Дуэйн несколько раз напоминал жене, что она отвергла Лос Долорес на том основании, что он расползся, и Минерве в нем не убраться. Новый дом, построенный из кирпича и оштукатуренный снаружи, был еще больше чем Лос Долорес, и занимал площадь в двенадцать тысяч квадратных футов.

– Мне казалось, что тебе хочется дом из самана, – как-то раз заметил Дуэйн. – Ты же годами мечтала о нем.

– Я не хочу, чтобы этот писатель думал, что я копирую его, – ответила Карла.

– Он и не слышал о тебе, – сказал Дуэйн. – Чего ему беспокоиться, какой у тебя дом?

– Артур утверждает, что итальянский стиль более привлекателен, – возразила Карла. Артуром звали ее архитектора.

– Нам следовало бы построить два дома, – продолжал Дуэйн. – Один для нас, а второй для детей и внуков. И чтобы между ними было не меньше пяти миль.

– Дуэйн, ты зря не прочел статью, которую я тебе показывала, где говорилось о том, что детей надо приучать к дисциплине с пеленок, – сказала Карла. – Если бы ты действительно занимался их воспитанием, они не выросли бы такими.

– Если ты веришь, что нашим детям требуется дисциплина, то поверишь чему угодно, – ответил Дуэйн. – Все же два раздельных дома – стоящая идея.

Но вскоре он отказался от этой задумки, как и от всех других, имеющих отношение к строительству дома. Карла никого не хотела слушать, за исключением Артура, ее нового любовника-раба. В результате появился дом на вершине каменного утеса. Он имел несколько крыльев, по одному на каждого ребенка. Однако дети игнорировали свои просторные апартаменты, шумно проводя большую часть времени в комнате рядом с кухней.

– Идите и кричите в своих комнатах! – порой пытался приструнить их Дуэйн. – Мы отгрохали этот дом для того, чтобы вы могли орать каждый в своей комнате.

– Когда я кричу в своей комнате, мне страшно, – призналась Джулия. – Она такая большая, что я слышу эхо.

– Я ненавижу этот дом, – заявил Джек. – Ты не должен был строить его на отшибе. Нам не с кем поиграть.

– Дом тут ни при чем, – возразил Дуэйн. – Дело в том, как ты играешь.

Не далее как на прошлой неделе они заманили к себе маленького мальчика, связали его по рукам и ногам и бросили в бассейн.

– Мы хотели проверить, может ли он совершать чудеса, – принялся оправдываться Джек. – Мы сказали ему, что он Гудини. Кроме того, мы знаем, как спасать тонущих.

– Тогда почему не спасали? – спросил Дуэйн. – Минерве пришлось прыгать в одежде и вытаскивать его из воды.

– Он плохой мальчик, – добавил Джек. – Любит постоянно огрызаться и все такое.

– Мы с матерью все время грыземся, но я не пытаюсь ее утопить.

– А Артур – зануда! – выпалила Джулия. – Он вечно носит дурацкий галстук-бабочку.

В ту же ночь Дуэйн не смог устоять перед искушением и передал жене слова Джулии.

– Наша юная дочь считает, что твой новый приятель – зануда. Ей страшно не нравятся его «бабочки».

Карла только что вернулась из непродолжительной поездки по магазинам Форт-Уэрта, и на ней красовалась тенниска с девизом: ЛЮДИ, КОТОРЫЕ ДУМАЮТ, ЧТО ЗА ДЕНЬГИ НЕ КУПИШЬ СЧАСТЬЕ, НЕ ЗНАЮТ, ГДЕ ПОКУПАТЬ. И на этот раз ее глаза искрились.

– Нацепи «бабочку» себе на петушок, Дуэйн, – весело проговорила она, сгибаясь под тяжестью хозяйственных сумок.

– Ты не считаешь, что нам нужно выстроить отдельный дом для гостей, пока мы при деньгах? – затем спросила она.

– Для кого? – недовольно переспросил Дуэйн. Его недовольство объяснялось несправедливостью судьбы: Карла с каждым годом хорошеет, а он все сильнее устает.

– Для гостей, Дуэйн. Для кого же еще?

– В нашем доме может одновременно спать тысяча человек. А из гостей к нам заходит только один Бобби Ли, когда после обеда напьется до бесчувствия.

– Может, ему хочется побыть одному.

– Для этого ему достаточно пройтись по любому холлу, – улыбнулся Дуэйн. – Он будет там так долго один, что на розыски придется вызывать дорожный патруль.

– Дом для гостей – это нечто другое. Многие бы ничего не имели против пожить рядом с нами.

Дуэйн лежал на кровати, которая по площади превосходила их маленький дом, где они с Карлой жили первое время после женитьбы, и смотрел телевизор, выключив звук. На побережье Индии обрушилась мощная волна, унеся в море сотни тысяч людей.

– Я тоже ничего не имею против того, что меня окружает моя семья, – усмехнулся Дуэйн. – Для этого я своими руками построил бы дом для гостей. Еще мы могли бы купить тележку для игры в гольф и поставить ее на кухне.

– С какой стати тележка для гольфа должна находиться на кухне? – спросила Карла, внезапно заинтригованная ходом мыслей мужа.

– Если заявится гость, он сможет передвигаться по дому до тех пор, пока не отыщет свою спальню.

– Такая тележка не помешала бы, – согласилась Карла. – Минерве не угнаться за маленьким Майком. Тогда она быстро настигала бы его.

– Карла, я просто шучу.

– Иногда, когда ты шутишь, к тебе приходят дельные мысли, – сухо прокомментировала она.

– У меня появилась еще одна. Давай не будем строить гостевой дом, а построим тюрьму для Джека и Дики. На окна повесим настоящие решетки. Было бы неплохо, если бы они почувствовали вкус тюремной жизни и знали, что их ждет в Хансвилле.

– Я вот что скажу тебе. Женское движение у нас развилось потому, что мужья не воспринимают серьезно жен, когда те хотят построить дом для гостей.

Карла переоделась в тенниску следующего содержания: ЗАМУЖЕМ, НО ВСЕ ЕЩЕ В ПОИСКЕ. Дуэйн подумал, не связано ли это с ее последней поездкой в Форт-Уэрт без лифчика. Он также подумал о том, имеет ли, в принципе, значение, как люди распоряжаются своими телами. Чем старше он становился, тем менее актуальным звучал для него этот вопрос. Кому какое дело, кто с кем спит? Его раздражало не то, что у Карлы появляются любовники, а то, какие это любовники. Ни один из них не сделал ни малейшего усилия, чтобы по-дружески к нему отнестись или хотя бы остаться в рамках приличия. Артур третировал его, как хотел.

Между тем на большом телевизионном экране, расцвеченном сочными красками, спасшиеся от огромной волны брели, ничего не соображая, по ослепительно белому песку, лишившись домов, любимых, скудных пожитков, – все кануло в море.

– Есть люди, которые по-настоящему страдают, – тихо проговорил Дуэйн.

Карла расчесывала волосы, следя за экраном в зеркале.

– Я знаю, – сказала она. – Не хочешь, не смотри. Переключи на другой канал.

– Сто двадцать тысяч людей унесло в море. Это больше, чем население Уичита-Фолс.

– Такова жизнь, и ничего, Дуэйн, не поделать, – философски заметила Карла. – Вот что происходит, если живешь вблизи океана.

– Каких-то два года назад ты хотела купить дом на берегу острова Падре.

Карла, продолжая расчесывать свои блестящие волосы, не преминула напомнить:

– Ты когда-то обещал мне все, чего я ни попрошу.

– Я, вероятно, сказал это в пьяном бреду.

– Нет, ты не был пьян. Это было лет двадцать назад.

– О! Неудивительно! – воскликнул Дуэйн. – Молодой человек не надежнее пьяного.

– Артур молод и надежен. Я этой противной девчонке уши обдеру за «зануду».

– Она имеет право на собственные оценки. Шорти стоял как раз за стеклянными дверями, которые вели в ванную и солярий. Он мог стоять так часами, уставившись вожделенно на спальню. В тот день в западном Техасе разыгралась песчаная буря, и отдельные песчинки били по стеклу.

– У меня сердце разрывается, когда я вижу собаку с высунутым языком, – проговорила Карла, выходя из комнаты.

Дуэйн, не отрываясь, смотрел на промокших, объятых горем людей, бредущих по берегу моря на другом конце света. Сто двадцать тысяч сгинуло в морской пучине, и его собственные неурядицы должны были раствориться в бездне горя этих несчастных, но ничего подобного не происходило. Депрессия как мучила его, так и продолжала мучить. Его угнетал огромный долг, который висел над ним. Его угнетали непослушные дети. Его угнетала его самодовольная любовница, но больше всего угнетал этот необъятный дом, за который он никак не может расплатиться. Он ненавидел даже постель, на которой лежал… Она была таких размеров, что приходилось ползти двадцать футов, чтобы ответить на телефонный звонок.