Капитан спустился в столовую ровно в половине восьмого. В это время на всех советских судах подают утренний чай и завтрак. От выпитого вчера коньяка болела голова. В кают-компании никого не было. На столе стоял закопченный алюминиевый чайник, в глубоких тарелках, похожая на замазку, с черными точками неочищенного проса, лежала пшенная каша. Нарезанный толстыми кусками сухой черный хлеб горой высился в соломенной корзинке. «Неаппетитно, прямо надо сказать», — подумал капитан, наливая себе чай. Чай был заварен вместе с кипятком и сахаром. Роман отодвинул стакан, тихо позвал:
— Зимин, пойди-ка сюда.
В камбузе загремели посудой. Поваренок высунулся из окошечка.
— Что, товарищ капитан?
— Иди, иди сюда.
Петрович, вытирая руки о фартук, предстал перед Романом.
— Слушай, Алексей Петрович, неужели тебе самому не противно разводить такую мерзость на столе? Начнем с каши. Разве нельзя ее получше сварить, каждому подать горячую, чтобы хлеб свежий был. Заварку отдельно и кипяток отдельно. Сахарницу на стол поставить. Масло чистое подать. Смотри, вся твоя грязная пятерня на нем отпечаталась, не надо Шерлоком Холмсом быть, чтобы узнать, кто его резал… За стол не хочется садиться.
Кок молчал, шмыгая носом. Потом поднял на капитана мальчишеские глаза и басом сказал:
— И так срубают. Не аристократы какие-нибудь.
— Товарищей не уважаешь и работу свою тоже…
— Да не моя работа это, товарищ капитан! Ну какой я кок? В жизни никогда не готовил. Окончил ФЗО на матроса первого класса. Диплом получил. Меня вызвали в отдел кадров и говорят: «Никель» в рейс уходит. Там кок сбежал, сходишь на один рейс». Я отказывался, говорил, что готовить не умею, потом, дурак, согласился. И застрял. Сколько раз ходил в кадры! Никто и разговаривать не хочет. Поваров нет, а на «Никель» палкой не загонишь. Я бы ушел, да жаль, хочется матросом поплавать. Самовольно уйдешь — выгонят навсегда. Презираю я камбуз, товарищ капитан.
— Вот оно что, — сочувственно проговорил Роман. — Дело поправимое. Только с этим безобразием кончать нужно, Петрович. Я тебе помогу, а ты попробуй — ненадолго — ударно-показательным коком стать. Чистоту наведи и вообще…
Петрович недоверчиво посмотрел на Романа.
— Чем вы мне поможете? Я ведь знаю, поваров нет. Заменить меня некем.
— Как это некем? А если бы ты, предположим, умер? Тогда что — «Никель» на прикол ставить?
Петрович засмеялся.
— Ну, если бы умер, тогда нашли бы.
В кают-компанию вошел пожилой моряк, кивнул капитану, уселся за стол. Он с ненавистью посмотрел на тарелки.
— Опять каша. Задавить хочешь, Петрович?
Кашу он есть не стал, налил себе чаю, принялся жевать хлеб. Роман посмотрел на часы. Они показывали пять минут девятого. По одному, все в тех же ватниках, зевая и потягиваясь, собиралась команда.
Нехотя здоровались с капитаном и молча принимались ковырять кашу. Пришли два помощника, которых Роман узнал только по фуражкам, брошенным на шахматный столик. Вчера Северов мельком представил ему второго штурмана. Старпома не было на судне. Сейчас он сел на диван по правую руку от капитана. Он выглядел усталым и невыспавшимся. Синяки лежали под глазами. На лбу — стиляжная челочка. От него пахло одеколоном. Глаза неспокойные. Руки с тонкими нервными пальцами все время в движении. Они то постукивают по столу, то катают хлебные шарики, то крутят ложку. Завтрак прошел быстро. Люди ели молча, иногда перебрасываясь ничего не значащими фразами.
— Ну как вчера на танцах?
— Законно. Двух чувих подхватили…
— Алешка опять козу выкинул…
— «Минск» с рейса пришел. Ребята здорово отоварились…
Казалось, их совсем не интересует новый капитан, но Роман заметил острое любопытство, сквозившее во взглядах, время от времени бросаемых на него.
Когда из-за стола поднялся первый человек, Роман сказал:
— Прошу всех остаться в столовой. Хочу вас спросить. Что же, так и будем жить в таком гадюшнике?
— Да вы знаете, товарищ капитан, «Никель» какое судно? Мы тут все… — жалобно заговорил краснолицый парень.
— Знаю. Все знаю. И кто тут плавает, и что за теплоход «Никель», и как зарабатываете…
— А вы что нам, новый пароход построите? — насмешливо спросил старпом, продолжая барабанить пальцами по столу. — Зарплату прибавите?
— Если захотите, сами себе прибавите.
— Слыхали…
— Вы что же думаете, деньги вам на тарелочке принесут? Вы посмотрите, на что судно похоже! Мерзость запустения. Старпом, когда белье меняли?
— Как положено.
— Семнадцать дней назад, — сказал боцман, — а положено через десять.
— Ну вот что, товарищи, прошу меня внимательно выслушать, — жестко проговорил Роман. — На эту тему я говорю в первый и последний раз. Надо приводить судно в порядок. Тот стиль работы и взаимоотношений, который у вас был принят, придется забыть.
— Расшаркиваться друг перед другом будем, — хихикнул кто-то.
— С сегодняшнего дня прошу в столовую являться в чистой подвахтенной робе и ботинках, к завтраку приходить ровно в половине восьмого, запрещаю распивать на судне спиртные напитки…
— Пришел, увидел, победил… — тихо сказал тот же голос. — А от самого водкой несет…
Роман покосился, поискал глазами говорившего, но не нашел. Все лица были одинаково хмурые.
— Кто не хочет работать и выполнять требования устава, может подать мне заявление об увольнении. Того, кто будет мешать нам работать, — уволю.
— Так всю команду разгоните, товарищ капитан, — иронически заметил старпом.
Роман ему не ответил.
— Все понятно?
В кают-компании все заговорили разом.
— Сначала надо, харч чтобы был! Белье чтобы вовремя! Сколько нам тут мучиться, пусть скажут. Пошлют когда-нибудь на хорошее судно или так на «Никеле» и сдохнем? Уволить легче всего…
В гуле голосов Роман уловил надежду на лучшее будущее, он почувствовал, что люди будут работать, если увидят справедливое отношение к себе, и он уже совсем другим тоном, задушевно сказал:
— Все будет, ребята. И загранплавание, и хорошие пароходы… Все будет. Я верю в то, что…
— И дудка, и свисток, — опять вмешался тот же голос.
Теперь Роман увидел говорившего. Иронизировал круглолицый, курносый парень с широко расставленными глазами и пухлыми, очень красными губами.
— …верю, что не может так все оставаться долго. Не может быть такого штрафного судна и людей, которые плавали бы на нем годами. Но, для того чтобы требовать изменений, надо иметь основания. Посмотрит кто-нибудь на наш «Никель», обязательно скажет — так им и надо. Сначала докажем, что мы не хуже других, а потом уж…
— «Докажем, сделаем» — слыхали уже не один раз, — сказал курносый. — Знаете, приехал в паршивый колхоз новый председатель. Хороший. И что бы вы думали? Через несколько месяцев колхоз стал передовым. Во! В жизни так не бывает. У нас, на «Никеле», кажется, «ситуэйшен» похожая, да?
Кто-то засмеялся.
«Не верят. Мне не верят, в себя не верят, — и опять мысль уйти с «Никеля», послать все к чертовой матери с новой силой зашевелилась в голове. — Для чего я буду с ними тут возиться? Разложились вконец. Что мне — больше всех надо?» — подумал Роман, но сказал другое:
— Как ваша фамилия? Баранов? Так вот, Баранов, судя по вашим репликам, вы мне не верите? Так? Между прочим, насчет председателя вы напрасно смеетесь. Хороший председатель может сделать многое. Если не все, то многое. Конечно, если его поддержат люди. Ну, а насчет «Никеля» совсем уж просто. Что, нельзя разве привести теплоход в порядок, зажить в чистоте и уюте, как живут на всех наших судах?
— Привести можно, а потом что? Будем сидеть на нем всю жизнь? Печенга — Мурманск? А мы плавать хотим по всему миру. Поймите вы это…
— Вы пессимист, Баранов. Ладно, давайте на спор. Я утверждаю, что не более чем через год, если экипаж «Никеля» покажет себя, все изменится.
Команда заинтересованно слушала.
— Через год, — разочарованно протянул Баранов. — Курочка в гнезде… Ну, давайте.