— Ладно. Я сейчас разгребу кое-какие бумаги и через тридцать минут буду на улице.

Когда Владимир вышел из подъезда, Жуков уже ждал его в машине на парковке.

— Здравствуй, — Нагибин протянул руку. — О чём разговор?

— Володь, не буду ходить вокруг да около, — Жуков надавил на педаль, и «москвич» выехал на улицу. — Я по поводу твоей Леры.

— А что по поводу неё?

— На неё пришла бумага…

— Что за бумага? Кляуза?

— Да, анонимка.

— И в чём же доброжелатели обвиняют Леру? — Нагибин горько усмехнулся. — В не достаточной политической грамотности? Смешно, она же старший преподаватель на кафедре… Что-нибудь не то ляпнула на лекции? Ах, догадываюсь… Недостойное поведение? Аморалка? Как был наш народ сволочью, так и остался… Надеюсь, ты не дашь ход этой бумаге? Мы же с Лерой думаем о том, чтобы расписаться…

— Володь, ты меня знаешь. Я людей на этот крючок никогда не подсаживаю. Я с твоей Лерой лично не знаком, хотя она работает в МГУ на кафедре политэкономии. На беседу я её, естественно, не вызывал…

— Спасибо.

— Меня не интересует, сколько у неё любовников, — горько улыбнулся Жуков. — Если это не влияет плохо на исполнение профессиональных обязанностей, то мне наплевать на какие бы то ни было сексуальные контакты. И если эти любовные похождения не могут использоваться как основание для вербовки, то меня такие похождения не интересуют. Будь у неё хоть сто любовников…

— Какие сто? Коля, ты что? Лера верна мне! — возмутился Нагибин. — И это не любовные похождения! У нас серьёзно!

— Тут дело в другом, Володь, — Жуков стал совсем серьёзным.

— В чём?

— Человек, который слил мне эту информацию, указал даже адрес, где Лера встречается с любовником… То есть с тобой.

— Ну? — Нагибин насторожился.

— Это адрес конспиративной квартиры. Ты завязывай с этим делом.

— Не понимаю.

— Всё ты понимаешь, Вовка. Ты мотаешься на эту квартиру под предлогом встречи с источником, а в действительности шашни крутишь на служебной хате. Ты понимаешь, чем это пахнет?

Нагибин подавленно молчал.

— Вовка, мы живём в стране, где соглядатаев больше, чем деревьев в лесу. Тебе лучше других известно, что они готовы по трупам пройти, лишь бы хоть как-то выдвинуться. Их не волнует в действительности ни престиж Советского Союза, ни достижения учёных, ни что-либо другое. Им даже на законы насрать. Они только о собственной шкуре пекутся, хотя прикрываются идейностью… Но мы-то с тобой пошли в органы, чтобы законность блюсти в государстве. Зачем же ты службу смешиваешь с личной жизнью?

— Не читай мне нотаций! — огрызнулся Нагибин.

— Володь, я и сам иногда работой прикрываюсь, когда хочу от семьи отдохнуть, но всему есть разумная мера. Прикрываться службой — это одно, а на конспиративную квартиру любовницу водить — совсем другое дело.

— Во-первых, не называй Леру этим словом. А во-вторых, где мне встречаться с ней? К себе водить? Или к ней бегать, когда у неё лекций нет и муж на работе? Мы любим друг друга! Как нам быть? Мы же не в Америке, где любой человек может снять номер в мотеле на пару часов. Мы же не можем в гостиницу пойти.

— Этот вопрос меня не интересует, сам решай, куда хер приткнуть, когда он встаёт.

— Вот я и решил.

— Ты же профессионал! Как ты мог привести постороннего человека на тот адрес?

— Лера мне не посторонний человек! — Нагибин принялся барабанить пальцами по стеклу.

— Во-первых, она сестра Анатолия Серёгина, а он — диссидент. Ты сошёлся с ней, когда разрабатывал Серёгина. Твоя связь с ней — уже переход за рамки дозволенного. А твои встречи с ней на конспиративной квартире — самое настоящее преступление… Володя, если это дошло до меня, то может стать известно ещё кому-нибудь. Мы с тобой друзья, поэтому я сразу рассказываю тебе.

— Что ты от меня хочешь?

— Чтобы ты не терял голову… Я этой информацией, разумеется, ни с кем делиться не намерен.

— Спасибо, — Нагибин сильно потёр лицо руками, но в голосе его слышалась не благодарность, а раздражение.

— Но ты прекрати свои встречи по этому адресу.

— Не лезь в мою личную жизнь!

— Плевать на твою личную жизнь! Я говорю о твоей работе! Ты хочешь, чтобы тебя из органов попёрли?

Нагибин молчал.

Проснувшись рано утром, Юдин поднялся на локтях и уставился в стену. Рядом тихо посапывала Эльза, лёжа на животе и обхватив подушку обеими руками. Её лицо затерялось под растрёпанными волосами.

Юдин сел на кровати, скрестив ноги, и потёр шею пальцами, стараясь размять её. Что-то тяжёлое, как бревно, лежало в голове и давило на глаза. Стоило Юдину шевельнуться, это бревно перекатывалось и било в висок, затем ударяло в затылок.

«Мать твою, чего ж я намешал-то вчера? Вроде… Нет, не помню…»

Он перелез через крепко спавшую Эльзу и качнулся, схватившись за голову. Бревно в голове перевернулось и оглушительно стукнуло сразу в оба виска, тупая боль разлилась по шее и даже отдалась в плечи. Из глубины живота подступила мутная тошнота.

Юдин с трудом добрёл до ванной и включил холодный душ. Холодная вода слабой струйкой потекла ему на затылок.

«Суки! Опять вода хреново льётся!»

Он тяжело сел и сжался в комок, вслушиваясь в звук падавшей на него сверху струи. Вода сбегала по его спине, обтекала вокруг ягодиц и с тонким журчанием утекала в жерло стока. Юдин долго сидел неподвижно, давая телу проснуться.

Вчера он опять ходил с Эльзой к Анне Ладыгиной. Все изрядно перебрали, и Юдин полез Анне под юбку. Ладыгина не возражала, но тут вмешался долговязый мужик, давно обхаживавший её, и схватил Юдина за волосы. Прибежавшая с кухни Эльза застала Юдина верхом на долговязом, у того из носа текла кровь. Шапошникова поспешила увезти разбушевавшегося Юдина домой, где он заставил её и выпить с ним ещё коньяка и уснул…

«Пора линять отсюда», — подумал Юдин и вылез из ванной.

Не вытираясь, он прошёл в коридор и заглянул в комнату. Эльза спала, не меняя позы. Только сейчас он обратил внимание, что её вещи, скомканные, валялись на полу. Обычно Эльза, в каком бы состоянии ни была, убирала одежду в шкаф или же аккуратно складывала её на стуле.

«Значит, вчера она тоже перебрала…»

Юдин покачал головой и, придерживаясь за стену, направился в кухню.

«Надо сваливать из этого вонючего города!»

Он пошарил глазами по шкафу и, опустившись на корточки, открыл нижнюю створку. Запустив руку поглубже, он нащупал железную банку, где Эльза хранила свои драгоценности. Схватив с подоконника газету, он свернул дрожащими руками куль и ссыпал в него содержимое банки, затем затолкнул её обратно в шкаф, а кулёк с золотыми изделиями обернул ещё несколькими газетами.

«Вот так, вот так…»

Он опёрся руками о стол и подождал минуту, давая успокоиться внезапно заколотившемуся сердцу. На столе стояла недопитая бутылка вчерашнего коньяка, и Юдин жадно опорожнил её.

«Ну, мать их, вот и хватит… Пора идти».

Он положил газетный свёрток возле двери и зашёл в комнату, чтобы одеться.

— Коля, — позвала Эльза, не меняя позы. — Коля!

— Чего тебе? — его голос хрипел.

— У меня голова раскалывается, — женщина с трудом оторвалась от подушки.

— У меня у самого всё горит внутри…

— Зачем ты вчера дрался?..

— Некогда мне… Я уж и без того опоздал… Корнеич который день грозиться вытурить с работы…

Юдин вышел, на ходу застёгивая рубашку.

— Ко-о-оля, — слабо раздалось ему вслед, но он захлопнул за собой дверь.

«Ну вот и всё», — он покачал на руках газетный свёрток и вздохнул.

Минут через двадцать он уже был в своей комнате в домике горбатой бабки Варвары. Старушка сидела за столом на кухонке, что-то выковыривая вилкой из алюминиевого бидона. При появлении Юдина она повела носом и тоненьким голосом спросила:

— Похмелиться надо, сынок?

— Не помешает, бабуля, — Юдин сел за сто возле старухи. На столе лежала прорвавшаяся в нескольких местах клеёнка в крупную синюю клетку. Из бидона пахло солёными огурцами.