Гарий Леонтьевич Немченко
История Кольки Богатырева и всех его приятелей, рассказанная так, как это было на самом деле
Глава первая, которая сразу вводит читателя в курс дела и рассказывает о том, как Колька Богатырев стал министром геологии и охраны недр станицы Отрадной
В полдень по улице Щорса шел человек. Шел себе, как все люди.
Но зато как он был одет!
На голове у него пробковый шлем — точь-в-точь такой, в каких ходят только в тропических странах и, уж конечно, не по улице Щорса. У человека — громадные очки с зеркальными стеклами и яркая ковбойка. Обут он, несмотря на жару, в грубые сапоги со странными ремешками на голенищах.
Ну разве часто на тихой улице, которую объезжают даже грузовики, увидишь такого необыкновенного человека!
— Иностранец! — таинственно шептал Вовка Писарь. — Американский какой-нибудь — вот!
И никто не мог ему возразить.
Шурка Меринок, которому вчера удалось прошмыгнуть на взрослый сеанс, уверял, что человек в пробковом шлеме — охотник за каучуком. Но никто, кроме Шурки, не видел картины про охотников за каучуком, и все сошлись на том, что это, конечно, иностранец и никакой не охотник.
Мальчишки уже решили идти за иностранцем хоть на край света, лишь бы выяснить, кто он, но тут случилось неожиданное.
Человек в пробковом шлеме остановился возле дома Кольки Богатырева, взглянул на кругляшок номера под крышей и решительно толкнул калитку.
Переглянувшись, мальчишки бросились к Колькиному плетню и приникли к щелкам.
Незнакомец подошел к крайнему окошку и легонько постучал по стеклу.
На стук вышла Колькина бабушка — Сергеевна, и тут ребята удивились еще больше, потому что иностранец на самом чистом русском языке приветливо сказал:
— Добрый день. Здесь живет Николай Богатырев?..
Сергеевна вытирала фартуком руки и исподволь осматривала наряд неожиданного гостя. Она, кажется, ничуть не удивилась, только спросила подозрительно:
— Не из пожарной команды, часом?..
Человек засмеялся и снял очки.
— Нет, — сказал он, — не из пожарной… Просто мне надо увидеть вашего Николая…
Сергеевна покачала головой и кликнула Кольку.
Он выскочил из-за сарая с самодельной саблей в руках, увидел человека в пробковом шлеме и остановился вдруг, как будто ему внезапно сказали «замри». Потом спрятал за спину саблю и нерешительно проговорил:
— Чего, бабушка?
— Меня еще спрашивает! — удивилась Сергеевна. И вздохнула. — Опять небось…
Но она не успела договорить, потому что человек в шлеме громко сказал Кольке:
— Мне очень нравятся белые скакуны… Можете продать мне одного?..
И тут же из-за плетня, где стояли мальчишки, раздался радостный голос Писаренка:
— Можем… скакуна!..
— Ты-то чего плетешь? Откуда знаешь? — сердито сказала Сергеевна, когда Володька вбежал во двор. — Нету у нас никаких скакунов.
Зато на лице у Кольки появилась вдруг широченная улыбка.
— Отдам скакуна задаром!..
Он бросился в дом.
Сергеевна растерянно всплеснула руками. Мальчишки поднялись из-за плетня и во все глаза смотрели на незнакомца.
Странные вещи творились сегодня на улице Щорса!
С утра пекло солнце, в пыльных ямках под плетнями копошились растрепанные куры, из подворотни в подворотню, высунув языки, пробегали сонные собаки. И все пацаны с самого утра помирали от скуки, потому что после неудачного запуска своей десятиступенчатой ракеты Колька надулся на весь белый свет. Он теперь никого не замечал и целыми днями пропадал у себя во дворе.
А кто виноват, что она, эта самая Колькина ракета, не захотела лететь? Месяц назад, когда еще не начались каникулы, технический кружок в школе занялся ракетами. Кольку не взяли в кружок, потому что у него была тройка по русскому и четверка по поведению, и тогда он сказал, что сам построит ракету. И у нее будет не три ступени, а целых десять.
Мальчишки со всей улицы отдали тогда ему все свои драгоценности, на которые Колька выменял метров тридцать кинопленки, изрезал ее мелко и набил обрезками старую самоварную трубу. Один конец трубы он сплющил и заострил так, что он стал похож на наконечник от стрелы, а вторую забил круглой деревяшкой с тремя дырками в середине.
В эти дырки Колька вставил три никелированные трубки толщиной в палец. Через них надо было поджигать ракету, и отсюда должны были вылетать реактивные газы. Так сказал Колька.
Сашка Лопушок тогда спросил еще, почему же ракета десятиступенчатая, если самоварная труба всего одна. Он вызвался даже принести еще одну самоварную трубу, но Колька так посмотрел на Лопушка, что тот заморгал и потом сказал:
— А-а, теперь понятно, Коль!..
Колька установил ракету на коньке своей черепичной крыши, достал из консервной банки маленький раскаленный уголек и положил его на край трубки.
Мальчишки, разинув рот, снизу смотрели, как сейчас вот стрелой помчится в голубое небо эта необыкновенная черная ракета.
Только Володька Писаренок был наверху. Держал банку с угольками.
Колька палочкой протолкнул уголек внутрь, и из всех трех трубок сразу же ручейками вырвались струйки синего дыма.
Мальчишки внизу разом закричали и стали бросать вверх свои тюбетейки и пилотки, но тут вдруг круглая деревяшка, которая затыкала ракету, вырвалась и с грохотом покатилась по крыше. Из ракеты повалил густой черный дым.
Дыму было столько, что он закрыл и Кольку с Писаренком, и всю крышу, и высоченные акации за домом. Мальчишки, забыв обо всем на свете, смотрели на этот дым и опомнились лишь тогда, когда совсем рядом зазвенел медный колокол и по двору забегали пожарники в самых настоящих пожарнических касках. Потому-то Колькина бабушка сразу спросила у незнакомого человека: не пожарник ли?
Но разве пожарники носят пробковые шлемы? И хотя каски у них, у пожарников, тоже интересная штука, — пробковые шлемы им все-таки и не снились. Можно смело спорить, что любой пожарник дал бы за пробковый шлем две свои каски, да еще что-нибудь в придачу!..
Так что это за человек? Откуда? Зачем пришел к Кольке? И что — Колька в самом деле отдаст ему задаром белого скакуна?
Да и нет у Кольки никакого такого скакуна. Был бы, так наверняка б вся улица об этом знала, а тем более мальчишки! Это ведь не кролик!
Один за другим ребята проскользнули во двор и сели на завалинке. Они делали Писаренку знаки, чтобы тот подошел к ним, но этот Писаренок, казалось, ничего не замечал и только во все глаза смотрел на человека в пробковом шлеме.
— Скажите, дядь, сколько сейчас часов? — спросил неожиданно Володька.
Незнакомец посмотрел на часы, и тут все тоже увидели, какие это удивительные часы. Они были гораздо больше и толще обыкновенных, и вместо одной заводной головки на боку у них торчали целых три. И мальчишки, уже ничуть не стесняясь, окружили человека в пробковом шлеме.
— Ух ты! — ахнул Лопушок, хватаясь за тюбетейку, из-под которой рвались колечками рыжие вихры. — Тут написано целых двадцать четыре часа, а не двенадцать!..
Циферблат этих часов, и верно, был разбит не на двенадцать делений, а на двадцать четыре.
— Какие у вас интересные часы, дядя! — сказал Писаренок.
Человек улыбнулся и еще больше вытянул руку, чтобы все мальчишки могли полюбоваться необыкновенными часами.
— Их мне подарили, когда я был в Антарктиде, — сказал он.
Там ведь полгода ночь, полгода день. А работают полярники много. Если у них обыкновенные часы, то глянут они на них и видят: два часа. И не знают, что делать: то ли им спать давно пора, то ли обедать самое время. Потому что темно уже четыре месяца, и тут уж не разберешь, где тебе день, а где ночь. Хоть плачь! А с такими часами не пропадешь. Если показывают они два — это ночь. А когда будет два часа дня — тогда стрелка будет стоять на цифре четырнадцать. Недаром же по радио слышишь: московское время четырнадцать или там шестнадцать часов… Это только в станице Отрадной днем говорят: «Смотри мне, чтобы в три ты уже был дома!» Надо говорить: в пятнадцать…