- Да, это их работа, - сказал Яропольцев. - Я имею в виду большевиков, господин генерал. Они действуют продуманно, основательно, берут под контроль узловые пункты, устраняют тех, кто им мешает. Гарнизон на их стороне, Советы с ними. Они почти у власти. Председатель Лесновской управы, хозяин того района, где стояли подразделения моего полка, видный большевик по фамилии Калинин. Он же гласный городской думы.

- Они проникли всюду, - сказал Духонин. - Здесь их тоже вполне достаточно, и влияние их на войска тлетворно.

- Они целеустремленные люди,

- Но что же правительство?

- По словам министра Никитина, правительство совещается и заседает постоянно с двенадцати дня до поздней ночи. Сборище демагогов и политических игроков.

- Так резко? - поморщился Духонин.

- Да, господин генерал. Управлять страной в военное время такое правительство не может. Оно вполне созрело для того, чтобы быть свергнутым. Но станет ли после этого лучше, судить не берусь. Большевики, меньшевики, эсеры, кадеты, левые, правые - слишком много интриг. Не с немцами дерутся, партия с партией. А стране сейчас, как никогда, нужны твердая рука и ясный ум, могущие довести нас до близкого теперь уже триумфа.

- Чья рука и чей ум? - спросил Духонин.

- Рука, способная крепко держать удила.

- Военная диктатура? - Духонин слегка наклонился, ожидая ответа.

- Генералы и офицеры сейчас не в почете, с этим надо считаться.

- Почет достигается силой.

- Война расколебала всю народную массу, остановить и повернуть ее трудно. Нужны большие усилия, чтобы навести порядок.

- Подполковник, мы с вами старые знакомые...

- Да, господин генерал.

- Ставка отправляет в Петроград наиболее надежные части. Требуется человек, хорошо знающий условия столицы, способный действовать решительно, вплоть до применения оружия. Сейчас готовы два полка. Поймите меня правильно, это не приказ, однако...

- Извините, но я фронтовой офицер. Есть люди, которые обучались борьбе со смутьянами. А мое место на передовой. Немцы более опасны для нас, чем все бунтовщики, вместе взятые. Сначала покончим е немцами, потом возьмемся за собственный дом.

- Не опоздаем?

- Не думаю, господин генерал. Сила в конечном счете на стороне армии.

- Армия стала совсем не та.

- Знаю. И все-таки значительную часть ее, основной костяк, можно и нужно сохранить. Это, по-моему, главная цель. Имея в своих руках войска, мы добьемся успеха и на фронте и в тылу. Причем создавать благонадежные части надо именно здесь, подальше от столицы, от губительного влияния агитаторов. В этом вижу свою задачу.

- Вас направляют под Молодечно, кажется?

- Так точно.

- Трудный участок. С одной стороны «свободные» русские солдаты, которые воевать не желают, с другой стороны немцы, у которых только один выход - сражаться до победы. Надеюсь, вы сумеете разрешить в своем полку это противоречие. Отбирайте и берегите надежных людей, они очень нам пригодятся.

- Во всяком случае, буду стараться.

- Мне жаль, что многие офицеры еще не поняли, какой враг опасней для нас...

- Время покажет, господин генерал.

- Будем надеяться на лучшее, а готовиться к худшему, - усмехнулся Духонин. - Больше я вас не задерживаю.

К шести вечера Зимний дворец был полностью блокирован революционными войсками. На Дворцовой и Адмиралтейской набережных, на Невском проспекте, на Морской улице и Конногвардейском бульваре - всюду матросы, солдаты и красногвардейцы заняли исходные рубежи для штурма. Полевой штаб собрал в Петропавловской крепости комиссаров частей. На коротком совещании было решено: чтобы избежать жертв, неминуемых в бою, надо предъявить Временному правительству ультиматум о капитуляции. Не согласится капитулировать - тогда уж пускай на себя пеняет.

Как только парламентеры отправились в Зимний, к Дворцовой площади подъехали броневики. Они перекрыли последний путь, связывавший дворец с городом.

Министры почти одновременно получили ультиматум восставших и телеграмму из ставки. Генерал Духонин сообщал, что приняты меры для быстрого продвижения войск к Петрограду. Верные правительству полки прибудут в город не позже чем через двадцать четыре часа. И министры, в который уж раз собравшиеся в Малахитовом зале для обсуждения обстановки, снова решили ждать. Затягивать ответ на ультиматум, вести переговоры. И предупредить большевиков, что в дворцовом госпитале находятся раненые солдаты-фронтовики. Не станут же осаждающие палить по своим немощным братьям!

Министру внутренних дел Никитину удалось в конце концов связаться по телефону с влиятельными лицами городской думы. Он попросил отправить депутацию к войскам, окружившим дворец, убедить солдат и матросов отказаться от их намерения. Если депутация и не сможет сорвать штурм, то по крайней мере отсрочит его.

- Какой ответ будет дан на ультиматум? - спросили из думы.

- Мы умрем здесь, но добровольно не сдадимся. Пусть народ это знает! - решительно произнес Никитин.

Думцы выразили свое восхищение мужеством министров и заверили: сделают все, что в их силах.

Заседание думы, начавшееся в девятом часу вечера, открыл внеочередным заявлением городской голова Шрейдер. Пожилой, плотный, страдающий одышкой, он держался всегда степенно, а в этот раз поднялся на трибуну почти бегом. Оратор он был опытный, знал, когда нужно ликующе возвысить голос или понизить его до трагического шепота, умел вовремя воздеть руки, скорбно опустить голову. В думе привыкли к его артистическим жестам и не принимали их всерьез, но теперь в голосе Шрейдера звучало неподдельное смятение:

- Граждане гласные! Через несколько минут загремят пушки - и под развалинами Зимнего дворца погибнет Временное правительство Российской республики! Можем ли мы оставаться безучастными свидетелями этих преступных действий!?...

Зал ответил ему криками, топотом ног. Эсеры, меньшевики, кадеты, народные социалисты - все были на стороне Шрейдера. Молчали только большевики, сидевшие маленькой плотной группой.

- Граждане гласные! С целью предотвращения кровопролития мы должны как можно скорее направить свою мирную делегацию к войскам, осадившим Зимний дворец. Вторую делегацию, которая отправится в Смольный, с вашего согласия возглавлю я сам.

- И на «Аврору»! - крикнули из зала. - Трех делегатов послать на крейсер!

«Эге, думцы начинают действовать не только языками!» - Михаил Иванович посмотрел на Луначарского и Мануильского. Те разговаривали между собой, не слушая очередного оратора, кричавшего, что большевики топчут демократию, их нужно остановить, пока не началась братоубийственная война. Нельзя допустить, чтобы законное правительство было свергнуто силой, жандармским путем. Калинин негромко сказал Луначарскому:

- Хочу предупредить наших о делегациях.

- Да-да, это было бы очень кстати.

Михаил Иванович вышел из зала. В кабинете городского головы, где стоял телефон, увидел женщину в темном платье с разлохматившейся прической. Энергично жестикулируя, она говорила что-то в трубку. При появлении Калинина графиня Панина поторопилась закончить беседу. Положив трубку, прошла мимо, демонстративно отвернувшись. Ему захотелось сказать насчет прически - пусть хоть на несколько минут отрешится от политики и глянет на себя в зеркало. Но с этой взвинченной дамой лучше теперь не шутить.

С конторой завода Михаил Иванович связался сразу. Попросил позвать к телефону комиссара Евсеева. Тот, вероятно, был где-то поблизости - взял трубку.

- Евсеич? Сейчас из думы двинутся делегаты к Зимнему и на «Аврору». Уговаривать будут, чтобы наши ни-ни... Ты меня понимаешь?.. Вот именно. Позаботься о встрече и сообщи в Смольный... Да, уж скорее бы...

Он не спеша возвратился в зал, на свое место. Анатолий Васильевич и Дмитрий Захарович были возбуждены.

- Столько лжи, столько брани в наш адрес! - горячился Луначарский. - Надо ответить!