нормальной жизнью не могу позволить себе… Миллионер в спецовке сраного грузчика! Мать твою… Обрыдло!»

Он встряхнул головой, протянул руку и потрепал Эльзу по голове.

— Видная ты у меня баба.

— Что это ты вдруг? — Эля улыбнулась. — Раньше комплиментами не сыпал.

— А я и сейчас не сыплю… Просто весело на сердце, хочется сказать что-нибудь хорошее.

— Коль, может, ты в парикмахерскую сходишь? Совсем лохматый стал. Чуток бы привёл голову в порядок.

— Ладно.

— Нам же сегодня к Анюте в гости. Ты не забыл? И ты уж не пей пока больше. В гостях выпьешь.

— Ладно…

Анна Ладыгина одно время работала вместе с Эльзой в одном ресторане, но месяца три назад ушла, повздорив с директором. Она была очень худая, длинная, с выкрашенными с сиреневый цвет волосами, с лисьим лицом, впрочем, не лишённом привлекательности, на котором никогда не угасали зовущие глаза. Она лишь однажды видела Юдина, забежав к Эльзе по какому-то делу на пару минут, но её визит затянулся на пару часов. Юдин понравился Анне, и с того дня она почти ежедневно звонила подруге и звала её в гости.

— И мужика своего прихвати, — непременно напоминала она. — Клёвый у тебя мужик. Завидую тебе, Шапошникова. Эх, мне бы твою внешность, я бы отбила его у тебя…

— А ты на чужое добро рот не разевай, подруга.

Раз в две недели каждое отделение ООДП отправлялось на занятия по огневой подготовке, они проводились в тире Парка Культуры и Отдыха имени Горького. Стреляли из разных позиций (стоя, с колена, лёжа), стреляли и в движении, перебегая с места на место, перекатываясь, стреляли то из одного пистолета, то сразу из двух. Отрабатывали упражнения с удовольствием, видя в них шлифовку настоящего воинского мастерства. Огорчались промахам искренне и эмоционально.

— Ну! Чёрт возьми! Что это я?

— Тише, со второй попытки влепишь кучнее…

— Но я же раньше нормально бил! Рука сегодня дрожит чего-то. Вот зараза!

— Парни, чья очередь? Проходи!

Солнце жгло нещадно. Возле фонтана, подставляя руки и лица брызгам, резвились дети. По аллеям ездили, тренькая звонками, мальчишки на велосипедах. Почти все скамейки были заняты разморившимися на жаре отдыхающими. Из громкоговорителей разносилась, разливаясь многократным эхом, музыка, но её звуки почему-то не бодрили, а навеивали сонливость. Откуда-то вкусно пахло дымом и шашлыками.

Чуть в стороне от тира стояла жёлтая бочка с тёмно-красной надписью «Квас», к ней тянулась очередь, стояли люди — с бидонами и трёхлитровыми банками. Смеляков, выйдя из тира, пристроился к стоявшему посреди очереди Воронину.

— Ну что? Порядок?

— Плохо у меня в движении получается, когда с перекатами, — пожаловался Смеляков. — Знаешь, не могу зафиксироваться после перекатывания. Голова почему-то не туда поворачивается.

— Привыкнешь. Тут дело только практики, — успокоил Воронин.

— Обидно, чёрт возьми, — Виктор раздосадованно щёлкнул пальцами. — Я же отличник огневой подготовки был.

Все пришедшие в тир были в форме, и посетители парка с любопытством поглядывали на скопление милиционеров.

— Глянь-ка, — Воронин толкнул Виктора локтем в бок, — как мужик чешет!

Смеляков повернул голову и проследил за взглядом Воронина. Со стороны Ленинского проспекта очень быстро бежал по газонам, не разбирая дороги, взмокший человек. Когда он выбегал из сочной тени ажурных деревьев и попадал в солнечные пятна, его большая залысина ярко вспыхивала на солнце.

— Похоже, стряслось что-то…

— Пойдём, что ли, послушаем, о чём речь, — предложил Смеляков и повернулся к очереди. — Товарищи, мы отлучимся ненадолго, ладно?

— Хорошо, хорошо, идите…

Мужчина увидел милиционеров и резко повернул к ним.

— Скорее! Товарищи!

Не сбавив скорости, он почти врезался в стоявших людей. Его лицо пылало румянцем, по щекам и вискам бежали струи пота, глаза закатывались.

— Там кабан! — едва смог выдавить он из себя, задыхаясь.

— Какой кабан? Где? Кто вы такой? — посыпались на него вопросы от милиционеров.

— Я тут работаю… В парке… Не знаю, откуда кабан… Но настоящий! Секач! Надо как-то не пустить его сюда!

— Куда не пустить? Где кабан-то? Как вас зовут?

— Михал Дмитричем кличут, — мужчина указал рукой в сторону входа со стороны Ленинского проспекта. Его голова блестела от пота, рубашка потемнела под мышками. — Там, он там, где лес…

— Откуда здесь кабан мог взяться?

— Да я-то почём знаю, товарищи? Только если он сюда бросится, то людей потопчет уйму! Здесь же детей полным-полно! Женщины с колясками!

— Витя, быстро, — проговорил Воронин, обращаясь к Смелякову, — беги в тир к лейтенанту Железнову. Вкратце объясни что к чему, пусть все пистолеты возьмёт!

Через несколько минут милицейская цепь двигалась к тому месту, где Михаил Дмитриевич видел кабана.

— Сбежал он, что ли, откуда? — слышались голоса в цепи. — Не мог же через всю Москву из леса прийти.

— Растянитесь посильнее! — командовал лейтенант Железнов.

— Вон он! — крикнул служащий парка, и лицо его напряглось необычайно. — Ближе нельзя! Затопчет! Вон затаился…

В тени рощи и впрямь лежал кабан. Его туша едва угадывалась в тени. Он был крупный, тёмно-серый, с лохматым загривком. Он затаился на газоне среди вороха отпиленных веток, лежал неподвижно и следил за парком. Вероятно, он был напуган, и это делало его вдвойне опасным.

— Так, товарищи! — лейтенант Железнов оглядел милиционеров. — Три человека с этого края! Ко мне! Воронин, вот тебе пистолет. Под личную ответственность даю, сам понимаешь, я же не имею права… Бегом к тому входу! Никого сюда не пускать с улицы! Стрелять только в крайнем случае! Понимаешь?