- Хорошо, что вы обратились к нам. Мы верим, что ваша дружба окупит все неприятности и заботы.

- Вы обещали мне каюту.

- Мы обещали вам помощь... Но крейсер давно ушел, и отдельной каюты сейчас не найти, - в голосе Минодзумы звучала насмешка. - Сегодня уходит наша шхуна. Если вы не побрезгуете одеждой рыбака...

- Я согласен, - поморщился Яропольцев. - Только скорее.

- Надеюсь встретиться с вами на островах, - наклонил голову Минодзума. - Пройдут годы, и мы еще вернемся сюда хозяевами. Вернемся вместе, - подчеркнул он.

Яропольцев терпеливо слушал рассуждения лейтенанта. Что поделаешь, сам явился к нему просителем...

Глубокой ночью грязная, провонявшая рыбой шхуна тихо, без огней вышла из глубины залива и взяла курс на Японию. Мстислав Захарович сидел в кормовом трюме среди бочек и ящиков, поеживался от холода и прикладывался к бутылке с рисовой водкой, которую сунул ему в карман предусмотрительный Минодзума.

Владивосток пришелся Михаилу Ивановичу по душе. Увидел он морской простор, привольно раскинувшийся на сопках город, матросов в красивой форме, гудящую толпу, множество знамен, транспарантов - и праздничное настроение овладело им. Волновал Михаила Ивановича запах моря, волновали суда на рейде, отправлявшиеся в неизведанную дорогу, волновало ощущение огромности, беспредельности: величайший из океанов смыкался здесь с великим сухопутьем России.

Хорошо бы прогуляться по улицам просто так, в одиночку, без дум и забот, посидеть возле воды, слушая плеск волн. Но времени, как всегда, в обрез. Михаил Иванович познакомился с самым крупным предприятием города - Дальзаводом. Съездил на Эгершельд к грузчикам торгового порта. Интересная была там беседа с моряками о развитии флота.

Потом - выступление в городском театре. И только лишь после этого смог он выкроить время, чтобы поразмыслить, обобщить виденное и слышанное. Надо проанализировать положение, выяснить, что способно дать Приморье стране, какая ему требуется помощь.

Утром, едва успел встать, принесли свежие газеты. Развернул местную - «Красное знамя». Бегло посмотрел, что пишут о приезде Председателя ЦИК на Дальний Восток, добрался до международных новостей. Бросился в глаза заголовок: «Смерть президента Гардинга». Ассошиэйтед Пресс сообщает: 5 августа в Сан-Франциско скончался от крупозного воспаления легких президент Североамериканских Соединенных Штатов Гардинг...

Сан-Франциско - это на противоположном берегу. Первым желанием Михаила Ивановича было шагнуть к окну и посмотреть, однако он, усмехнувшись, остался за столом. Здесь не речка Медведица и даже не Волга. Другой берег океана далековато. Но ведь надо случиться такому совпадению: Сан-Франциско как раз напротив Владивостока!

Что-то много сегодня в газете о Соединенных Штатах. Вот опять: «Бьем Америку. Америка не смогла конкурировать с российскими ценами, прекратился импорт масляных семян и жмыха в Данию».

Молодцы товарищи! Надо нашим товарам и продуктам повсюду выходить на международный рынок. Нe случайно вчера на Эгершельде моряки так много говорили об экспорте. Стране нужна валюта для приобретения машин, оборудования. Море не преграда для торговли. Оно разделяет страны во время войны, а в мирные дни, наоборот, соединяет. В одном порту взял груз и прямым курсом в другой порт.

Заокеанская Америка, казавшаяся такой далекой в Москве, здесь, во Владивостоке, воспринималась как нечто совсем соседское. Михаила Ивановича опять потянуло к окну. Распахнул штору и увидел ослепительно синюю воду в зеленом обрамлении сопок и большой пароход посреди бухты.

На пристани играл оркестр. Двумя шеренгами вытянулись в почетном карауле военморы. Михаил Иванович поморщился: такая торжественность сковывала его.

Поднялись по широкому парадному трапу. Едва ступили на стальную палубу, выдраенную до зеркального блеска, командир миноносца с такой силой рявкнул «Смирно!», что у Михаила Ивановича в ушах зазвенело. Ну и голосище - на весь океан, поди, слышно! х

Приподняв фуражку, Калинин поздоровался с командой, выстроенной на корме, и тут вдруг пошел теплый дождик. Командир корабля пригласил гостей в кают-компанию.

Там было по-домашнему уютно. Стены отделаны под орех, на столе белая скатерть, цветы в вазе. Матовые плафоны лили мягкий, не режущий глаза электрический свет. Поблескивало лаком черное пианино возле двери. Сверкали барашки иллюминаторов, медные полосы под ногами, обитый медью высокий порог-комингс. В такой обстановке и работать и отдыхать приятно. Да ведь это, собственно, и есть дом моряцкий, ведь они неделями, месяцами не оставляют его. Ни на улицу не выйдешь, ни в лес, ни на луг - вода кругом.

- Михаил Иванович, помните, я сюрприз обещал? - спросил Иван Евсеевич.

- Сюрприз будет, когда на свадьбу пригласишь.

- Говорю, не смотрят женщины на рябых, - привычно отшутился Евсеев. И, повернувшись к двери: - Товарищ механик, входи.

Высокий моряк загородил своей фигурой весь дверной проем. Лицо затенено козырьком фуражки, блестят пуговицы кителя.

- Не узнаете, Михаил Иванович?

- Да, никак, Федя?

- Он самый! Обнялись, сели рядом.

- Экий же ты солидный! - удивлялся Калинин. - Как Гриша Орехов, такой же богатырь стал.

- Морской волк, - улыбаясь, сказал Иван Евсеевич. - Он ведь теперь в далекие рейсы ходит. Все нарушители морской границы перед ним трепещут. Морской офицер, безусловно.

- Может, еще и не трепещут, по силу нашу почувствовали, - с достоинством ответил Федор. - За зиму мы три миноносца в строй ввели: «Бравый», «Твердый» и «Точный». Портовый ледокол переоборудовали в канонерскую лодку «Красный Октябрь». А весной вернулся из Шанхая сторожевой корабль «Адмирал Завойко». Так что помаленьку крепнем, Михаил Иванович.

- Рад слышать. А еще радуюсь, что ты уверенно

по своей дороге пошел. И быстро шагаешь. Ишь, механик уже. Я ведь помню нашу первую встречу в Лесновской управе.

Резкие звонки прервали их разговор. Залились трели боцманских дудок.

- Что случилось? - спросил Михаил Иванович.

- Сигнал боевой тревоги. Командир хочет провести показательные учения.

Едва вышли на палубу - миноносец сделал крутой поворот. Позади остались горделивые утесы Эгершельда. Над водой висела серая туманная дымка, сливавшаяся со столь же серыми облаками. Навстречу кораблю, лениво выгибая глянцевитые спины, одна за другой катились пологие волны. Миноносец распарывал их острым форштевнем. Вода с сердитым шипением врывалась через якорные клюзы на палубу.

Дождь перестал, но воздух был так насыщен водяной пылью, что одежда и лицо сразу стали влажными. Соль стягивала кожу на лбу и щеках.

Командир корабля повел гостей к торпедному аппарату, трубы которого были развернуты на правый борт. Огромная стальная сигара, начиненная сложными механизмами и взрывчаткой, привлекла общее внимание.

Затем командир спросил - можно ли произвести несколько артиллерийских залпов, но Михаил Иванович не посоветовал: к чему лишний шум, трата пороха и боеприпасов?! И без того видно, что корабль боевой, служба несется исправно. Лучше сказать людям, чтобы они не мокли на палубе, а шли в сухое помещение.

- Есть! - козырнул командир.

Михаил Иванович поднялся по крутому железному трапу на мостик. Здесь меньше качало и вид был на все стороны. Солнечные лучи, прорвавшиеся сквозь тучи, ярко освещали каменистый берег острова. Волны, набегавшие с моря, обрушивались на подножия скал и откатывались разбитые, исходя пеной в бессильной злобе. Любуясь этой картиной, Михаил Иванович заметил человеческие фигурки на самом краю откоса.

- Что там делают?

- Где? - Федор Демидочкин поднес к глазам бинокль. - Ясно вижу. Береговую батарею оборудуют. Чтобы подходы к городу - на замок. Как в Кронштадте.

- Там надежно теперь, - кивнул Калинин.

- Давно мы в Кронштадте-то не были, - мечтательно произнес Иван Евсеевич. - Тоскую по Питеру, по Неве.