Обратно идти было труднее. Теперь он не ожидал никакой встречи.

Роман решил поехать за город. Мысль о картошке не давала ему покоя. Рассказ стармеха о его поездке не выходил из головы. Картошка!

Он собрал ненужную одежду и обувь. Узнав, что Сергеев собирается ехать, капитан Зарубин попросил взять с собою сына. Сам Зарубин ехать не мог. Сильно опухли ноги. Роман колебался. Мальчишка был обузой. Но больному товарищу отказывать не хотелось.

На Финляндский вокзал Сергеев пришел к условленному сроку.

Мальчик уже ждал его. Худой, большеглазый подросток с тощим рюкзаком за плечами.

— Вячеслав, — представился он, протягивая синеватую, как куриная лапка, руку. Глаза у него были усталые и грустные, Роман разыскал эвакопункт и штурмана с «Пятилетки».

— Видите, что делается? — сказал он, показывая на толпу, осаждавшую начальника пункта. — Вам куда? Ну, понятно. Пойдемте.

Через служебный выход вывел их на перрон к стоящему там поезду. В переполненном людьми вагоне дышалось трудно. Они остались в тамбуре. Скоро паровоз загудел. Поезд тронулся. Ехали молча. Мальчик попался неразговорчивый. Часа через два вышли на маленькой станции.

— Пойдем, — сказал Роман. — Это здесь.

До деревни они добрались быстро, но когда вышли на главную улицу, у Романа упало сердце. Дома неприветливо смотрели заколоченными окнами. Нигде ни дымка, ни живой души.

— Кажется, напрасно мы с тобой сюда… — сказал Роман и тут же увидел женщину в черном городском пальто, закутанную в платок. Она вышла из-за угла.

— Эй, гражданочка, погоди минутку, — обрадовавшись, закричал Роман.

Женщина оглянулась, остановилась.

— Скажите, здесь вообще живут люди? — спросил Роман. — А то, похоже, все дома нежилые.

— Живут. Мало, — коротко ответила женщина.

— Говорили, здесь можно вещи на картошку обменять. Можно?

Женщина отрицательно покачала головой.

— Нет. Тут Прохоровы уезжали, так кое-что из одежды наменяли, а так — нет. Пойдемте ко мне, кипятком хоть вас напою. Закоченели, поди? Ваш? — она посмотрела на мальчишку.

— Приятеля. Тоже за картошкой.

Они вошли в дом. Пахнуло кислым овечьим запахом.

— Посидите, я быстренько.

Хозяйка ушла, и Вячеслав спросил:

— Роман Николаевич, значит, без картошки будем?

— Наверное, брат. Что же поделаешь? Обидно, конечно, в такую даль тащились.

Женщина вернулась с миской и чайником. В миске лежали четыре картофелины.

— Вот, кушайте, пейте. Только сахара нет.

Вячеслав осторожно взял холодную картофелину, разломил надвое и, как была в кожуре, принялся жадно есть. Женщина печально стояла в углу, наблюдая, как они едят.

— Ну, спасибо, — сказал Роман, собирая на ладонь крошки. — Спасибо. Пойдем мы.

Они встали, оделись, вскинули на плечи рюкзаки. Женщина заметалась:

— Как же так? С пустыми руками обратно. Там же ждут вас. Нехорошо. Ах, как нехорошо. Подождите.

Она выбежала за дверь и снова появилась, держа в руках огромную покрытую землей брюкву.

— Вот, возьмите. Берите.

Вячеслав жадно посмотрел на брюкву, потом на Романа, но ничего не сказал.

Роман развязал свой рюкзак, предложил:

— Выбирайте, хозяйка, что вам нужно.

— Не надо, — устало сказала женщина. — Ничего мне не надо.

Брюква была холодная как лед, видно мороженая.

— Прощайте, — сказал Роман, — добрая у вас душа.

Они вышли на дорогу. Роман пытался остановить несколько грузовиков. Редкие машины неслись мимо, не сбавляя скорости.

— Не возьмут. Военное время, — сокрушенно сказал Роман. — Может быть, на железной дороге повезет?

Короткий день подходил к концу.

На станции их встретил железнодорожник в полушубке и с винтовкой в руках.

— Чего надо? — грубо спросил он, подозрительно оглядывая Романа.

— В Ленинград хотели попасть. За картошкой приезжали.

— Эшелон ушел. Больше, наверное, совсем не будет.

— Не будет?! — испуганно воскликнул Роман. — Что же нам делать?

— Не знаю, что вам делать. Идите пешком.

Роман огляделся вокруг. На отдаленном пути пускал пар одинокий паровоз да стояло несколько вагонов с неосвещенными окнами.

— Пошли, — решительно сказал Роман. — Пошли.

— Дойдем мы? — спросил Вячеслав.

— Попробуем. Может быть, на какой-нибудь станции оказия подвернется.

Они пошли по железнодорожному пути. Кругом лежала унылая снежная пустыня. Кое-где торчали голые черные ветлы. По шпалам идти было неудобно, но свернуть в снег значило провалиться в него по пояс. Роман ругал себя за то, что так легкомысленно послушался механика, поехал в такую даль. Наступали сумерки. Идти стало труднее. Они уже шли часа два. Роман посмотрел на мальчика. Тот с трудом переставлял ноги.

— Ну как ты, Вяча? — спросил Роман, останавливаясь. — Отдохнем немного?

— Отдохнем, — еле слышно ответил мальчик, садясь на рельс.

Сзади послышался далекий гудок паровоза.

— Поезд идет! — радостно закричал Вячеслав, но тут же испуганно добавил: — Не возьмет он нас, не увидит.

Роман прислушался. Где-то действительно гудел паровоз. Скоро в серой мгле появились два синих глаза. Шел поезд.

«Не остановится. Надо задержать», — подумал Роман.

— Сойди-ка с рельс, парень.

Вячеслав отошел, по колено провалился в снег. Роман остался на шпалах. Он выдернул из кармана «кряку» — электрический фонарик с динамкой.

Поезд приближался. Роман размахивал фонарем. В голову пришла нелепая мысль — машинист может быть пьян и тогда не заметит его. Но уйти с пути он не мог. Это была последняя надежда. Им не дойти до Ленинграда, нет… Зачем он послушался механика?

Поезд уже громыхал совсем близко, и тогда Роман услышал пронзительный крик Вячеслава:

— Стой! Стой!

Паровоз угрожающе загудел, но Роман не двинулся с места. Куда ему прыгнуть, когда не хватит воли стоять так? Паровоз еще раз дал гудок, теперь уже совсем близко, и начал замедлять ход. Он остановился в нескольких метрах от Романа. Выскочил чумазый машинист. Подбежав к Роману, он начал неистово ругаться, замахиваясь на него гаечным ключом.

— Ты что, спятил? Поезд остановил! Да я тебя в трибунал отдам. Дать тебе по башке, тогда будешь знать…

Роман молчал. Только что пережитое все еще держало его.

— Ну чего молчишь? — закричал машинист.

— Погоди, браток, не ругайся, — наконец сказал Роман. — Ты уж прости. Попали в такое положение. Никак выбраться не можем. Подвези до Ленинграда. Будь друг. Не дойдем мы пешком.

Машинист, совсем молодой парень, напуская на себя солидность, посмотрев на Романа, строго сказал:

— Много вас тут таких, если каждый будет поезд останавливать… Ладно, садитесь быстрее в первый вагон.

Роман и мальчик, подпрыгивая на шпалах, вскочили на подножку первого вагона. Машинист влез в вагон за ними.

— Эй, Карасев! — крикнул он кому-то в темноту. — Пойди сюда!

Подошел пожилой красноармеец.

— Вот этих граждан сдашь в Ленинграде в комендатуру. Для проверки. Понял? Поезд остановили.

— Понял. Сдам.

Машинист соскочил на снег. Через минуту паровоз загудел. Поезд тронулся.

— Зачем вы поезд остановили? — спросил красноармеец.

Роман объяснил.

— Ладно, идите в тот конец. Сидите там. Выходить не разрешаю.

— Уф! — облегченно вздохнул Роман, когда они уселись на желтую облезлую скамейку. — Повезло нам. А то бы шли мы с тобой три дня.

В вагоне было темно. Только в переднем купе, попыхивая махорочными самокрутками, сидели красноармейцы. Они вполголоса о чем-то говорили. Роман прислушался.

— …на фронте, сообщают, тихо. Немец измором решил взять. Ну, думаю, наши что-нибудь придумают. Не дадут ему Ленинград. Хотели зимой войти, теперь на весну перенесли…

Глаза слипались. Роман, укачиваемый тряским вагоном, быстро заснул. В Ленинград они приехали утром. В комендатуре их держали недолго. На вокзале попрощался с Вячеславом.

— Расскажи отцу, что съездили неудачно, почему задержались. И потом…