Гвендолин едва не рассмеялась, видя ее беспокойство.

— Да, конечно, Рапати. Я просто потерялась. В городе сегодня так жарко. Но мне удалось самой найти дорогу, так что все отлично.

— Ну, теперь я о вас позабочусь, — заверила ее Рапати. — Сначала прохладный душ, чтобы смыть пыль, потом горячая ванна, потом расслабляющий массаж...

— Это излишне, Рапати. Мне достаточно душа.

Но молодая помощница не слушала госпожу. Она уже убежала в ванную и принялась открывать краны и доставать шампуни, мочалки, мыло, ароматные соли.

— Идите, миледи, — позвала она, когда сочла, что все готово. — Пора начинать.

Спустя час Гвендолин лежала на большом массажном столе и вздрагивала всем телом, пока крупная темноволосая женщина разминала ее спину. Так прошло сорок минут, и Гвендолин уже не сомневалась, что в ее теле не осталось ни одной целой косточки. Но постепенно интенсивный массаж сменился более мягким, она расслабилась и начала дремать, наслаждаясь покоем и бездумьем.

Какое счастье, мне сейчас не о чем беспокоиться, сонно думала Гвендолин.

Массажистка закончила сеанс, растерев ее руки и ноги, кисти, ступни, пальцы, каждый сустав. Потом отошла от стола, взяла большой шелковый халат Гвендолин.

— Госпожа....

Гвендолин с трудом встала, мечтая только о том, как бы скорее добраться до кровати.

— Благодарю, — пробормотала она, сунув руки в рукава поданного ей одеяния.

Массажистка открыла дверь в другую ванную комнату.

— Не хотите ли попариться, миледи?

— Нет, спасибо. Думаю, довольно и душа.

— Как желаете. — Массажистка поклонилась и исчезла, а ее место заняла Рапати.

— Как вы себя чувствуете, миледи?

— Превосходно. — Гвендолин прикрыла ладонью рот, подавив зевок. — Еле-еле глаза держу открытыми.

— Вам не надо бороться с собой. Сейчас я смою с вас масло, смажу лосьоном, и вы сможете пройти в гостиную. Там вас ждут напитки и закуски.

Гвендолин провела в душе целую вечность, упиваясь расслабленным ощущением во всем теле. Ее ничто не беспокоило, ничто не тревожило. Намылила волосы раз, другой, потом смыла и наконец вышла. Без возражений, поскольку не было сил, позволила Рапати натереть себя лосьоном. Жара и двухчасовой сеанс массажа и купания привели ее в изнеможение и отбили желание спорить. Она ощущала себя тряпичной куклой.

Чуть-чуть подсушив волосы феном, Гвендолин накинула роскошный шелковый халат, расшитый серебром, и направилась в гостиную, где ее ждал жасминовый чай и пирожные.

И не только они.

А также принц Нараян Бахадур.

Гвендолин замерла на пороге, подняла руку, проверяя, хорошо ли запахнула роскошное одеяние.

— Ваше высочество.

— Решил присоединиться к тебе, не возражаешь?

Она еще никогда не испытывала стеснения в присутствии мужчины, но Нараяну Бахадуру удавалось вести себя так, что она ощущала себя обнаженной. А сейчас она и правда была почти голой. Халат скрывал совсем немного.

— Это твой дворец, — напряженно выговорила Гвендолин, ощущая спазмы волнения в желудке.

Он вскинул брови.

— Это не совсем то, чего я ожидал. Не «конечно, я тебе очень рада».

Гвендолин нервно облизнула губы, все время помня о том, что под халатом нет ничего, кроме нее самой.

И он тоже знает это, подумала она. По спине ее пробежала легкая дрожь ожидания.

— Конечно, я очень рада компании, — сказала Гвендолин, удивленная собственным волнением.

— Любой компании? — насмешливым тоном переспросил Нараян Бахадур. — Или моей?

Он раскинулся на шелковых подушках, его собственный халат слегка приоткрылся на груди, продемонстрировав ее ширину и мускулистость, а ногам на диване не хватило места.

Принц был великолепен. И сознавал это.

— Ты знаешь, что я наслаждаюсь твоим обществом, — мягко ответила она.

— И моим прикосновением.

Ей пришлось прикусить губу, чтобы не расхохотаться.

— Тебе никогда не приходило в голову, что ты один до сих пор, потому что высокомерен и тщеславен?

Он улыбнулся.

— Я не тщеславен.

— Но высокомерен?

— Дорогая, из меня вышел бы никудышный принц и будущий король, не будь у меня уверенности в себе.

8

Он лукаво улыбнулся, поднялся с дивана и прошел в дальний угол к малозаметной вертикальной панели. Легким движением нажал несколько кнопок, и зазвучала музыка. Не восточная, национальная, а западная.

— Ты сказала на приеме, что хотела бы потанцевать.

Гвендолин глаз оторвать не могла от усмешки, играющей на его губах. Какой же он красивый, даже дух захватывает!

— Я думала, ты не танцуешь с женщинами.

— На публике — нет.

Сердце с такой силой забилось в ее груди, что Гвендолин слова не могла выговорить.

Нараян Бахадур направился к ней.

— Но в то же время, — добавил он глубоким, томным сексуальным голосом, — есть масса вещей, которые я не могу и не позволяю себе на публике, но все равно люблю делать в интимной обстановке. — Принц остановился перед ней, протянув руки. — Иди сюда.

У нее моментально пересохло во рту от волнения, и она потрясла головой, борясь с приближающимся наваждением.

— Разве... разве у тебя сегодня не предусмотрено официального обеда?

— Нет.

Она высунула кончик языка, провела по губам, пытаясь увлажнить их.

— И никаких встреч?

— Я совершенно свободен. — Нараян Бахадур улыбался. У него впереди целая ночь. Он может позволить себе и подождать. — Я надеялся, что тебе понравится эта мелодия.

— Да, верно.

— Тогда иди сюда.

Но ноги отказывались двигаться, словно пустили корни в пол. Гвендолин с ужасом подумала, что она не та, за кого выдает себя. Это не ей предназначается его внимание, не ей, а Беа!

— Сам иди сюда, — прошептала она, молясь, чтобы он повернулся и ушел.

Нараян Бахадур засмеялся. Он был настолько уверен в себе, что ее наглость показалась ему забавной. Он двумя шагами покрыл разделявшее их пространство, притянул Гвендолин к себе, прижал так, чтобы не осталось ни миллиметра свободного пространства, и, глядя ей прямо в глаза, спросил:

— Вот так, миледи?

Она содрогнулась, почувствовав давление его бедер, твердой груди, всего сильного мощного тела. Нараян Бахадур раздвинул полы халата, и она закрыла глаза. Он коснулся губами обнаженного плеча.

Наверное, он почувствовал, как она вздрогнула, потому что снова поцеловал это чувствительное место, а потом накрыл ладонью одну грудь, провел большим пальцем по соску, и тот сразу отвердел.

Гвендолин едва сдержала стон. Колени ее подкосились, и ей пришлось положить голову ему на плечо. А вокруг звучала музыка, не быстрая, а интимная, обольстительная. Она крепче прижалась к его груди, упиваясь ощущением обнимающих ее крепких рук. Ей нравилось, как он держит ее. Как его ладони скользят вниз, по ребрам, погладив каждое, потом еще ниже, к бедрам. О, Нараян Бахадур знал, как заставить женщину почувствовать себя женщиной. И когда он обхватил руками ее упругие ягодицы, она поняла, что согласна находиться рядом с ним всю жизнь. Вдыхать пряный аромат его кожи, наслаждаться его уверенным спокойствием. Ни отстраненности, ни неловкости. Ни официальности. Ни королевского этикета.

Просто Нараян и Гвендолин.

И снова укус виноватой совести. Не Нараян и Гвендолин, а Нараян и Беа. Но она не желает больше быть Беатрис. Она хочет быть с ним самой собой. Ей надо, чтобы он хотел ее, Гвендолин.

Она провела пальцами по его скуле, по щеке, по подбородку. Какое у него удивительное властное лицо, какие потрясающие загадочные глаза! Но, несмотря на это, Гвендолин знала, что он ответит на любой ее вопрос. Искренне и открыто, что бы ей ни захотелось спросить.

Каково это — любить и быть любимой им? — думала она, опуская руку на плечо.

Как бы ей хотелось проводить с ним целые дни. Говорить обо всем, не торопясь, не спеша, вдумчиво. Просто быть вдвоем.

Она никогда раньше не была бездумным романтиком, не тратила время на пустые мечтания. Если ей чего-то хотелось, то она брала это.