Девичье войско «по-мужски сражалось с врагами», причем сама дочь Даргавсара чуть было не нашла в этой битве свое женское счастье. Она билась рядом с нартом Болатборзаем, который сперва принял ее за юношу, но потом, когда с головы воительницы упал шлем и волосы ее рассыпались по плечам, полюбил свою прекрасную соратницу. Впрочем, счастье юной пары длилось недолго: в бою нарт спасает девушку, но гибнет от рук великанов. Тогда дочь Даргавсара, которой было не впервые мстить за своих близких, вызывает одного из великанов на поединок и побеждает его, после чего остальным уаигам приходится убраться восвояси.

Кстати, в текстах, обработанных Б. Ф. Андиевым, есть упоминание и о нартских девушках-воительницах:

В армянской народной героической поэме о богатыре Давиде Сасунском тоже действуют воительницы-богатырши, причем они, подобно поляницам из славянских богатырских былин, о которых мы поговорим позже, нередко облачаются в доспехи, чтобы в бою добыть себе суженого. Одной из этих воинственных девушек была Хандут-хатун, дочь капуткохского царя. Принцесса славилась красотой, как и положено царской дочке и героине эпоса. Странствующие певцы-гусаны пели о ней:

Но заканчивались эти славословия (целью которых было привлечь к невесте завидного жениха Давида) несколько неожиданно:

Привлеченный известием о невесте, сильной, «как семь буйволов», Давид отправляется в ее дворец. Знакомство молодых начинается с того, что эмансипированная девушка схватила героя за ворот и ударила об стену так, что у того пошла носом кровь. Правда, таким образом добродетельная героиня отомстила Давиду за непрошеные поцелуи. Но потом Хандут смягчилась, и когда однажды Давид, отправившийся сражаться со своими врагами, не вернулся в срок, богатырша отправилась к нему на выручку.

«На рассвете она встала, надела на себя мужские одежды, вооружилась и понеслась на поле битвы с тем, чтобы или прийти Давиду на помощь, или взять его тело, поплакать над ним и предать его земле». Хандут прискакала на поле боя, но битва уже кончилась, и богатырша стала боевым копьем переворачивать тела павших в поисках своего возлюбленного. За этим занятием ее и застал Давид, решивший слегка отомстить красавице за побои, которые от нее недавно претерпел. Он закрыл лицо платком и измененным голосом сообщил девушке, что убил Давида и взял себе его коня, а голову положил в сумку. Безутешная богатырша вызвала врага на единоборство:

«— Если ты убил Давида Сасунского, так убей и меня. Только через мой труп ты сможешь проехать, я тебя не пущу. Мы должны биться.

— Биться?.. Добро!

И завязался у них бой. Кони землю копытами взрыхлили, боевая пыль поднялась, небо затмила. Бойцы кружили, взмахивали палицами — перевеса ни на чьей стороне не было.

Давид бил шутя, Хандут била, не помня себя от ярости, била насмерть.

Наконец Давид сказал:

— Коней жалко! Давай врукопашную!

Сошли они с коней, сцепились. Давид повалил девушку, коленом ее прижал.

— Ой, удалец, не убивай меня! — взмолилась Хандут-хатун. — Я — женщина!

Рассмеялся Давид.

— Я знаю, что ты женщина! — сказал он. — Это я тебе отомстил за то, что ты меня — помнишь? — кулаком двинула по лицу, так что кровь потекла».

Противники помирились, причем примирение было настолько полным, что закончилось обручением. Но тут в дело вмешалась другая богатырша, с которой любвеобильный Давид имел неосторожность обручиться за некоторое время до этого. Когда свадебный поезд Давида направлялся в его родной Сасун, путь ему преградила первая невеста Чымшкик-султан, которая готова была отстаивать свои права с оружием в руках. Она заявила герою: «Почему ты меня разлюбил? Коли так, должны мы с тобою биться. Или я тебя убью и мы с Хандут останемся вдовами, или ты меня убьешь и тогда женись себе на Хандут-хатун. Пока я жива, тебе другой жены не видать, так ты и знай!»

Давид, оказавшийся в щекотливом положении, подумал: «Если я стану биться с ней и убью, пойдет молва по свету: Давид Сасунский убил женщину. Да и как мне сражаться с женщиной при Хандут-хатун?» В конце концов герой испросил себе отсрочку на неделю и поклялся вернуться для битвы, в которой должна была определиться его семейная жизнь. Впрочем, надежды Чымшкик-султан не оправдались, и она напрасно готовилась к бою: «как скоро Хандут-хатун заключила в свои объятия Давида, забыл он ту клятву, что дал Чымшкик-султан, и не вспоминал о ней ровно семь лет». Не только сказочные, но и реальные горянки часто умели владеть оружием. Так, учитель и по совместительству этнограф К. Хачатуров, несколько лет проживший среди курдов и покумившийся с ними, уже в конце девятнадцатого века писал:

«Жена курда заменяет курду товарища как в домашнем быту, так и на войне. Если мужчины отправляются на войну, то дома женщины защищают скот и хозяйство. Часто на курдские поселения, где нет мужчин, нападают другие, с ними враждебные, курдские племена, но тут женщины поселения, с оружием в руках, выходят против нападающих, и нередко грабители вынуждены бывают ни с чем вернуться восвояси. Так, говорят, одна вооруженная курдинка может справиться с четырьмя вооруженными мужчинами из другого народа… Если женщина не сумеет защитить свое добро, то она лишается почета и уважения своих единоплеменников. На дочери такой слабой матери ни один молодой человек не согласится жениться. Этот взгляд на женщин довольно древний, и таким образом выработался среди курдов тип храбрых и бесстрашных женщин, которые ни в чем не уступают мужчинам».

Древние кельты считали, что война — дело весьма женское. Средневековый ирландский текст, в котором вспоминаются далекие языческие времена, гласит:

«Работа, которую приходилось исполнять лучшим из женщин, — это идти в битву и на поля сражений, участвовать в стычках и жить в лагерях, биться и сражаться, ранить и убивать. Она должна была на одном плече нести мешок с провизией, на другом ребенка. Ее деревянное копье у нее за спиной. Длина его была тридцать футов, и железный серп был на его конце, его она запускала в волосы женщины вражеского отряда. Муж ее шел позади нее, в руках он нес кол, он бил ее, подгоняя в битву. Ибо в те времена женская голова или две ее груди служили трофеями».

У авторов настоящей книги имеются немалые сомнения в том, что войны между древними кельтами происходили именно так, как это описано у средневекового защитника прав женщин. Судя по другим источникам, мужчины-кельты были прекрасными воинами и в бой шли не только позади своих жен. И девятиметровое копье за спиной у женщины (или у кого бы то ни было другого) тоже вызывает некоторые сомнения. Но тем не менее кельтские женщины принимали самое активное участие в битвах. И даже в кельтском пантеоне войной (в разных ее проявлениях) ведали многочисленные богини. Среди них неистовая Бадб, ядовитая Немаин, злобная Фи, персонификация битвы — Маха. Знатоками военного искусства были божества Ану и Каиллех Берри. Последняя, правда, в позднем фольклоре утратила своею божественную, а равно и воинскую сущность и даже стала «монашенкой из Берри». Изменилась к лучшему и главная богиня войны Морриган, или Морригу. В средние века она превратилась в фею Моргану — часто злокозненную, но все же не слишком воинственную и даже весьма недурную собой. А было время, когда Морригу в обличье старухи-ведьмы носилась над полями сражений. В поэме о битве при Маг Рат (637 год) она вьется над головой героя Домналла, сына Айнмире, предвещая ему победу: