Ночная Венеция – явление само по себе уникальное. Странное водное царство, призрачное и прекрасное одновременно, где правил не Посейдон, а Морфей, бог снов и сладострастных мечтаний. Ибо только Морфею было под силу с заходом солнца превратить город в блистательный нереальный мир, место, где отсветы фонарей создавали иллюзию волшебной, неповторимой игры воды и света, где усыпанные драгоценностями красотки в бесшумно скользящих лодках бесстыдно обнажали груди, где из погруженных во тьму окон доносились страстные стоны и вскрики. Лишь в холодных проблесках рассвета возвращался здравый взгляд на вещи, и истина становилась очевидна: настоящая Венеция скорее не соблазнительница, а некий вечный Нарцисс, отражающийся в тысяче водных зеркал, и надменная ее божественность становится все более уязвима, ибо правит ею тщеславие, ничто больше. По утрам чары рассеивались, Бедмар снова становился самим собой и по-прежнему был полон решимости преследовать главную цель. Стать наместником короля в Венеции – вот достойное завершение его полной побед карьеры. И тогда никто не осмелится тронуть его, даже такие заклятые враги, как Оссуна или Лерма.

Подойдя к столу, посол выдвинул узкий изящный ящик и достал перья, чернила и бумагу. В другом ящике он нашел медный ключик, которым открыл небольшую лакированную шкатулку в дамасском стиле, расписанную изящными арабесками в красных, синих и зеленых тонах. В шкатулке хранился всего лишь один предмет – книга без названия, которую он достал и выложил на стол.

Эта книга в сафьяновом переплете была раритетом, на свете таких существовало всего две. Вторая хранилась у личного секретаря Филиппа III, и он использовал ее тем же самым образом, что и Бедмар. Метод был достаточно прост: слова послания заменялись цифровым кодом, состоявшим из номера страницы, строки и местоположения определенного слова в книге. Просто, но эффективно, даже опытным взломщикам кодов, денно и нощно трудившимся во Дворце дожей, было не под силу расшифровать послание, закодированное с использованием этой книги. Поначалу он составлял его из слов, затем уже заменял цифрами.

Бедмар уселся за стол и заточил перо. Долго думал, как лучше начать, затем решил, что мольбы и просьбы здесь неуместны. Если удастся восстановить короля против венецианцев, тот может предложить помощь и без его просьбы, и Лерма не осмелится возражать. Посол окунул перо в чернильницу и начал писать.

“Ваше величество!

Преступления республики против Вашей короны и Святой церкви с каждым днем приобретают все более наглый и угрожающий характер. Венеция всегда искала способ принизить имя Испании, но в данный момент приличия не соблюдаются уже совсем и…”

Бедмар вдруг остановился и удивленно поднял глаза на слугу, вошедшего в кабинет с подносом.

– Какого черта тебе тут надобно? – злобно спросил он.

– Прошу прощения, ваше превосходительство. Я стучал, но вы не ответили. Подумал, вы вышли куда-то.

Внешность у этого слуги была самая непрезентабельная: все лицо в оспинах, на тощей шее выделялся огромный кадык, ходуном ходивший вверх и вниз, когда он разговаривал. А глаза так и обшаривали стол Бедмара.

– Как видишь, никуда я не вышел. В следующий раз стучи громче. – Бедмар окинул его подозрительным взглядом. – И вообще, кто ты такой? Где Паскаль?

– Немного приболел, ваше превосходительство. Томас Эсквел к вашим услугам.

– Кому подчиняешься?

– Дону Родриго, как и Паскаль, ваше превосходительство.

– Передай дону Родриго, чтобы не смел присылать ко мне незнакомых людей, заранее не предупредив об этом, понял? – Бедмар не стал дожидаться ответа. – А теперь вон отсюда!

Гондольер посла Бедмара вырулил в канал Сан-Мартино и направился к Большому каналу. Маркиз откинулся на бархатные подушки и медленно и задумчиво огладил бороду.

– С нетерпением жду сегодняшнего представления, – заметила Алессандра.

Молчание стало просто невыносимым, ей захотелось нарушить его.

– Развлечения баронессы всегда отличаются разнообразием.

С этими словами Бедмар покосился на свою спутницу, но вид сохранял по-прежнему рассеянный и отрешенный.

Из всех ее любовников – коих на данный момент было уже пятеро – он единственный оставался для нее загадкой. Алессандре было интересно, что он думает о ней, но потомона поняла, что так никогда этого и не узнает. Бедмар был исключительно скрытным человеком, все свои мысли предпочитал держать при себе. И еще Алессандра подозревала, что он считает ее всего лишь забавной и хорошенькой игрушкой, вещицей наподобие китайской фарфоровой куклы, созданием без души и сердца. Впрочем, так, наверное, он относился ко всем женщинам – по крайней мере, к тем, кому удалось привлечь его внимание. Будь на его месте любой другой мужчина, Алессандра разозлилась бы непременно, но с Бедмаром предпочитала играть ту роль, которую он ей назначил. И хотя ни разу он не угрожал ей, даже слова дурного не сказал, она нутром чувствовала: этот человек опасен.

Ла Селестия частенько говорила, что все мужчины – существа примитивные. Однако, по мнению Алессандры, к послу это не относилось. Он мог излучать обаяние, порой бывал угрюм и молчалив, а иногда она видела его в ярости и вся сжималась от страха. Но ведь он испанец, не венецианец, и, возможно, понять его трудней, как любого иностранца. С любовниками-венецианцами она чувствовала себя куда спокойнее и свободнее. Они развлекали ее рассказами о своих военных подвигах, об успехах в делах, торговле, политике. Бедмар никогда не говорил о своей работе и вежливо, но твердо пресекал все попытки куртизанки разузнать о нем побольше.

Когда Алессандра поделилась этими своими впечатлениями и тревогами с Ла Селестией, та лишь отмахнулась.

– Знаю, он скуп на комплименты и всякие красивые слова, в отличие от других мужчин, – сказала она. – А вот в щедрости ему не откажешь. И потом, разве он не выражает восхищение тобой другими способами?

Она и об этом тоже рассказала Ла Селестии. Бедмар желал ее истово и страстно, был умелым любовником, всегда умел вызвать в ней пылкое ответное желание.

Маркиз обернулся к гондольеру.

– Сверни на Фава, – скомандовал он, и гондольер повиновался.

Это был молодой человек всего на год или два старше Алессандры, худощавый, но сильный, с глубоко посаженными глазами, под которыми залегли тени.

– Твой новый гондольер… он что, немой? – спросила Алессандра.

– Да, благодарение богу. Паоло единственный человек в Венеции, который никогда и никому не сможет выдать мои тайны.

– К примеру?

– К примеру, имя красивой куртизанки, которая сегодня разъезжает со мной в гондоле.

– А ты знаешь, что, поступая на работу, гондольеры дают клятву не болтать о том, свидетелями каких сцен в гондоле они становятся? И что наказание за нарушение клятвы – смерть?

– Да, слышал. И еще слышал, что они рождаются с перепонками между пальцев ног, на каком-то таинственном острове и непременно в полнолуние.

Они уже приближались к Большому каналу и Риальто.

– У нас достаточно времени, чтобы добраться до дворца Эриццо, – сказал маркиз и придвинулся к Алессандре поближе.

Положил одну руку на грудь, другая скользнула под юбки и начала медленно продвигаться вверх.

Губы их слились в поцелуе. И Алессандра ощутила, как все ее тело потянулось навстречу его ласкам. Пальцы его гладили внутреннюю сторону бедер, затем он навалился нанее сверху. Задернул занавески, они оказались внутри лодочного шатра.

– И все же, я смотрю, ты не до конца доверяешь своему гондольеру, – прошептала Алессандра.

– Просто не верю в сказки. Гондольеры такие же люди, как и все остальные. И потом, мы же в Венеции. Тут повсюду шпионы.

ОТШЕЛЬНИК

9октября 1617 года

В сумеречной тишине, под сводами церкви Санта Альвизе, у алтаря маячила маленькая, точно гном, фигурка в поношенном шерстяном плаще и разбитых кожаных сандалиях, оглядывая пустую церковь. “Может, жареный фазан или утка, фаршированная яблоками и вишней, – мечтательно подумал Ипполито Моро. – А потом белое вино, лангусты, прочие дары моря, а на десерт миндаль в сахаре и марципаны с корицей…” О, что за трапезой он будет наслаждаться сегодня. Просто за то, что является глазами и ушами Бату.