Его улыбка исчезла, и в какой-то момент мне показалось, что он меня ударит.

— Ради Бога, не позволяй ей втягивать тебя в перепалку! — зло выкрикнул водитель. — Дела и так хуже некуда. Просто не обращай внимания на эту глупую девку.

Согласно хмыкнув, мой мучитель повернулся ко мне спиной, и дальше мы поехали молча. Я неподвижно лежала на заднем сиденье, стараясь привести свои охваченные паникой мысли в некое подобие порядка, и почти не видела местности, по который мы ехали. Но то, что я успела заметить, позволяло предположить, что наш путь лежал на север, а не на юг.

Обратно в Нидернхалль? Если да, то зачем? И кого тогда арестовала немецкая полиция за убийство, если и эти двое, и Стивен Мейтланд до сих пор на свободе?

Я никак не могла понять, что происходит. С ужасом глядя на спины сидевших впереди мужчин, я размышляла, кто из них убил Кристину. Очевидно, меня ожидала такая же судьба. Почему-то они, несмотря ни на что, оставались на воле. Значит, полиция не знает, кто они такие, иначе они бы не рискнули столь свободно разъезжать по шоссе. Как и прежде, их могла узнать только я, значит, меня надо было заставить замолчать. Моим единственным шансом на спасение был Гюнтер. Приехав в отель и не обнаружив меня, он определенно заподозрит неладное. Я вздрогнула. Если, конечно, эти двое не сделали с ним что-то плохое.

Выбраться из этой передряги я могла надеяться только до того, как мы достигнем места назначения. Но как это сделать, когда руки и ноги связаны? Поэтому я проглотила гордость и заискивающе поинтересовалась:

— Так вы развяжете меня или нет?

Мужчина на пассажирском сиденье снова повернулся:

— Вы обещаете вести себя хорошо?

Я кивнула. Харви всплеснул руками и явно хотел возразить, но не был услышан. Толстый человек достал из кармана перочинный нож и перевалился через спинку своего сиденья. Он довольно долго, пыхтя, перепиливал прочные веревки, при этом его жирное тело тяжело нависало над моим, издавая тошнотворный запах пота. Наконец дело было сделано, и он, тяжело дыша, вернулся на место. Я начала массировать распухшие запястья, чтобы побыстрее восстановить кровообращение.

Он молча наблюдал за мной, а когда я, наклонившись, стала массировать лодыжки, его губы искривились в мерзкой улыбке.

— Вам же будет лучше, если решите сотрудничать.

Сидевший за рулем Харви коротко хохотнул.

— Ты дурак, Айвен. Все равно тебе ничего не выгорит.

Тот отвернулся и насупился.

Я осторожно села. Айвен говорил с акцентом, но Харви, несомненно, был англичанином и тем самым человеком с красным лицом и коренастой фигурой, за которым я следила на улицах Нидернхалля. Окончательно впав в уныние, я посмотрела в окно. Моя прежняя догадка оказалась верной. Мы ехали не на юг, а на север.

Впереди виднелось несколько домиков с аккуратно побеленными стенами. Казалось, они нежатся под теплыми лучами солнца. Через несколько минут мы въехали на окраины какого-то маленького городка. В моей душе снова вспыхнула надежда. Город — это значит люди. Если бы только мне удалось привлечь к себе внимание… и лучше бы где-то рядом оказалась полиция.

Словно прочитав мои мысли, Айвен сказал:

— На вашем месте, леди, я бы вел себя спокойно. Если вы снова доставите нам беспокойство, мы вас пристрелим. И не потому, что мы плохие. Просто вы не оставите нам выбора.

Он произнес все это деловитым, будничным тоном, как будто говорил о погоде. Я закрыла глаза, не желая, чтобы он увидел в них горечь отчаяния.

Все это не могло происходить со мной. Это был дурной сон, ночной кошмар. Очень скоро я проснусь, и окажется…

Машина снизила скорость, выехав на шумные улицы городского центра. Я открыла глаза, когда она совсем остановилась. Оказалось, мы попали в пробку на перекрестке, а немного впереди несет свою службу полицейский. Машины медленно ползли вперед, и я незаметно подвинулась к дверце. Возможно, это мой единственный шанс, другого не будет. Вокруг нас нетерпеливо сигналили водители. Я приготовилась к решающему броску. Надо будет распахнуть дверь, как только мы подъедем к полицейскому. Солнце отражалось в его блестящем шлеме. Мы были так близко, что я видела капли пота на его лице. Я судорожно вцепилась в ручку.

— Только сделайте это, юная леди, и вы — труп.

Айвен сидел вполоборота ко мне, зажав в правой руке маленький черный пистолет.

Я застыла. Возможно, он блефует, но так сильно рисковать я все же не была готова. Полицейский поднял руку и сделал нам знак проезжать. Мы проследовали мимо него и повернули направо. Здесь улица была свободнее, и мы постепенно набрали скорость. На следующем перекрестке я заметила дорожный указатель: Штутгарт — на север, Аугсбург — на восток, Ройтлинген — на запад. Мы поехали прямо. Значит, Штутгарт.

Я попыталась воспроизвести в памяти карту Южной Германии. До Штутгарта не больше тридцати пяти — сорока миль от Нидернхалля. Если мы направляемся в деревню, то будем там меньше чем через час.

Мимо мелькали щедро освещенные солнцем холмы и поля. Так же незаметно промелькнули городки Гайслинген и Гоппинген. Потом мы проехали по окраинам Штутгарта, и за все это время мне не представилось ни одной возможности что-нибудь предпринять для своего спасения. Неожиданно заговорил Харви:

— Полагаю, вам будет что сказать мистеру Мейтланду, когда вы с ним снова увидитесь.

— Даже не сомневайтесь, — буркнула я, покраснев от злости.

Харви нахмурился.

— Вы причинили нам много беспокойства, мисс Картер. На вашем месте я бы умерил пыл.

Я не снизошла до ответа. Он пожал плечами и снова сосредоточил внимание на дороге. А я стала внимательно изучать его отражение в зеркале заднего вида.

Пухлые, покрытые красными прожилками щеки, пышные, хорошо ухоженные усы. Внешне этот человек не был похож на киллера. По крайней мере я представляла себе бандитов другими. Интересно, как он отреагирует, если я скажу, что вовсе не собираюсь идти в полицию и если только меня отпустят, то немедленно позабуду обо всем и никогда в жизни не упомяну о происшедшем ни одной живой душе. Он тоже взглянул в зеркало заднего вида, и на несколько секунд его глаза встретились с моими. Заглянув в их холодные зеленые глубины, я поняла, что надеяться не на что. С этой стороны помощи не будет.

Теперь дорога шла вдоль реки, через которую были перекинуты живописные мостики. Деревья, росшие на берегу, отражались в чистой воде, неспешно текущей к Рейну. Промелькнул еще один маленький городок, казалось, весь заросший плющом, со статуей императора Вильгельма II на рыночной площади. Судя по дорожным указателям, он назывался Хейльбронн.

У меня на лбу выступили капельки пота. Мы почти на месте.

Я глубоко вздохнула. Страх переполнял меня, но будь я проклята, если позволю этим ублюдкам заметить, что я их боюсь. Очень скоро перед нами возникла колокольня церкви Нидернхалля, возле которой сгрудились дома. Немного не доехав до городка, мы свернули налево на узкую дорогу, которая вела к ферме. В конце ее начинался разбитый тяжелыми машинами проселок, петлявший между деревьями к вершине холма. Перед массивными железными воротами дорога снова стала ровной, и мы подъехали к дому.

Когда машина остановилась в углу вымощенного двора, у меня заныло сердце. Айвен повернулся и взглянул на меня в упор.

— Выходите. И не советую дергаться. Все равно далеко не убежите.

Я открыла дверь и вышла из машины. Несмотря на теплое солнце, меня бил озноб. Дом выглядел заброшенным. Маленькие окошки заросли темно-зеленым плющом.

Оглядевшись, я поняла, что помощи ждать неоткуда. Место было уж очень уединенным. Других домов рядом не наблюдалось. Густо поросшие лесом склоны спускались к долине, скрывая из виду дорогу и ближайшую деревню. Не видя иного выхода, я покорно пошла за своими мучителями к массивной дубовой двери. Звук наших шагов гулким эхом разносился по двору. Вот и закончилось мое путешествие, с ужасом подумала я, и скорее всего навсегда.

Я стояла между похитителями, когда Харви громко постучал в дверь. С крыши доносилось громкое воркование голубей и шелест крыльев, когда птицы вспархивали из-под крыши, чтобы перелететь на хозяйственные постройки, располагавшиеся в дальнем конце двора. Словно сквозь пелену я слышала пение птиц в лесу, ощущала солнечное тепло и легкий ветерок, который шевелил мои волосы. Мне упорно казалось, что кто-то другой, а вовсе не я, стоит перед закрытой дверью, удерживаемый враждебными руками.