— Проклятие! Оба щенка убежали в дюны, хотелось добыть хотя бы одного, чтобы я мог проверить свою теорию формирования черепа. Так, готово. Он бросил отрезанную голову в холщовую сумку, к женской голове.

Гаусс мертвенно побледнел, я и сам чувствовал себя скверно, но профессор находился в отличном настроении.

— Страндлоперы — самая примитивная раса в Африке, в эволюционном развитии даже ниже калахарских бушменов. Я годами пытался получить эти образцы, и все без толку. Один бур в Кейптауне пытался продать мне пару черепов, но я уверен, что это были готтентоты. А сегодня я прошел всего пару километров и наткнулся сразу на пару, мужчина и женщина, одного возраста. На этом материале я смогу вывести полный индекс этого расового типа. На мой взгляд, одного образца недостаточно для верных выводов. — Он заметил выражения наших лиц. — Слабоват желудок для полевой работы? Да ладно, мои юные друзья... — Он похлопал меня по плечу. — Для ученого нет ничего отвратительного даже в отрезании головы, быстро привыкаешь.

— Но герр профессор, — пробормотал Гаусс, — это же люди.

— Люди? Ничего подобного. Это как охота, все равно что подстрелить пару павианов и отделить им головы, чтобы повесить на стену. Я даже попрошу герра Кнедлика набить эту пару и сделать чучела. Думаю, возможно отделить кожу, не повредив череп. Да, я уверен, что так и сделаю.

Он засмеялся.

— Жалко, что я не смог достать их потомство, а то, ребята, у вас были бы чучела страндлоперов, и вы могли бы отправить их домой родителям в качестве подарка. Прекрасный сувенир с Черного континента, не правда ли?

Мы с Гауссом доложили о случившемся линиеншиффслейтенанту Залески, как только оказались на борту, а тот доложил капитану, наш капитан — капитану «Эльстера», который по возвращении в Свакомпунд доложил губернатору. Разгорелся скандал, стрельба в Германской Юго-Западной Африке без охотничьей лицензии — серьезное нарушение, караемое штрафом в двести пятьдесят марок или тремя месяцами тюрьмы. Дело дошло, как мы слышали, до самого верха в Берлине, но с учетом личного восхищения работами профессора Сковронека германский кайзер закрыл вопрос, заплатив штраф из своего кармана.

Мы провели два дня в Луанде, о которой в общем-то нечего рассказать. Сонный, захудалый португальский городок, африканская версия Пернамбуку — те же иезуитские церкви, та же плитка и та же атмосфера захолустного благородства. Мы смеялись над португальской империей, довольные, что нашли имперскую структуру еще более дряхлую, чем наша собственная. Совершенно очевидно даже для тупых (все с этим согласились), что португальская империя в Африке находится на последнем издыхании и скоро непременно будет разделена между более энергичными государствами.

Утром в день отплытия мы с Гауссом на несколько часов отправились в увольнительную на берег после того, как сопроводили капитана с визитом в резиденцию губернатора. Поскольку заняться было нечем заняться, мы прогулялись по ботаническом саду и восхитились местными девушками, но делали это с приличного расстояния — казалось, что тут их опекают еще сильнее, чем в Бразилии. Еще нам было интересно выяснить источник любопытных звуков, повторявшихся в городе с тех пор, как мы в него попали — духовой оркестр безжалостно играл повторяющуюся мелодию уумп-уумп-па-уумп-па, одни и те же такты раз за разом без остановки.

Разве могли они играть так плохо, что им приходилось два полных дня разучивать один музыкальный фрагмент? Мы нашли человека, знавшего немецкий в достаточной степени, чтобы он мог объяснить это явление. По его словам, Луанда была каторжной колонией Португалии и половина населения здесь — заключенные, а другой половине следовало бы ими быть. Но мягкие условия содержания позволяли каторжникам покидать тюрьму в течение дня и зарабатывать мелочь на табак и вино, выполняя случайную работу в городке, например, играя на инструментах в парке, чтобы развлечь народ. Духовой оркестр заключенных недавно взбунтовался, что здесь часто случалось, и начальник тюрьмы решил наказать их, заставив стоять во дворе тюрьмы и играть три дня подряд одну и ту же мелодию.

Пока мы разговаривали, появились другие заключенные, подметавшие дорожки в ботаническом саду. Видимо, это были более опасные нарушители, поскольку их сковали попарно лодыжка к лодыжке. Мы с Гауссом прошли мимо пары преступников в грубой хлопчатобумажной одежде, едва заметив, что это африканцы, пока нас не окликнул знакомый голос:

— Масса Оттокар, масса Макс, что вы здесь делаете?

Мы остановились и уставились на них, не веря своим глазам — эти двое оказались нашими лодочниками кру из Фредериксбурга — Юнионом Джеком и Джимми Старбордом. Истощенные и измученные, они все равно улыбались. Как только мы сумели побороть удивление от внезапной встречи, они рассказали, как попали в Луанду.

В августе, вскоре после того, как мы покинули Фредериксбург, они в компании еще восьми человек нанялись на работу лодочниками в Людериц в Юго-Западной Африке. К несчастью, по пути туда на немецком пароходе они налетели на песчаную косу у Кабинды. Всех спасли, но только европейцев отправили дальше по пути следования, а африканцев в Луанду, где бросили в тюрьму, как незаконных иммигрантов, пока кто-нибудь не отвезет их домой.

Что такое ангольская тюрьма для черных (официально она называлась «assisténicia publica»), показал Старборд, расстегнув куртку и продемонстрировав проглядывающие ребра, обтянутые кожей, уже потерявшей здоровый блеск.

Они жаловались на скудную еду, да и та малость, что им давали, состояла из маниоки, вредной и даже немного ядовитой для людей, привыкших к рисовой диете. Один из них уже умер, а другой настолько плох, что больше не мог ходить. По словам Юниона Джека, только подачки прохожих поддерживали в них жизнь.

Что-то нужно было делать. Мы с Гауссом рванули на борт «Виндишгреца» и доложили вахтенному офицеру, которым, по счастью, оказался Залески. Он немедленно отправился поговорить с капитаном. В конце концов, эти люди теперь стали австрийскими подданными.

Кто бы что ни говорил о корветтенкапитане фон Фештетиче, но своих он в беде не бросал. Он отправился на берег переговорить с начальником тюрьмы и в результате на момент отплытия у нас появились девять новых членов экипажа взамен тех, что мы потеряли в Кейптауне.

Это была неплохая сделка, кру были опытными моряками, а португальские власти взяли с нас небольшую взятку за их освобождение. И в любом случае, африканцы могли оплатить свое пребывание на борту, управляясь со своей никудышной лодкой, пока мы не доберемся до Фредериксбурга.

Их временно занесли в списки в качестве местных наёмных моряков и переодели в австрийскую морскую форму, которая им очень шла, не считая того, что бескозырки держались на холме их кудрявой шевелюры только с помощью шпилек.

Но в этом плавании мы не вернемся в Фредериксбург — пока капитан на берегу договаривался об освобождении кру, прибыла срочная телеграмма. Капитан примчался на корвет, даже не задержавшись, чтобы поприветствовать встречающий его караул. Фештетич проследовал прямо в свою каюту и немедленно созвал на срочное совещание всех офицеров.

На редкость приятно наблюдать, как офицеров охватывает военная паника: экстренные послания, срочные совещания, хлопают двери. Только вечером начали просачиваться новости от конклава из капитанской каюты: мы не пойдем вдоль побережья Африки, а пересечем Атлантику, обогнём мыс Горн и вернемся домой через Тихий и Индийский океаны.

Эти новости вызвали неистовое оживление в кают-компании младших офицеров. Как на это отреагировала нижняя палуба, можно только догадываться, поскольку теперь мы вернемся домой в Полу не к Новому году, как планировалось, а в июне. Но у нас, кадетов, это вызвало неистовый восторг. Настоящая удача — мы отправились в полугодовое плавание в южную Атлантику, а теперь совершим кругосветное путешествие.

Мы уже повидали Африку и Южную Америку, а теперь добавим к своему маршруту атоллы Тихого океана и острова пряностей Ост-Индии. Мы пропустим целый семестр в Морской академии, но нам его засчитают. Всё это слишком хорошо, чтобы быть правдой.