— Это называется тяга к морю. Это будущие моряки. И не на таких корытах им нужно учиться, а вот, вот что нужно развивать. — Он показал рукой на стоявшие у мостков яхты. — В советское время возможно построить много судов, привлечь на яхты наших мальчиков. Да что ты молчишь, как дерево? — вдруг сердито закричал он на неподвижно стоявшего Серафима Владимировича.

— Я слушаю, Николай Юльевич, и вполне с вами согласен, — почтительно ответил тот.

В этот момент на мостках появился вахтенный яхт-клуба с повязкой на рукаве и в белой фуражке-капитанке:

— Ну-ка, товарищи, отваливайте отсюда. Здесь швартоваться посторонним запрещается.

— Нет, нет, подождите. Пусть постоят. Это не посторонние. Это мореплаватели. Кроме того, я не кончил с ними еще разговаривать, — сказал Николай Юльевич.

Вахтенный козырнул и поднялся на берег.

— Наверное, моряками хотите быть? — продолжал Николай Юльевич. — А поменяли бы вашу «Волну» вот, например, на такое судно? — Он указал на одну из яхт.

Это было лакированное изящное судно с высокой мачтой и белой рубкой.

— Как это — поменять? — удивленно спросил Ромка.

— Ну так. Являться сюда в клуб и выходить на этой яхте в море.

Ромка опустил глаза и ничего не ответил. Зато я радостно выкрикнул:

— Еще бы! Конечно, хочу. Хоть сейчас. И сюда можно будет приходить каждый день? И выходить в море?

— Приходить можно каждый день. А в море — когда командир прикажет. У нас дисциплина. Самостоятельно, конечно, пока выходить нельзя будет. Так хотите?

— Хотим! — за двоих ответил я.

Николай Юльевич достал из кармана записную книжку и карандаш, вырвал из книжки листок бумаги и что-то написал на нем размашистым непонятным почерком.

— Вот, — протянул он мне свернутый вчетверо листок, — завтра у Елагина моста встанет яхта под названием «Орион». Самая большая яхта в Ленинграде. Подойдите к ней, покричите шлюпку. Она вас доставит на борт. Записку эту передадите Бакурину Льву Васильевичу.

Он уже будет знать, что с вами делать. А пока до свиданья. Пойдем-ка к дому, Серафим Владимирович. — И они стали подниматься на берег.

Все было как в сказке. Вот она начинается, настоящая морская жизнь! Мне ее обещал уже не какой-то матрос с «Трансбалта», а… А кто же, действительно, этот человек? Надо спросить на всякий случай, чтобы снова не попасть впросак.

— Ромка, погоди минуточку.

Я добежал до вахтенной будки и вежливо спросил у вахтенного:

— Скажите, пожалуйста, кто этот в очках, с которым мы сейчас говорили?

— Это? Николай Юльевич Любавин. Мастер спорта.

Вот оно что! Ну, такой человек обмануть не должен. Я сбежал вниз к Ромке:

— Знаешь, Ромка, кто этот в очках? Мастер спорта!

— Ну и пусть!

— Что «ну и пусть»? — не понял я.

— Пусть он себе мастер спорта. Чего ты так обрадовался?

— А ты что? Не рад разве его предложению? Завтра ведь на яхту пойдем? — в свою очередь спросил я.

Ромка молчал.

— Мне его предложение не нравится, — наконец сказал он.

— Почему же?

— А «Волна»?

— Что «Волна»? «Волну» вытащим во двор или продадим.

— Нет, Гошка. — Ромка сердито посмотрел на меня. — «Волну» продавать я не буду. Конечно, ты пайщик, я тебе твой пай верну. Продам что-нибудь и верну. Тут я сам себе хозяин. Когда захочу, тогда и поеду. Хочу под парусом, хочу на веслах. В любое время. Рыбу можно ловить. А здесь на яхте что? Слышал, он сказал: «дисциплина», «самостоятельно нельзя», «командир прикажет»! — Ромка сплюнул за борт.

— Так ты, значит, завтра не пойдешь на «Орион»?

— Не пойду. И тебе не советую. Плавали бы на своей «Волне». Сами хозяева.

Я был огорчен. Как же так? Думали вместе плавать, о море мечтали, и вдруг Ромка не хочет. Другого такого случая не будет.

— Знаешь, Ромка, ты не моряк! Ведь сколько раз говорили, что в море хотим, думали быть моряками, а теперь отказываешься. Здесь мы и подучиться сможем настоящему морскому делу, а ты не хочешь.

— Ну, уж ты известный моряк! Не пойду я на яхту. Не уговаривай. А насчет пая не беспокойся — верну.

— Я и не боюсь. Ты не торопись с этим. Плавай на «Волне», если уж так решил, а у меня теперь времени не будет. Только зря ты это…

— Ну не уговаривай, не уговаривай, — грубо оборвал меня Ромка. — Давай поехали.

Я не ответил. Мне было обидно и грустно. К заливу идти уже не хотелось. Решили возвращаться домой. Ветра не было, и пришлось идти на веслах. Против течения грести было тяжело, и, хотя мы часто менялись на веслах, «Волна» продвигалась вперед медленно. Плыли молча.

Было уже поздно, когда, усталые и измученные, мы причалили к спуску. Здесь разобрали наши вещи и стояли, не зная, что сказать друг другу. Ромка взял ключ от лодки и весла. Обычно они хранились у меня. Я решил сделать последнюю попытку.

— Может, все-таки пойдешь, Рома? — спросил я.

— Нет, — сухо ответил он и пошел к дому.

А у меня завтра начиналась новая жизнь. Какая-то она будет?

Все важное и большое, что случалось в моей жизни, не могло пройти мимо матери. Я подробно рассказал ей о моей встрече с Любавиным. Мама, как обычно, выслушала мое сообщение внимательно и дружелюбно. Высокая, стройная, с большими карими глазами, которые могли быть то ласковыми, то строгими, то веселыми и насмешливыми, она олицетворяла собой спокойствие. Я мог сказать ей все, зная, что за этим не последует ни раздражения, ни брани, ни слез. Так получилось и теперь.

Мама прочла записку, полученную мною от Николая Юльевича, в которой было написано: «Лев Васильевич! Примите двух мальчиков в команду. Пусть учатся. Любавин», — и сказала:

— Ну что же, Игорь, я думаю, что это будет лучше, чем плавание на вашей «Волне», к которой я, кстати сказать, не питаю никакого доверия. На яхте вы, вероятно, будете плавать под руководством опытных моряков. Единственное, чего я требую, чтобы ты предупреждал меня, на сколько времени уходишь из дому. Иначе я буду всегда волноваться.

Я обещал сделать все, как она просит.

На «Орион» я отправился на следующий день. Волнуясь, подошел к Крестовскому острову. А вдруг что-нибудь помешает и меня снова не возьмут? Может быть, места уже заняты или этот Лев Васильевич просто не захочет взять. Не понравлюсь ему — и все.

Волнение становилось все сильнее. Увидев Елагин мост, я бросился бежать по направлению к нему. Хотелось скорее узнать свою судьбу. Но, пробежав несколько десятков метров, я остановился, восхищенный открывшейся картиной.

Посреди Малой Невки, на фоне зелени Елагина острова, на якоре стояла яхта. Ослепительно белая, с золотой полоской на борту, с двумя светло-желтыми мачтами, с длинной лакированной рубкой красного дерева и бушпритом, она, как большая чайка, покачивалась на легкой зыби. Золотом блестели начищенный колпак компаса, головка руля, иллюминаторы, решетки световых люков. На борту висел маленький трап. За кормой на конце была спущена крохотная шлюпка-тузик. На палубе не видно было ни души.

Я откашлялся и закричал:

— На «Орионе»!

Рубка открылась, и из нее вылез человек. Он прикрыл глаза ладонью, осмотрелся и увидел меня. Человек подтянул тузик, прыгнул в него и, ловко работая с кормы одним веслом, погреб к берегу. Через две минуты нос шлюпки врезался в берег у самых моих ног. Что это был за тузик! Лакированный, красного дерева, как и рубка, с медными оковками, с аккуратно сплетенными кранцами на носу и корме и легкими, похожими на шахматную доску, решетками внутри. Не то что наша «Волна»!

В тузике стоял мальчик. «Наверное, матрос», — подумал я. Он был маленького роста, но с широкими плечами и хорошо развитыми мускулами рук. Мальчик был без рубашки, босиком и в широченном, запачканном краской клеше. Лицо и тело покрывал темный загар. Видно было, что он много времени проводит на солнце.

— Ну, чего авралишь? — недовольно спросил он, в упор глядя на меня узенькими щелками черных глаз.