Готический роман (роман ужасов, «черный роман») появился в Англии в 60-х гг. XVIII в. Последняя треть XVIII в. — время переходное для английской литературы, период кризиса просветительского рационализма, появления новых, романических форм осмысления реальности. Происходит пересмотр просветительской эстетики, готический роман противопоставляет логичной, выстроенной на законах разума и естественных наук картине мира картину иную, в которой нет и быть не может места житейскому правдоподобию и логике. Присутствует же, напротив, фантастическое, неестественное, мрачное, трагичное, есть зловещая атмосфера тайн и кошмара, есть вмешательство в судьбу человека неведомых, сверхъестественных, пугающих, жутких сил, существующих за пределами человеческого восприятия и понимания. Об этом писал основоположник готического романа Хорэс Уолпол, автор романа «Замок Отранто» (1764). В «Замке Отранто» было все то, что потом стало каноном для эстетики готического романа: здание готической архитектуры (замок или аббатство), где разворачиваются зловещие и драматические события, таинственные приключения героев.

Книга Уолпола, романы Клары Рив «Старый английский барон» (1777), Уильяма Бекфорда «Ватек. Арабская повесть» (1786), Анны Радклифф «Удольфские тайны» (1794), Мэтью Грегори Льюиса «Монах» (1796) имели шумную известность, о чем современник писал так: «Из всех возможных видов суеверия, влияние которых в любой век испытывает человеческий ум, ни один, кажется, не воздействует на так сильно на человеческую психику, как готика… Даже самый просвещенный ум, свободный от малейшего налета суеверия, невольно признает над собой ее власть».[28]

Принято выделять две школы готического романа: Хорэса Уолпола (и Мэтью Грегори Льюиса) и Анны Радклифф. Авторы первой — и в особенности Льюис — не заботились об объяснении происходящих сверхъестественных событий и, наполняя свое произведение фантастическим ужасом, не думали о его природе. Тогда как Радклифф, не менее эффектно создавая в своих книгах атмосферу почти физически осязаемого ужаса, дает всем кошмарам, возникающим на страницах ее произведений, правдоподобное рационалистическое объяснение.

Готический роман внес в национальную литературу Великобритании не только и не столько изображение привидений и различных ужасов (все это было еще у Шекспира и драматургов-елизаветинцев). Но, вместе с особым антуражем действия, показал ожидание страшного (которое воздействует на читателя куда сильнее, чем сам ужас) и ощущение возможности того, что страшное может случиться с каждым, причем всегда и везде, и оно неизбывно, неминуемо.

Страх — одна из самых (если не самая) сильных человеческих эмоций, существующих с самого начала появления человека как биологического вида, страх — особенно перед явлениями непонятными, не объяснимыми человеком, лежащими за пределами его понимания, — лежит в основе готической прозы. Непонятное и страшное всегда притягивало человека, обретая образы таинственные, мистические, сверхъестественные, потому-то потребность в «страшной» литературе — в природе человека.

Англия не только дала первые образцы готической литературы (причем в самых разных ее видах: от поэмы до романа), но продолжала своеобразное лидерство в этой области, т. к. на протяжении всего XIX в. в стране продолжали выходить новые и новые примеры. Поэмы С. Т. Колриджа «Кристабель», драма Дж. Г. Байрона «Манфред», романы Вальтера Скотта, Уильяма Годвина, Мери Шелли, Чарлза Роберта Мэтьюрина — это мы видим в первой трети века. Далее — появляются повести и рассказы Бульвер-Литтона, Шеридана ле Фаню, элементы готики возникают в произведениях самых разных писателей, в том числе известных как последовательные реалисты: Чарлза Диккенса, Элизабет Гаскелл, Уилки Коллинза, Эмилии Бронте.

На рубеже XIX–XX вв. в английской литературе сложилась такая ситуация, когда вполне обоснованно критики говорили о «золотом веке» литературы ужасов, к которой в то время обращались такие авторы — и их известность основывалась на достижениях в иных сферах творческой деятельности, — как Р. Л. Стивенсон, Г. Джеймс, О. Уайльд, Р. Киплинг, Д. Конрад. Но было много и подделок, откровенных спекуляций на таинственном и непонятном, попыток добиться успеха путем нагромождения немыслимых кошмаров. Однако подлинные мастера готической прозы не стремились напугать читателя умножением кошмаров, но лишь создавали атмосферу, обстановку ужасного, психологически оправданного страха.

К числу таких писателей следует отнести и Уильяма Хоупа Ходжсона. По сути дела, он сделал то, что сделала в свое время Анна Радклифф, о которой так писала английская пресса в 1895 г.: «Рассказы о призраках и кровавых убийствах повторялись до тех пор, пока окончательно не приелись. Нужен Гений, подобный Радклифф, чтобы терзать наши души осязаемым ужасом».[29]

Начало романа «Путешествие шлюпок с „Глен Карриг“» стилизовано под старинную хронику: имеется предуведомление автора, сообщающего, что вниманию читателя предложен документальный рассказ о судьбе двух спасательных шлюпок парусника, затонувшего в результате кораблекрушения; кроме того, мы узнаем имя человека, с чьих слов записан этот рассказ, и время, когда произошли описываемые события, — 1757 г.

Существенно, что с самого начала мы знаем, что, сколь бы драматичны ни были испытания, выпавшие на долю героев, многие из них (в том числе и сам рассказчик), останутся в живых и благополучно вернутся домой. Ходжсон использовал здесь тот же прием, что его предшественники — например, Р. Л. Стивенсон, который в начале «Острова сокровищ» устами Джима Хокинса сообщает, что, по сути дела, читателю нет оснований беспокоиться за судьбы основных действующих лиц, поскольку они уцелеют во всех будущих перипетиях. Можно согласиться с М. Урновым, заметившим, что, «предуведомляя читателя о ходе событий, автор усиливает доверительный тон повествования, рассчитывая на эффект достоверности».[30]

Повествование распадается на две части. В первой описано, как шлюпки на шестой день пути достигли земли. По словам Лавкрафта, героям романа явлены «разнообразные зловещие чудеса и неведомые земли».[31] Атмосфера таинственного и загадочного мастерски создается Ходжсоном, начиная с описания «унылой, совершенно плоской и голой равнины, одним своим видом нагонявшей тоску». В одном месте берег был прорезан ручьем, по которому моряки поплыли. Примечательно его описание: «берега по обеим сторонам представляли собой полосы отвратительной полужидкой грязи, к которой не хотелось даже прикасаться, несмотря на то что никто из нас давно не ощущал под ногами твердой почвы». Такое же впечатление производили и деревья, росшие по берегам: «низкорослые, с корявым коротким стволом, они производили впечатление чего-то нездорового, болезненного». Ходжсон мастерски создает у читателя гнетущее чувство, упоминая о нарастающем у героев ощущении чего-то тягостного, добавляя, что не было слышно ни пения птиц, ни вообще каких-либо звуков. Напротив, когда стала сгущаться темнота, воздух наполнился стенаниями, тоскливым, жалобным воем, внушавшим глубокий страх, усиливавшийся, когда к этому хору добавилось мрачное ворчание, переходящее в голодный рык. Потому моряки не причаливали к берегу и всю ночь провели в шлюпках, стоящих на неподвижной воде бортом к борту.

Это описание — пугающее, словно готовящее читателя к тому неизбежно трагическому, что должно случиться, — роднит книгу с готическим романом. Усиливает общее впечатление и описание природного окружения: жуткие звуки, раздающиеся по ночам и днем, отталкивающая флора таинственного острова. Не случайно писатель находит выразительное название для обозначения его: Страна Одиночества.

На следующий день, продвигаясь вверх по ручью, моряки обнаружили брошенный корабль, увязший у берега в иле. Этот корабль — своего рода «цитата» из «Приключений Робинзона Крузо» — так напоминает то судно, на котором плыл герой Дефо и потерпел крушение. С этого корабля Робинзон перевозил на остров припасы, оружие и инструменты, без которых, конечно же, не смог бы выжить на острове. И эпизод перетаскивания продовольствия и оружия с корабля на шлюпки у Ходжсона повторяет аналогичную сцену у Дефо. Конечно же, это сделано не случайно — Ходжсон здесь и далее не раз «цитирует» Дефо, и не только его: например, гигантский краб, который гонится за матросами на острове, «появился», разумеется, из романа Уэллса «Машина времени».