Эта тайна так и осталась неразгаданной до 1926 года. Я тогда служил в парагвайском военно-морском флоте (по сути, командовал им) и однажды наткнулся на груду угля, лежащего на причале в местечке под названием Консепсьон на реке Парагвай, что находится в трех тысячах километрах от моря, в центре Гран-Чако [29]. Мне рассказали, что этот уголь много лет назад привезли сюда лихтерами из Буэнос-Айреса, куда его завезли на пароходе. Поскольку город круглый год наслаждался тропическим климатом, никто и придумать не мог, что делать с углем. Даже местные жители, которые обычно крадут всё, что можно унести.

Из этого я извлек хоть немного пользы, за несколько месяцев скормив его котлам речных канонерских лодок. При этом я испытывал некоторое удовлетворение, узнав, что даже из могилы австрийская монархия протянула мне костлявую руку помощи.

Другая величайшая опасность, подстерегающая корабли при длительном плавании вдоль западного побережья Южной Америки, — гораздо менее драматичная, чем в штиль налететь на берег. Можно просто пропустить порт назначения и потом не суметь туда вернуться из-за встречного течения и штиля. Ошибиться проще простого: все порты на этом побережье — Икике, Токопила, Кальдера, Антофагаста — даже в дневное время похожи один на другой, если смотреть на них с моря. Побережье освещено столь слабо, что легко их перепутать друг с другом. Именно это весьма драматично нам продемонстрировал в феврале странный случай, произошедший с «Королевой Клотильдой».

«Королева Клотильда» догнала и обогнала нас в утренний штиль сразу после того, как мы покинули Вальпараисо. «Королева Клотильда» — четырехмачтовый быстроходный цельнометаллический парусник водоизмещением две тысячи триста сорок тонн, перевозящий нитраты клипер, принадлежащий обществу «А.Д. Борде» из Бордо. Едва уловимый ветерок медленно нёс его мимо нас.

Но он все равно нас перегнал: распущенная груда парусов давала ему скорость примерно один узел, в то время как мы почти не двигались. До чего же величественны эти огромные парусники французской постройки с прямым вооружением. По моему мнению, это самые красивые парусники — изящный бледно-серый корпус и чёрный верхний пояс обшивки с рядом фальшивых орудийных портов.

Тем утром «Королева Клотильда» шла в балласте после разгрузки уэльского угля в Вальпараисо. Для военного корабля унизительно, что его обгоняет «торговец». Но нас утешало хотя бы величественное зрелище, когда «Клотильда» скользила мимо на расстоянии оклика. На фоне её элегантных мачт, громады молочно-белых парусов — все идеально выровнено — наша старомодная оснастка и потрепанный такелаж выглядели довольно затрапезно. Однако нас радовала возможность пообщаться с другим кораблем и обменяться новостями после нескольких месяцев скитаний вдали от Европы.

— Доброе утро, «Клотильда»! Позвольте заметить, корабль выглядит просто великолепно.

— Благодарю на добром слове. Не желаете ли французских журнальчиков? Мы шли ходко, так что им всего пара недель. Мы также можем передать какие-нибудь ваши сообщения.

— Вы очень добры. И куда направляетесь?

— В Икике, за нитратами.

— Отлично. Не будете ли вы так любезны по прибытии связаться с австрийским консулом и попросить его отправить телеграмму в Кальяо? Пока мы огибали Горн, нам пришлось весьма несладко, так что нужно зарезервировать сухой док для ремонта.

— Конечно, передадим, с удовольствием.

Итак, на воду спустили шлюпку и передали письмо капитану «Королевы Клотильды», а обратно вернулись со стопкой газет, на которые мы набросились, как изголодавшиеся звери. Даже те, кто ни слова не знал по-французски. К полудню мачты французского судна скрылись за северным горизонтом.

До конца февраля мы и не вспоминали об этой встрече, пока не приблизились к широте Икике.

— Парус позади, прямо за кормой, — послышался окрик впередсмотрящего.

Когда из-за горизонта показался корпус корабля, мы увидели, что это клипер из Бордо. Торпедомайстер Кайндель прервал занятия на квартердеке и разразился привычными разглагольствованиями о кораблях компании «А.Д. Борде»: мол, все моряки за глаза называют эту компанию «Иезуитский военно-морской флот», и любой мало-мальски осведомленный человек прекрасно знает, что она — фактически ширма для хорошо известного религиозного ордена.

Когда Гаусс и я спросили его, какие интересы могут преследовать иезуиты в оптовой торговле нитратами, Кайндель окинул нас взглядом знатока и отметил, что это лишь доказывает, насколько они хитры. Кайндель был родом из Вены, и как все жители Центральной Европы являлся жадным приверженцем самых фантастических и невероятных конспирологических теорий, он принадлежал к той части общества, которая никогда не принимала простое и очевидное объяснение.

Легкий ветерок приближал нашего преследователя, потом он обогнал нас. И мы с удивлением обнаружили, что это «Королева Клотильда», ее капитан был явно не в настроении.

— Господи Иисусе! Мы не смогли отправить ваше сообщение из-за сумасшедшего течения, которое ночью пронесло нас мимо Икике почти до границы с Перу. Вуаля! Пришлось захватить пассаты и три тысячи миль лавировать на юг, чтобы снова войти в зону западных ветров около острова Пасхи, а потом плыть обратно вдоль побережья. Тьфу! Пять тысяч миль, чтобы вернуться туда, где мы уже были раньше! Вот был бы у нас паровой двигатель!

Несмотря на подобные небольшие неприятности (мы едва не потерпели крушение от прибрежной волны в Тальтале), жизнь на борту «Виндишгреца» в те недели текла чрезвычайно монотонно. В Вальпараисо из-за постоянных волн на рейде мы так и не смогли накренить корвет и, соответственно, получилось устранить только течи рядом с ватерлинией.

Теперь на помпах трудились непрерывно и днём и ночью. Восемь человек непрерывно крутили огромные чугунные колеса, чтобы не допустить повышения уровня воды в льяле. В дополнение к этому и без того дрянная еда стала еще хуже. Мы покупали свежее продовольствие везде, где только могли, но основной рацион на борту составляли припасы, загруженные в Поле восемь месяцев назад.

По мере того, как мы медленно ползли от полярных широт к тропикам, с каждым днем становилось всё очевиднее, что прошлым летом на императорском и королевском военно-морском продовольственном складе произошло нечто скверное. Может, не так приготовили раствор для засолки, а может, мясо протухло ещё до того, как его положили в бочки.

Во всяком случае, восемнадцатого февраля, когда я сопровождал вахтенного офицера, инспектировавшего бочки с продовольствием в трюме, мы обнаружили, что несколько бочек потрескивают из-за давления газов изнутри. Этот треск походил на мурлыкание спящего кота, которому снятся мыши. Послали за плотником, ему приказали пробурить в бочках отверстия.

Как только плотник пробурил первое, через пять секунд мы уже пулей вылетели на палубу, а за нами вся отдыхающая вахта, гонимая отвратительным зловонием из трюма. Вонь стояла такая, будто все склепы, все помойные ямы и кожевни мира одновременно распахнули двери.

Единственное сравнение (хотя бы отдаленно похожее), что мне приходит на ум — поле битвы на плато Карсо летом 1916 года. Казалось, сам воздух резонировал от этой вони какой-то почти осязаемой музыкальной нотой, прямо как телеграфные провода на ветру. Через пару минут вся команда, задыхаясь, нашла прибежище на верхней палубе.

В конце концов, единственным способом заставить кого-нибудь спуститься в трюм и достать оттуда зловонную бочку оказалось подкупить Юнион Джека и остальных кру монетой в двадцать гульденов. Они спустились в трюм, обмотав лица пропитанными камфарой носовыми платками, и накинули петлю на бочку, после чего мы подняли ее на палубу и выкинули за борт.

Потом мы приступили к извлечению из трюма остальных подозрительных бочек с солониной и тоже отправили их за борт. Когда бочки оказались на безопасном расстоянии за кормой, мы затопили их из винтовок. Забавно было наблюдать за плавниками наших спутниц-акул, метнувшимися к взрывающимся бочкам в надежде полакомиться, а затем созерцать, как они в ужасе развернулись и рванули обратно, едва почувствовав зловонный запах содержимого.