Но самое важное даже и не это. Один взгляд на географическую карту заставлял Юрия Владимировича улыбаться. Куба открывала путь в Латинскую Америку, к этому, перефразируя Черчилля,’’мягкому подбрюшью” США. Он вглядывался в карту и холодный блеск егока:рих глаз, как острый кинжал, проникал сквозь непроходимую толщу джунглей, видя в них то, чего еще не было, но что скоро, подобно тропическим лианам, опутает континент сетью баз будущих повстанцев, тайных аэродромов, подпольных радиостанций. Он уже видел, как покрывает гигантская паутина страну за страной, неотвратимо, как лесной пожар, надвигаясь на берега Рио-Гранде. Он потянул по старой привычке одной рукой пальцы на другой, как делал всегда, когда хотел ослабить напряжение. Хотя эту свою привычку — щелкать суставами пальцев — он скрывал, но, тем не менее, она стала известна. Вглядываясь в висящую перед ним карту, он не тешил себя мыслью, что то, о чем он думает, произойдет скоро. И тут он опять возвращался к Сталину. То, что вождь говорил о необходимости уничтожения капиталистических стран, справедливо и по сей день. „Мирное сосуществование”, о котором так любит разглагольствовать Хрущев, ничего в этом отношении не меняет. Сталин хотел достичь своего военными средствами, а мы, как говорится, пойдем другим путем. Противника можно подорвать изнутри. Тогда он сам упадет, как источенный червями плод. В этом Андропов не сомневался. Пройдет несколько лет, и он в полную силу развернет выполнение старой сталинской программы андроповскими методами.
А пока идет октябрь 1962 года. Ему всего только 48 лет. Он ждет, когда наступит его время, и работает над претворением в жизнь хрущевского плана.
Советские суда продолжают нести свой смертоносный груз на Кубу, а в Москву приезжает со своим оркестром Бени Гудман. Ансамбль Моисеева готовится к поездке по Америке. Люди напевали модные мелодии и по обе стороны океана танцевали твист. Ничто, казалось, не предвещало грозы.
В порту Гаваны за ночь успевала вырасти гора ящиков, но к утру от нее почти ничего не оставалось. Тем не менее, американской разведке, как о том пишут в своей книге”Утопия у власти”историки М. Геллер и А. Некрич, удалось установить, что среди доставленного вооружения находились 42 ракетно-баллистические установки среднего радиуса, 12 ракетно-баллистических установок промежуточного типа, 42 бомбардировщика-истребителя типа ИЛ-28, 144 зенитных установки типа земля-воздух, каждая из которых оснащена четырьмя ракетами, 42 истребителя МИГ-21, ракеты других типов, а также патрульные суда, способные нести ракеты. Кроме того, на Кубу прибыло 22 тысячи советских военнослужащих. Несмотря на это, советское правительство несколько раз заверяет, что не намерено создавать никакой угрозы для США на Кубе, ”что ни при каких обстоятельствах наступательные ракеты типа ’’земля-земля” туда посланы не будут”.
На секретном заседании советских дипломатов в Вашингтоне А. Микоян говорит, что установка ракет проводится для того, чтобы достичь „определенного изменения баланса сил между социалистическим и капиталистическим миром”.
Для Андропова это еще один эксперимент по использованию лжи в таком межконтинентальном масштабе. Наверное, и у него не было сомнений в том, что чем больше ложь, тем скорей ей поверят. Он еще не знает о фотоснимках, полученных американской разведкой.
Президент Кеннеди внимательно всматривался в лежащие перед ним фотографии. Они неопровержимо доказывали, что на Кубе, неподалеку от Сан-Кристобаля строится ракетная база. Президент поднял глаза на брата. Лицо его вытянулось и взгляд стал напряженным. В этот момент только он мог принять решение, и никто, кроме него, и никто за него. Из окна Овального кабинета была видна залитая ярким солнцем изумрудная лужайка. Дальше виднелась колонна Вашингтона, а еще где-то там — холмы и поля Вирджинии, а за ними вся огромная прекрасная страна, тяжесть ответственности за судьбу которой ощутимым грузом легла сейчас на его плечи. Вот и наступил один из тех моментов, о которых он писал в своей книге ’’Профили мужества”: ”Не преуменьшая значения храбрости на поле сражения, следует заметить, что иногда требуется не меньшая храбрость, чтобы жить, как того требуют твои принципы. Храбрость жизни не менее величественное сплетение триумфа и трагедии. Человек делает то, что он обязан, невзирая на опасности — это основа человеческой морали. Рано или поздно момент, когда надо принять решение, настигает каждого из нас”.
Кеннеди отдал приказ собрать заседание национального совета безопасности в 11.45.
В Москве ни о чем не подозревали;и потому, как гром среди ясного неба, прозвучало послание Президента. Он требовал немедленно прекратить строительство базы и убрать ракеты.
В Кремле начались бесконечные совещания, а за их кулисами развернулась ожесточенная борьба. Как всегда, и на этот раз, как бы ни важна сама по себе была обсуждаемая проблема, дело было не только в ней. Не менее, а иногда и более важным была не суть спора, а кто победит в споре. При этом для того, чтобы стать победителем и тем укрепить свои позиции, нередко та или иная сложившаяся в Президиуме ЦК группировка делал крутой поворот и полностью отказывалась от того, что еще вчера так яростно защищала. Начавшие с разрушения чести и морали ’’старого мира” коммунисты не считают нарушениями чести и морали измену принципам, если того требует обстановка. Они отлично усвоили, чему их учили в сталинской школе, где „служебное рвение ценилось по шкале изобретательности в преступных методах и виртуозности в совершаемых подлостях”.
Сумевшие пробиться наверх попадают в тот слой партийных чиновников, который некогда сам принадлежавший к нему А. Авторханов, называет автократией. Это актив партии, ’’пропущенный через фильтр обес-человечивания, чтобы освободить его от морального тормоза и эмоциональной нагрузки, актив, перекованный в кузнице партии в бездушных мастеров власти”.
О том, что в начале шестидесятых годов именно такие „мастера власти” заседали в Президиуме ЦК КПСС, свидетельствуют события, разыгравшиеся в июне 1957 года.
Всего за месяц до этого Андропов вновь появился в Москве. Город готовился к своему первому фестивалю молодежи. Такого количества иностранцев, какое должно было прибыть в Москву, Советский Союз еще ни разу не видел за все годы своего существования. Это должно было окончательно убедить весь мир, что после смерти Сталина действительно произошли изменения и что с ’’железным занавесом” покончено. Но чтобы такого же впечатления не создалось и у москвичей, тех, кто был нежелателен, арестовывали, как в ’’добрые” сталинские времена.
И вот эта с одной стороны попытка, если не совсем поднять занавес, то, хоть чуть приоткрыть его и тем продолжить оттепель, а с другой — напоминание о сталинской стуже — служили отражением борьбы на верхах двух группировок: откровенных непреклонных сталинистов и сталинистов, решивших кое-что изменить.
Борьба эта шла уже не первый день. Все говорило о том, что решительное столкновение не за горами, что стороны только и ждут удобного случая, чтобы вступить в бой и окончательно выяснить, кто окажется у кормила власти. Такой случай скоро представился. Им оказалось обсуждение позиции по отношению к Югославии.
Михаил Суслов, долговязый, с густой россыпью перхоти на плечах человек, напоминавший сельского учителя, в эти последние весенние дни 1957 года был особенно занят. Ему казалось, что его положение в секретариате ЦК стало настолько прочным, что он может, наконец-то, дать бой всем этим реверансам в сторону Тито и Ко. Он, выступавший в 1948 году по поручению Сталина с докладом, громившим ’’югославских ревизионистов, предателей и раскольников”, и по сей день оставался на сталинских позициях. О примирении он не хотел и слышать, требовал от югославов признания в том, что они были неправы, то есть подтвердить все то, что он, Суслов, некогда говорил о них в своем докладе. Он сыпал цитатами, доказывая, что Югославия не социалистическая страна и что к Союзу Коммунистов следует относиться, как к враждебной партии, а не сближаться с ним.. Поездка в Белград Хрущева и Булганина явилась для него тяжелым ударом. И если несмотря на это, „хождение в Каноссу”, во время которого Хрущев вынужден был принести извинения, если даже и после того, как XX съезд партии признал, что „серьезные достижения социалистического строительства имеются также в Югославии”, если несмотря на все это отношения между странами и партиями оставляли желать много лучшего, — в этом была заслуга Суслова. Он за кулисами брал реванш за то, что помимо его воли произошло на сцене.