Не мешкая более, боцман бросился вдогонку за Джорджем.

Проклиная себя за то, что не подумал о последствиях вырвавшегося у меня досадливого восклицания, я побежал за боцманом, который уже исчез в роще. К счастью, я заметил, в каком месте мелькнула в последний раз его массивная фигура, и не сбавлял хода, пока не догнал боцмана, ибо мне вдруг показалось, что между деревьями разливается какая-то промозглая сырость, хотя всего четверть часа назад в роще было солнечно и тепло. Я, впрочем, приписал эту перемену близости вечера, до наступления которого оставалось не так уж много времени; кроме того, легкий озноб, который я испытал, мог быть вызван сознанием того, что в этом загадочном лесу нас только двое.

Мы бежали быстро и вскоре достигли родника, но Джорджа здесь было; не увидел я на берегу и своего тесака. Пока мы стояли там, боцман громко окликнул юнгу по имени; когда он повторил, мы услышали вдалеке пронзительный крик Джорджа, который звал нас из зарослей впереди. Мы побежали на голос, скользя и оступаясь на скользкой, влажной земле, в которую с чавканьем проваливались наши башмаки. На бегу мы продолжали окликать юнгу и вскоре увидели его самого; Джордж стоял посреди небольшой полянки, и я увидел, что он держит в руке мой тесак.

Бросившись к нему, боцман схватил его за плечо и грозным голосом приказал юнге немедленно возвращаться на корабль. Вместо ответа Джордж показал острием моего тесака на ствол ближайшего дерева. Повернувшись туда, мы увидели нечто, поначалу принятое нами за птицу; лишь подойдя ближе, я убедился, что это причудливый нарост на стволе, по странной прихоти природы напоминавший птицу в деталях и в пропорциях. Сходство было настолько разительным, что я отважился подойти к дереву еще на несколько шагов и убедился: зрение меня не подводит. Это была именно игра природы — какой-то дефект коры должно быть, хотя, повторюсь, сходство с птицей было поистине удивительное. Внезапно мне пришло в голову, что эта штука может оказаться хорошим сувениром, и я попытался отломать ее на память, но «птица» находилась слишком высоко на стволе, и мне никак не удавалось до нее дотянуться. Все же я сделал одно открытие, ибо когда пытался достать нарост, то невольно оперся рукой о дерево и обнаружил, что оно не твердое, а податливое и упругое, словно мякоть гриба.

Когда мы повернулись, чтобы идти назад, боцман спросил у Джорджа, что заставило его зайти так далеко в рощу; на это юнга ответил, что ему послышалось, будто кто-то зовет его из-за деревьев; в голосе этом было столько муки, что он не раздумывая поспешил на помощь, но никого не нашел. Оглядываясь по сторонам, он и заметил на стволе странный птицеобразный нарост. Пока же юноша с недоумением рассматривал его, до него донеслись наши голоса; остальное нам было известно.

Мы уже добрались до родника, когда между деревьев пронесся словно бы глухой, протяжный стон. Бросив взгляд вверх, я увидел, что небо потемнело, и что нас вот-вот застигнут сумерки. Я уже собирался сказать боцману, что нам лучше поторопиться, но он вдруг резко остановился и повернул голову вправо, пристально разглядывая что-то в тени между деревьями. Желая узнать, что привлекло внимание нашего командира, мы с Джорджем тоже посмотрели в ту сторону и увидели ярдах в двадцати еще одно дерево, чьи ветви обвились вокруг ствола подобно тому, как кнут обвивается вокруг своей рукояти. Это показалось нам настолько необычным, что мы не сговариваясь сделали к нему несколько шагов, ибо нам было любопытно узнать причину столь странного явления.

Но и вблизи картина не стала нисколько яснее; дважды мы обошли дерево кругом, однако и после этого знали не больше прежнего.

Внезапно вдали я услышал знакомые рыдания, предвещавшие наступление вечера; в ту же секунду странное дерево завыло в ответ — так, во всяком случае, мне показалось. Нечего и говорить, что я был потрясен до глубины души и еще больше напуган; попятившись назад, я тем не менее не отрывал взгляда от дерева. Напротив, я смотрел на него особенно пристально, и мне вдруг почудилось, что из промежутка между ветвями глянуло на нас темно-коричневое лицо. Это зрелище заставило меня застыть на месте; парализованный ужасом, я не мог двинуть ни рукой, ни ногой, а мог только смотреть. И пока я так стоял, мне показалось, что появившееся среди ветвей лицо составляет единое целое со стволом дерева, ибо я не мог сказать, где кончается одно и начинается другое.

С трудом овладев собой, я схватил боцмана за плечо одной рукой, а другой показал на страшное лицо; я по-прежнему не знал, было ли оно частью ствола или нет, но не сомневался, что перед нами творение дьявола. Боцман, однако, не испугался — напротив, он двинулся вперед и подошел к дереву так близко, что, наверное, мог бы коснуться его. Не желая оставлять его одного, я встал рядом, а Джордж, оказавшийся от боцмана с другой стороны, прошептал, что видит еще одно лицо, немного похожее на женское. И как только он сказал это, я действительно разглядел меж ветвей второй нарост или наплыв, до странности напоминающий лицо женщины. В тот же миг боцман, до глубины души пораженный увиденным, разразился громкими проклятьями, и я почувствовал, как его плечо, за которое я продолжал цепляться, вздрогнуло словно от полноты переполнявших нашего командира чувств. В следующую секунду я снова услышал далекий вой, на который окружавшие нас деревья ответили согласным стенанием и громкими вздохами; и прежде чем я успел понять, что происходит, наше дерево тоже завыло в две глотки. От этого жуткого воя боцман отчасти пришел в себя и закричал, что теперь он знает, в чем дело, хотя тогда я еще не разобрался, что же он такое знает. Но ни о чем спросить я не успел — боцман взмахнул своей кривой саблей и принялся рубить ею страшное дерево, призывая гнев Божий на это порождение ада. Странная вещь случилась тогда, ибо дерево, которому силач-боцман наносил яростные удары, истекало самой настоящей кровью, словно какое-то живое существо. Потом из глубины ветвей исторгся пронзительный вопль, и короткий ствол начал изгибаться и корчиться; при этом мне почудилось, что и по другим окружавшим нас деревьям пробежала какая-то неясная дрожь.

Внезапно Джордж громко вскрикнул и отскочил назад. Теперь его больше не заслоняла от меня широкая спина боцмана, и я увидел, что один из похожих на капустные кочаны плодов приподнялся на гибкой ветке-стебле и преследует юнгу точно рассерженная змея; по правде сказать, выглядел сей плод даже более устрашающим, ибо по какой-то причине его покровы сделались кроваво-красными. К счастью, тесак, который незадолго перед тем забрал у юнги, я держал наготове; теперь я ударил им по ветке, и странный плод покатился по земле, словно отрубленная голова.

Тут я услышал, как наши оставшиеся на берегу товарищи громко зовут нас, испытывая вполне понятную тревогу о нашей судьбе, ибо солнце село, а небо сделалось совсем темным. Деревья вокруг продолжали оживать, воздух вибрировал от низкого рыка и нагоняющих жуть трубных звуков, и я, снова схватив боцмана за плечо, крикнул ему в самое ухо, что, если мы хотим жить, нам нужно как можно скорее убираться из этой страшной рощи. И мы со всех ног пустились к кораблю, до которого в конце концов добрались благополучно, хотя по пути нам не раз приходилось пускать в ход оружие, ибо из сгустившейся тьмы между деревьями на нас то и дело бросались какие-то существа.

Когда мы вышли на берег, обе шлюпки были уже готовы; я прыгнул в одну из них вслед за боцманом, и мы тотчас отчалили; выведя лодки на середину протоки, мы поплыли так скоро, как только позволял наш тяжелый груз. У излучины я в последний раз обернулся на бриг, и мне показалось, что с берега к нему тянутся какие-то хищные тени, а множество маленьких, юрких тварей уже хозяйничают на палубе. Но уже в следующую минуту мы оказались в ручье, по которому приплыли в это проклятое место, а еще какое-то время спустя наступила полная темнота.

Всю ночь мы налегали на весла, стараясь держаться на одинаковом удалении от обоих берегов, с которых доносилось до нас свирепое рычание и рев, казавшиеся мне стократ страшнее, чем во все предыдущие ночи, так что в конце концов я уверился, что мы разбудили всех чудовищ в этом царстве ужаса. Но когда рассвело, мы увидели, что находимся совсем недалеко от моря, ибо страх удесятерил наши силы, да и течение было на нашей стороне; впереди простирался безбрежный простор океана, и мы невольно разразились радостными криками, словно пленники, вырвавшиеся на свободу из сырого и мрачного узилища.