Я хорошо помню четвертую ночь. Она была тихой, звездной и безлунной; по крайне мере, такой она мне запомнилась; в любом случае луна могла быть не больше тоненького полумесяца, поскольку по времени наступило новолуние.

Ветер немного усилился, но дул ровно без резких порывов. Мы скользили по морской глади, делая примерно шесть-семь узлов. Шла середина нашей вахты; поскрипывали реи и шумели наполняемые ветром паруса. На главной палубе нас было только двое — Вильямс и я. Он курил, облокотившись на перила с наветренного борта; я прохаживаются взад-вперед между ним и люком носового трюма. Стаббинс, как впередсмотрящий, находился на носу. Прошло несколько минут, как рында прозвучала два раза, и я молил бога, чтобы поскорее пробили восемь склянок и нас бы сменили. Вдруг где-то над головой раздался короткий резкий звук, похожий на винтовочный выстрел. Сразу за ним последовал треск парусины и хлопанье паруса, бьющегося на ветру.

Вильямс отскочил от поручней и сделал несколько шагов в сторону бака. Я двинулся в том же направлении и, следом за ним, задрал голову, пытаясь определить, что же произошло. Я разглядел с трудом, что подветренный край фор-бом-брамселя оторвало от рея и шкотовый[13] угол паруса мотается из стороны в сторону, хлопая по ветру; примерно через каждые пять секунд раздавался гулкий удар о стальной рей, как будто по нему били огромной кувалдой.

— Похоже, что скобу вырвало или лопнуло звено у цепи, Вильямс! — что есть мочи проорал я, стараясь перекричать шум хлопающего паруса. — И лупит люверсами[14] по рею!

— Да! — закричал он в ответ, хватаясь за гитов. Я подбежал, чтобы помочь ему. В тот же момент до моего слуха донесся топот бегущих ног, и вскоре к нам присоединились остальные вахтенные и второй помощник. Через несколько минут мы отпустили рей и взяли парус на шкоты. Затем Вильямс и я полезли наверх, чтобы найти то место, где произошел обрыв. Дело обстояло так, как я и предполагал: со стальными петлями все было в порядке, но из скобы вылетела шпилька и саму скобу заклинило в отверстии для шкива на самом конце рея.

Вильямс отправил меня вниз за новой шпилькой, а сам, отвязав гитов, осмотрел его до самого соединения со шкотом. Вернувшись с новой шпилькой, я ввинтил ее в скобу, пристегнул гитов и закричал матросам, столпившимся на палубе, чтобы они начали тянуть канат. Они дружно навалились, и при втором рывке скоба выскочила из отверстия. Когда ее подняли достаточно высоко, я перебрался выше, на рей брам-стеньги, и держал цепь, пока Вильямс пристегивал ее к люверсам в парусе. Затем он снова привязал гитов и закричал второму помощнику:

— Все готово! Выбирай!

Потом он обратился ко мне:

— Ты лучше спускайся и помоги им тянуть, я тут останусь и буду светить фонарем на парус.

— Договорились, — ответил я, перебираясь на ванты. — Только смотри, чтобы привидение не утащило тебя.

Я отпустил эту шутку, поддавшись секундному беспечному веселью: когда висишь на реях, на тебя время от времени находит такое состояние. У меня было приподнятое настроение, и я в ту минуту совершенно не испытывал чувства страха, которое столь сильно одолевало меня в последние дни. Полагаю, это было вызвано свежим бризом.

— Оно тут не одно! — сказал Вильямс с характерной для него краткостью.

— Что? — переспросил я.

Он повторил свое замечание. Моя веселость вмиг улетучилась. Реальность всех тех таинственных срытии, имевших место в последние недели, вспыхнула в моем сознании с ужасающей четкостью.

— Что ты этим хочешь сказать, Вильямс? — спросил я у него.

Но он умолк и больше ничего не сказал.

— Что тебе известно, Вильямс? — продолжал я допытываться. — Почему ты никогда не рассказывал мне о том, что… Резкий окрик второго помощника прервал меня:

— Эй там, на реях! Нам всю ночь прикажете ждать? Один из вас быстро вниз, поможешь тянуть фалы[15] . Второму оставаться наверху и освещать такелаж!

— Слушаюсь, сэр! — закричал я в ответ.

Затем я повернулся торопливо к Вильямсу.

— Послушай, Вильямс. Если ты считаешь, что есть реальная опасность оставаться одному на реях… — Я с трудом подбирал слова. — Если хочешь, я останусь с тобой.

Снова донесся голос второго помощника:

— Эй, спускайся быстрее! Пошевеливайся! Какого черта ты там делаешь?

— Спускаюсь, сэр! — крикнул я.

— Ну что, мне остаться? — снова повторил я.

— Ерунда! — сказал он. — Не бери в голову, приятель. Я выжму из них все денежки, что причитаются мне. Кость им в горло. Я не боюсь их.

Я полез вниз. Это были последние слова, с которыми Вильямс обратился к кому-либо из живущих.

Я спустился на палубу и присоединился к парням, выбирающим снасти. Только мы подняли рей и второй помощник, вглядываясь в темные очертания паруса, приготовился отдать команду: «Завернуть концы!» — когда до нашего слуха донесся какой-то странный, как бы придушенный крик. Это был Вильямс.

— Ребята, стоп! — крикнул второй помощник.

Мы замерли прислушиваясь.

— Что там у тебя, Вильямс? — прокричал второй помощник. — С тобой все в порядке?

Ответа так и не последовало. Некоторые матросы утверждали потом, что они уловили странный вибрирующий треск на реях, он был едва слышен из-за гудения ветра в снастях. Как будто кто-то щелкнул пучком свободных концов. Я не берусь утверждать, в действительности ли они услышали этот звук, или же это было нечто, существующее только в их воображении. Лично я ничего не уловил, но, надо отметить, я держался за самый конец каната и находился дальше всех от мачты.

Второй помощник приставил ладони рупором ко рту и снова закричал:

— С тобой все в порядке?

В ответ донеслось нечто почти неразборчивое — обрывки фраз:

— Кость вам… Я не списался… Вы думали… Согнать… Мои деньжата.

И затем сразу воцарилось молчание.

Я стоял, как пораженный, глядя на неясные очертания паруса.

— Он бредит! — сказал Стаббинс, которому приказали покинуть пост впередсмотрящего и тоже выбирать парус.

— Он спятил, у парня явно не все дома, — сказал Квойн, стоявший впереди меня. — Да он и всю дорогу вел себя странно.