При возвращении к родным берегам после прохода Фарер нам вновь не повезло, так как закончилось топливо. Однако оно еще оставалось в «мертвом пространстве» в топливных цистернах. Этот остаток топлива мотористы через трубопроводы вентиляции топливной системы собирали в 5-й отсек в цистерну сточного топлива, где его смешивали с маслом и ручным насосом заканчивали в расходный топливный бак, а оттуда данная смесь поступала к дизелям. Используя эту смесь, мы под дизелями прошли Норвежское море. При подходе к Баренцеву морю у нас закончился запас масла, поэтому остаток пути до базы прошли под электромоторами.» свой воинский долг и, если бы был отдан приказ на начало боевых действий, не задумываясь, отдали бы свои жизни.

Это были действительно настоящие подводники, мастера своего дела. Этот экипаж сыграл огромную роль в моем становлении как подводника и грамотного командира БЧ-5 подводной лодки».

Если у Мирового океана есть память, то он запомнит середину 80-х годов минувшего века как время ядерной грозы, вызревавшей в его глубинах и только по великому счастью не разразившейся атомными громами и молниями. Впрочем, хладнокровные историки называют этот почти четырехлетний отрезок времени (1983–1986 гг.) «периодом очередного обострения холодной войны». Но то был не только очередной, но и последний всплеск ядерного противостояния, его острейший после Карибского кризиса пик.

Все началось в декабре 1983 года, когда к берегам США с обоих океанских направлений — атлантического и тихоокеанского — двинулись атомные подводные крейсера СССР с баллистическими ракетами в шахтах. То был «адекватный ответ» на размещение американских «першингов» в Западной Европе.

Караваны ракет, упакованных в прочные корпуса атомарин, проплывали под водой с севера на юг и с юга на север вдоль западного и восточного побережий США, не останавливая своего грозного движения ни на час — каждодневно, ежемесячно, круглый год… Одни атомные ракетовозы через положенные сроки сменяли другие, держа под постоянным прицелом крупнейшие города США и военно-промышленные центры. Этот чудовищный механизм, запущенный на много лет, требовал исполинского напряжения человеческих сил, повышенной надежности корабельной, ракетной, ядерной техники. Оба флота, вовлеченные в эту глобальную круговерть — Северный и Тихоокеанский — расплатились за гонку, спешку, перенапряжение боевых служб потерей двух атомных подводных лодок — К-429 в 1983 году и К-219 в 1986 году, — не одним десятком моряцких жизней-

Три года советские атомные подводные крейсера кружили у берегов атлантического побережья США. 90 баллистических ракет ежеминутно были готовы к старту, чтобы обрушить на города противника 1800 ядерных зарядов. Это был один из самых опасных этапов Холодной войны в океане…

Контр-адмирал Николай Николаевич Малов, быть может, как никто иной, соответствует понятию «рыцарь» в ракетно-ядерном веке. Он и его коллеги по 19-й дивизии атомных подводных лодок стратегического назначения выходили один на один с мощнейшим государством планеты — Соединенными Штатами Америки, и вся мощь американского флота, вся «президентская рать» была направлена против его корабля — атомного подводного крейсера-ракетоносца К-137…

— Если называть вещи своими именами, — замечает мой собеседник, отнюдь не склонный к патетике, — то каждый командир в океане, вел единоборство не просто с противолодочными силами, а с государством США, с его военным мозговым центром — Пентагоном. Судите сами — я выхожу к берегам Америки, имея на борту по 16 баллистических ракет, каждая из которых в 20 раз превосходила по разрушительной мощности бомбу, сброшенную на Хиросиму… При этом боеголовки ракет разделялись в воздухе на самостоятельные части, каждая из которых «помнила» свою цель…

Если даже одна ракета прорвалась бы к своей цели, то Америка получала бы, как выражаются аналитики, «удар с неприемлемым ущербом». Судите сами, только один ракетный крейсер 667-го проекта мог стереть с лица земли более 100 американских городов с населением в несколько тысяч человек. Не меньший ущерб получали бы и мы в случае удара «першингов» с территории Германии. Вот и приходилось ходить на подобные «турниры» целых три года…

Хождение под Америку советских подводных ракетоносцев началось в декабре 1983 года. Именно в этом году холодная война дала второй после Карибского кризиса, едва ли не самый мощный свой всплеск американцы, невзирая на протесты как своей, так и мировой общественности, разместили в Западной Европе крылатые баллистические ракеты типа «першинг». Подлетное время к Москве запущенного откуда-нибудь из Баварии «першинга» сокращалось до 6–7 минут. Даже при самой высокой готовности боевого дежурства советская система ПВО не успевала бы перехватить крылатую ракету с атомной боеголовкой. Именно тогда сложилась ситуация, которую политологи не без черного юмора определили так: «Пентагон приставил свой кольт к виску Кремля».

Нечто подобное уже было в начале шестидесятых годов, когда американские стратеги разместили свои ракеты в Турции. Тогда, чтобы добиться паритета в том же подлетном времени, Н.С Хрущев приказал поставить советские ракетные батареи на Кубе. Известно, чем кончился «ракетный кризис»: мир был поставлен на грань всеуничтожительной термоядерной войны. Однако, по счастью, ведущим политикам удалось найти компромисс. Теперь же, в 1983 году генсек Ю.Б. Андропов не захотел повторять «карибский фокстрот». Нужны были иные ответные меры. И он нашел их…

— Я был в море, когда услышал заявление генерального секретаря ЦК КПСС, — рассказывает Николай Николаевич Малов. — Он говорил об «адекватных мерах» — о размещении советских ракет на океанских театрах. Самым старшим на борту атомохода К-219 был я — начальник штаба 19-й дивизии атомных подводных лодок, и потому все вопросы моряков были обращены ко мне. Что это значит? Мы будем размещать ракеты на шельфе вдоль побережья Америки? Будем строить подводные ракетодромы? Что я мог ответить — я знал только то, что передало ТАСС. Мы получили радио следовать в базу. И вот тут-то уже на причале я и понял, что кроется за обтекаемой фразой насчет «адекватных мер».

Нас встречал командир дивизии, контр-адмирал Г. Шабалин. Он был, как никогда, решителен и суров: «Немедленно принимайте запасы и снова в море».

Несмотря на неисправность одного из реакторов, К-219 через пять суток под командованием капитана 1-го ранга А Стрельцова снова ушла на боевую службу. Правда, на сей раз недалеко — в район острова Малый Олений. Но именно так начались ответные меры, тот беспримерный трехлетний подводный конвейер, который завертелся с того дня, вынося баллистические ракеты к берегам США до рубежа подлетного времени в 5–6 минут. И если к виску Кремля был приставлен американский кольт, то к виску Белого дома был приставлен теперь и советский револьвер…

По печальному знамению судьбы атомарина К-219, открывшая новую подводную эпопею, ее же и закончила своей гибелью в 1986 году…

Для Николая Малова этот крутой виток холодной войны в океане стал главным делом его морской жизни. А началась она в Кёнигсберге 16 сентября 1946 года, когда в семье офицера-фронтовика, штурмовавшего прусскую твердыню всего лишь год назад, родился первенец, которому дали имя главного покровителя моряков и рыбаков — святителя Николая. Впрочем, тогда никто не мог предугадать, кем станет мальчуган. Это стало ясно лишь тогда, когда семья Маловых волею служебного назначения переехала с берегов Балтики на берега Желтого моря — в Порт-Артур.

— Наш дом находился в старой гавани, и такие знакомые многим лишь по романам и фильмам названия, как Электрический Утес или Золотая Гора, были для нас, мальчишек, обыденными понятиями. Недалеко от дома размещался пост матросов во главе с мичманом, еще дальше стояла зенитная батарея, где нам, мальчишкам всегда были рады. У батарейцев всегда можно было пообедать, посмотреть кинофильм… Но больше всего мы пропадали в порту, где стояли боевые корабли — эсминцы, сторожевики, подводные лодки… Они базировались именно там, где полвека назад стояли русские броненосцы — «Ретвизан», «Пересвет», «Севастополь», «Победа»… С той поры мне запал в душу рассказ о гибели эскадренного броненосца «Петропавловск», подорвавшегося на минах на внешнем рейде Порт-Артура. Я знал подробности гибели адмирала Макарова, художника Верещагина, знал и о спасении великого князя Кирилла Владимировича. И, конечно же, совершенно не мог представить, что однажды мне придется принять участие в перезахоронении его останков в Петропавловской крепости да еще по специальному приглашению его потомков! Но такова уж вязь морских судеб.