— Сергеев! Возьмите пропуск. Не забудьте подписать при выходе.

Роман ждал против двери с номером 236 — кабинет, который был помечен в его пропуске. Дверь открылась. Роман увидел плотную фигуру военного.

— Товарищ Сергеев, прошу.

Подполковник — Роман различил погоны — прошел за стол, подвинул к себе папиросы и вопросительно посмотрел на него.

— Слушаю вас.

— Я пришел узнать о капитане Микешине, которого арестовали месяц назад по неизвестным причинам. Вы, конечно, в курсе дела?

Подполковник заглянул в какой-то листок.

— Да, в курсе, Роман Николаевич. Против него имеются материалы. Он вел себя в Германии скверно.

— Этого не может быть, — твердо сказал Роман.

— Мы допросили свидетелей. К сожалению, они подтверждают. Правда, я не совсем верю этим показаниям. Сейчас, сразу после войны, люди склонны к преувеличениям. В деле Микешина еще много неясного. Надо разобраться. Надеюсь, вы понимаете, что я говорю с вами как с руководителем пароходства, лицом, облеченным доверием…

— Товарищ подполковник, давайте я расскажу вам о Микешине? — Роман закурил. — Микешина я знаю с детства…

— Вот как? Это интересно, — оживился подполковник. — Говорите.

Роман начал подробно рассказывать об Игоре, о его матери, о том, как они с Игорем учились в школе, в Мореходке, где и на чем он плавал.

Подполковник слушал, понимающе наклонял голову, иногда делал пометки в блокноте. Роман притушил в пепельнице папиросу и сказал:

— Я прошу приобщить к делу и мое мнение, участника Отечественной войны, коммуниста. Я ручаюсь за Микешина. Готов нести за него партийную ответственность.

Подполковник с любопытством посмотрел на Романа.

— Мы, — сказал подполковник, — ценим ваши заслуги, Роман Николаевич, но… люди под влиянием голода, мучений, унижений меняются. Мы еще не знаем всего… Все выяснится, образуется…

— Когда я мог бы увидеть капитана Микешина? — спросил Роман.

Подполковник развел руками:

— Вероятно, после окончания следствия. И потом… Учтите, если Микешин ни в чем не виноват, он будет отпущен.

Подполковник взял пропуск, повертел в руках, внимательно, как-то по-новому, доброжелательно посмотрел на Романа и не торопясь подписал.

— До свидания, Роман Николаевич. Вы надолго в Москву?

— Приехал на коллегию.

— Ах, на коллегию… Понимаю, — сочувственно кивнул подполковник. — Значит, докладывать будете. Ну, желаю успеха… А с Микешиным… подождите немного. Надеюсь, что все будет в порядке. Это очень важно, что вы рассказали.

На коллегию Роман пришел на два часа раньше назначенного времени. Он заглянул в кабинет к Верескову. Валериан Афанасьевич работал в отделе загранкадров. На нем был форменный китель с нашивками, держался он просто, чуть-чуть покровительственно.

— Роман Николаевич! Рад тебя видеть. Сколько пережито за это время! Слышал о твоих подвигах, слышал. Ну, а я, так сказать, по административной линии пошел. Так уж вышло. Хотел плавать, но не дали. Заставили здесь работать, — Вересков вышел из-за стола и, нажав на плечи Романа, посадил его в кресло. — В ногах правды нет.

Видно было, что Вересков смакует свое положение министерского работника и ему приятно показать Роману, что он тоже кое-чего добился за эти годы.

— Много пережито… — продолжал Валериан Афанасьевич. Лицо у него стало меланхоличным. — Ужас, не хочется вспоминать. Блокаду в Ленинграде пережил… Ранен был осколком.

— Не пошли в партизаны? — спросил Роман.

Вересков подозрительно взглянул на собеседника.

Серьезно спрашивает или издевается? И, увидев глаза Романа, ответил:

— В то время уже никаких партизанских отрядов из наших моряков не было. Оставшихся в живых разослали по портам. Кого во Владивосток, кого в Архангельск. На сытую жизнь. А мне вот не повезло… Зато теперь… видишь? Начальство относится хорошо… выдвигает. Только в кадрах надоело работать, по Ленинграду скучаю. Хочу к вам в пароходство. Возьмешь главным диспетчером?

Роман промолчал, а Вересков, не заметив этого молчания, продолжал болтать.

— Часто вспоминаю «Курск». Хорошо все же мы плавали. Молодость, молодость… Астрономии меня учил… Помнишь стационар? Как ты рассердился тогда… Чудак! А я свои последние вещи выменял, голый остался. Обиделся я на тебя, дело прошлое… — Глаза Верескова кольнули Романа.

— Валериан Афанасьевич, — прервал разговорившегося Верескова Роман, — ну, как тут настроение? Что предполагается — коллегия с «выносом»? Долбать меня будут?

Вересков посмотрел на него с удивлением.

— Ругать?.. Не то слово. Понимаешь, пароходство систематически не выполняет план. Одно твое пароходство. Из-за этого не выполняет план и министерство. Понятно?

— Так почему же, черт возьми, не пересмотрят план? Я все провода оборвал, докладывал, одних рапортов кипу написал. Ведь должны же понимать люди! — распалился Роман.

— Значит, не ясно? Ну, пойдешь на коллегию, тебе там объяснят. К сожалению, ты всегда отличался упрямством. Надо уметь в сложные моменты… — Вересков сделал ладонью жест, напоминающий движение рыбьего хвоста.

— Не умею.

— Опыта мало.

— Слушайте, Валериан Афанасьевич, вы не могли бы помочь в одном деле? Капитана Микешина знаете?

— Слышал. Что-то у него нехорошо получилось? У немцев был?

— Был.

Вересков нахмурился:

— Ну и что дальше?

Роман терпеливо повторил все об Игоре.

— Вот так… Помочь надо парню. Я за него головой ручаюсь. Как коммунист, как начальник пароходства…

— Ты что? Опомнись! — испугался Вересков.

— Я знаю, что говорю.

— Вот что, Роман Николаевич, — Вересков перешел на «вы». — Не занимайтесь донкихотством. И не лезьте не в свои дела. Разберутся без нас с вами. На вас и так материальчик есть очень непрезентабельный… Извините, надо к коллегии кое-что подготовить. Еще увидимся.

Роман, не попрощавшись, вышел. Зачем он обратился к Верескову? Ведь знал…

До начала заседания оставалось более сорока минут. Время тянулось томительно медленно. Наконец стрелки часов подползли к двум.

Роман вошел в зал, где собиралась коллегия. Ждали замминистра. Роман огляделся. Поклонился знакомым. В зале стоял негромкий гул. Разговаривали вполголоса. Наконец из боковой двери появился замминистра. Все встали. Замминистра знаком посадил присутствующих, сел сам в центре стола. Он что-то негромко сказал почтительно склонившемуся к нему человеку. Когда наступила тишина, тот объявил:

— Начинаем, товарищи! Прошу занять места.

Двигая стульями, начальники отделов стали пробираться к столу, рассаживаться по обе стороны от замминистра. Вересков с папкой последовал туда же. Кое-кого Роман знал, многие были незнакомы. Замминистра, отыскав глазами Романа, сказал:

— Сегодня коллегию буду проводить я. Министр в командировке. Заслушаем начальника Невского пароходства товарища Сергеева. О причинах систематического невыполнения плана. Двадцати минут хватит?

Роман кивнул головой. Собрав подготовленные листки, он поднялся, прошел к столу. Теперь весь зал у него перед глазами. Ему показалось, что все смотрят на него с любопытством, а некоторые сочувственно. Во рту сразу же пересохло. Лица стали сливаться в одно сплошное белое пятно. «Так. Значит, мнение уже составлено. Ну, ладно. Пусть послушают. Бояться нечего. Надо взять себя в руки. Правда на моей стороне», — подумал он.

Роман начал спокойно, но потом его охватило возбуждение. Только здесь и именно сейчас он должен доказать, что прав! Замминистра нахмурился, изредка поглядывая на часы. А Роман говорил о том, какая будет польза, если пароходство откажется от показухи и получит реальный план. Неожиданно для Романа прозвучал голос замминистра:

— Ваше время кончилось. Вы все сказали?

— В основном все.

Роман собрал листки с цифрами и сел на стоявший рядом стул.

— Ну что же, товарищи, — начал замминистра, — мы заслушали товарища Сергеева. Он правильно сделал, отказавшись от приписок за счет не принадлежащих пароходству судов. Правильно… — В зале одобрительно загудели. — Но кто ему дал право не выполнять план? План, продуманный и подсчитанный в министерстве? Ссылки на то, что у него старый флот, что половина судов простаивает на ремонтах, не серьезны. Ремонтировать надо быстро, жать надо, людей мобилизовать на выполнение задач, а не просить пересмотреть план…