Яропольцев постепенно привык к новому своему положению, начал помогать Остапчуку на рыбалке, ходил за провиантом. Во Владивостоке жизнь при большевиках быстро наладилась, работали предприятия, нэпманы пооткрывали магазины, рестораны, кафе. Ешь, пей, веселись - были бы деньги! Серебро или золото. А если бумажки, то лучше американские. Впрочем, оборотистые дельцы брали и франки, и английские «стервинги», и даже иены.

В деньгах стеснения не было. Японец Минодзума, с которым Яропольцев не терял связи, предложил неограниченный кредит.

Почти всю зиму мыс обдували холодные ветры, сметали снег с каменных глыб. А потом поползли густые липкие туманы, долго и нудно сыпался мелкий дождь. Лишь в мае по-южному горячо засветило солнце.

У входа в Золотой Рог дымил какой-то пароход, стоявший на якоре. Дальше хорошо просматривались бухты Диамид и Улисс.

Прямо перед глазами высился массив Русского острова. Гористый, покрытый лесами, он принимал на свои утесы удары штормовых волн, загораживая Владивосток от опасностей, надвигавшихся с моря.

Яропольцеву запали в память прочитанные где-то строки местного стихотворца:

Для кого начинается, а для кого и кончается. За островом - нейтральные воды, морская граница, а дальше - Япония. Остров был последней частичкой родной земли, которую видели белогвардейцы, уходившие в чужие края на чужих кораблях. Но для тех из них, которые надумают возвратиться, остров не преграда. Они ночью минуют его и высадятся прямо на материк, на Эгершельд, неподалеку от центра города. Для них подготовлен надежный опорный пункт.

Так рассуждал Яропольцев в жаркий августовский день, сидя на горячем камне и щурясь от солнечных бликов, которые плясали на волнах.

- Ваше высокоблагородие! - окликнул его Остапчук.

Яропольцев обернулся, удивленно приподняв брови. Бывший вахмистр давно звал его только по имени-отчеству.

- Суета в городе, ваше высокоблагородие. Светланскую улицу и вокзальную площадь наяривают, как перед парадом. Главный председатель из Москвы едет!

- Что за председатель?

- Калинин.

Яропольцев почувствовал вдруг какую-то слабость. Он еще не успел ни о чем подумать, не успел ничего взвесить, но подсознательно понял, что его ждут решительные перемены. Калинин здесь? Почему?..

- Вот газеты, на вокзале давали. Как раз при мне поезд пришел, тюки из вагона выгрузили. Тут все прописано, - почтительно произнес Остапчук.

Яропольцеву бросился в глаза незнакомый заголовок: «Амурская правда», г. Благовещенск, 4 августа 1923 года... Ниже набрано крупным шрифтом: «Речь товарища Калинина на общегородском митинге».

Начал читать, и показалось, что Калинин обращается прямо к нему:

«...И вот почти через шесть лет я делаю поездку, по счету, вероятно, не менее как двадцатую, в места, где белогвардейские власти держались наиболее долго, где они были наиболее сильны и упорны.

Сюда бежали недовольные, враждебные Советской власти элементы. Несомненно, здесь, в ваших местах, ложь, клевета и ненависть, распускаемые по отношению к Советской власти, по отношению к рабочим и крестьянам всей буржуазной сворой, осаждались особенно обильно в головах впавших в панику обывателей. И я считаю своим долгом и обязанностью перед этим большим собранием опровергнуть одну из самых распространенных клевет русских белогвардейцев. Это клевета относительно того, будто русские большевики, рабочий класс и крестьяне, идущие за ними, являются разрушителями государства, что они предают интересы русского народа и в своих узкопартийных целях приносят в жертву интересы России, топчут и продают общенациональные интересы государства. А вот-де они, белогвардейцы и вдохновляющая их буржуазная клика, являются главными защитниками русского населения. Я хочу опровергнуть эту ложь и бросить врагам рабочих и крестьян России, что это они за все эти шесть лет являлись предателями, изменниками, продающими русскую кровь, продающими русские земли, русский накопленный труд в виде кораблей, имущества, приобретенного за счет труда русского народа. Все они меняли и продавали. Нет ни одного белогвардейского вождя, который не запятнал бы себя продажей народного добра тому или другому буржуазному правительству...

Конечно, все эти колчаки, Деникины (все чисто русские фамилии), как и ваши сибирские Меркуловы, Семеновы, не буду перечислять их всех, были патриотами до тех пор, пока рабочие и крестьяне служили им дойной коровой, пока они снимали сливки с трудового народа и жирели на патриотизме. А когда русский рабочий класс отказался быть дойной коровой для этих паразитов, тогда их патриотизм стал проявляться в удушении Родины, тогда опи немедленно перекинулись на сторону злейших противников рабоче-крестьянской страны. Те, кто еще думает, что правительство, которое сменило бы Советскую власть, поведет национальную русскую политику, те жестоко ошибаются. Нет, не может быть такого правительства в России, кроме рабоче-крестьянского, которое бы действительно повело российскую национальную политику».

Яркая вспышка полоснула Яропольцева по глазам. Он удивленно поглядел вокруг. Было пустынно и тихо. Над камнями, нагретыми солнцем, зыбился горячий воздух, размывая очертания скал, построек. Далеко внизу работали грузчики, носили мешки с парохода, приткнувшегося к деревянному причалу. Белые барашки пестрели на воде. Но откуда свет?

Вспышка повторилась. Вот оно что: пароход покачивается, солнечные лучи отражаются от иллюминаторов, от стекол капитанской рубки.

Яропольцев глянул на Остапчука. Бывший вахмистр склонился над газетой, водил желтым от махры ногтем по строчкам, морщил лоб, силясь понять написанное. Рядом с ним - Кузьма Голоперов.

Мстислав Захарович принялся читать дальше:

«...И вот в то время, как в буржуазных странах происходит упорная и жестокая борьба между различными национальностями, как, например, в Англии между англичанами и ирландцами, у нас, в Советской России, существует ряд суверенных, независимых республик, которые объединяются в Советской федерации, и объединяются добровольно. Это что-нибудь да значит. Ведь и Англия, разве она не могла бы дать удовлетворение Ирландии? Почему ирландцы ведут жестокую борьбу, вплоть до настоящих сражений с англичанами, а мы с Украиной, Грузией и другими независимыми республиками заключаем единый союз, создаем единое государство? Только потому, что здесь объединяются рабочие и крестьяне различных национальностей, а рабочие и крестьяне свое объединение используют не для целей эксплуатации одного народа другим. Наше объединение есть братское объединение, сплочение сил Советского Союза против общих врагов, а не завоевание сильным народом более слабых. И поэтому когда мы говорим, что защищаем русские интересы, то это не значит, что мы думаем об эксплуатации русскими других национальностей, но вместе с тем мы решительно заявляем, что не хотим, чтобы русский народ был кем-нибудь эксплуатируем...

Этот путь, по которому идет Советское правительство, резко отличается от пути наших белогвардейцев. Если бы они, паче всякого чаяния, оказались у власти - возьмите любого претендента на власть, возьмите самого сильного, располагавшего наибольшими материальными средствами, Колчака или Врангеля, - так вот, если бы они оказались у власти, что бы произошло в теперешней Советской республике? Произошло бы то, что влияние английского и французского капиталов сказалось бы в огромных, еще небывалых размерах...

В этом, товарищи, нет ни малейшего сомнения. И поэтому для честного гражданина нет другого выхода, как работать с Советской властью. Может быть, она топорна, груба, неотесана, еще малокультурна, ибо рабочий и мужик у власти находятся еще недавно и нельзя в год рабочего или крестьянина превратить в человека, привыкшего управлять. Но, товарищи, если мы хотим сохранить русское государство от произвола и эксплуатации со стороны иностранных капиталистов, то это возможно только под советским стягом, под руководством рабоче-крестьянской власти. Все остальные классы, которые управляли этим великим, сильным государством, эти классы ослабели, развратились, их творческая энергия истощилась, история предназначила им сойти со сцены...»