Ущелье превратилось для тысяч солдат в смертельную ловушку. Копья и стрелы, закреплённые в специально предназначенных для этого нишах, разили жаждущих спасения солдат Меедара по нескольку за раз. Ослеплённые, задыхающиеся в клубах удушающего газа, они представляли собой жалкое зрелище.

Меедар видел, как в считанные минуты рушилось то, что он пытался создать десятилетиями. Его армия, армия, прошедшая огнём и мечом по большинству нижних миров и уничтожившая или подчинившая себе почти все древние расы, сейчас погибала. Он, повелитель хаоса, не проигравший до этого ни одно из оставшихся в прошлом сражений, проигрывал это, хотя, даже не видел противника. Десятки тысяч войн остались позади, но он не мог вспомнить момент, когда положение становилось настолько угрожающим. В первый раз не он – величайший из стратегов, диктовал условия сражения врагу, и это приводило его в состояние неописуемой ярости, подобной готовящемуся взорваться вулкану. Но, несмотря на чувства, пылавшие в его душе, маска ледяного спокойствия и невозмутимости не покинула его лица. Те тридцать тысяч фигур, усеявшие дно ущелья и лежащие кто неподвижно, а кто извиваясь в предсмертных или болезненных судорогах и разевавшие в беззвучном, на общем фоне, крике рот, не вызывали у Меедара и тени сострадания. Его солдаты были для него лишь слепым орудием, средством достижения цели, марионетками, кем угодно, только не живыми существами. Они вызывали у повелителя сожаление лишь как почти целое соединение, потерянное без какой-либо пользы для себя. Ещё один залп киттар накрыл сбившихся в центре недеров, и в глазах Меедара чёрной рекой заплескалась ярость.

Чтобы хоть как-то ослабить плотность армии перед следующим залпом киттар, и надеясь на то, что противник, видя атакующих недеров, постарается перенастроить киттары для стрельбы по этой, новой угрозе и даст ему, Меедару, время для построения новых соединений, повелитель хаоса протянул руку в сторону Врат Скорби. Гневные крики уцелевших в этой мясорубке офицеров погнали выживших из первой волны по направлению к арке. Подозвав мановением руки ещё четырёх командиров соединений, он приказал вводить своих недеров в ущелье и готовиться к атаке.

Ужасающая картина, представшая взглядам тех, кого командиры и их офицеры насильно загоняли на площадку, послужившую до этого смертным одром для многих тысяч их предшественников, буквально парализовала недеров. С необычайным проворством, вызванным страхом перед столь мощными орудиями убийства, какими являлись киттары империи, они строились в боевые порядки. Меедар понимал, что если бы они догадались, что противник лихорадочно пытается ослабить противовесы своих машин, чтобы обрушить их исполинскую мощь на те пятьдесят тысяч, что волнами выплёскивались из Врат Скорби и, не останавливаясь, пытались сблизиться с центром обороняющихся, то так бы не торопились. Он усмехнулся своим мыслям, но его улыбка, больше похожая на оскал, тотчас превратилась в болезненную гримасу. Восемнадцать шаров, оставляющих за собой огненные следы, ударились о стены и центр, разлетевшись на тысячи огненных капель. Мгновенно всё вокруг расцвело пламенем, в котором носились живые факелы. Меедар сразу узнал смолу дерева раконта, в изобилии росшего в пустошах Ордаэра. Смола этого дерева использовалась инженерами империи только в одной области. Сначала каменные глыбы, служащие для обстрела противника, дробились на тысячи маленьких составляющих. Затем эти маленькие, заострённые камни обмазывались смолой этого дерева и, благодаря её отличным клейким качествам, собирались вновь в одну шарообразную каменную глыбу. Каждый такой выстрел, сделанный впустую, означал потерю трёхдневного непосильного труда четырёх инженеров. Зато последствия попадания в цель этих зарядов Меедар сейчас наблюдал воочию, и они привели его в состояние панического ужаса.

Перед выстрелом такой шар заворачивался в хорошо промасленный войлок и поджигался. При ударе он раскалывался на тысячи острых, гранёных камней, обмазанных смолой раконта, и разил лучше залпа сотен стрелков. Смола легко поджигалась и долго горела, рассыпая вокруг себя вихри искр. От жара горящей смолы плавился воздух и камень, а плоть даже таких стойких к огню существ, какими являются недеры, обугливалась.

Меедара охватило состояние ирреальности, он ничего не замечал вокруг или не хотел замечать. Единственным желанием, охватившим его сейчас, было желание проснуться, хотя он и понимал, что не спит. Страшная картина разрушения и гибели, развернувшаяся рядом, казалось, подчинила себе Меедара, и он вопреки здравому смыслу упивался ей, находя в царившем вокруг безумии особое удовольствие. Недеры старались протолкнуться назад, спасаясь от жара. Некоторые, обезумев, сами шли навстречу ему и погибали в ужасных страданиях. Другие, ища спасения, бросались к его ногам и погибали охваченные пламенем, которое не причиняло Меедару ни малейшего вреда, огибая и, словно, боясь.

Перед лицом несущего избавление неожиданно появилась рука Дионы, на раскрытой ладони которой лежал, переливаясь всеми цветами радуги, небольшой и казавшийся живым камень. Совершенная бесформенность камня притягивала взгляд Меедара, а непонятный несведущим символ на вершине камня, словно парализовал его. Секунды, показавшиеся повелительнице хаоса вечностью, тянулись неимоверно медленно, а Меедар никак не мог решиться. И когда внутренняя борьба достигла своего накала, Диона приблизила камень вплотную к глазам Меедара, и тот инстинктивно схватил его. Достав из складок одежды изогнутый во многих местах, но, тем не менее, прямой, что для тех, кто не познал хаос, было бы парадоксом, жезл, он водрузил на его вершину камень. Если раньше камень лишь казался живым, то сейчас никто и не усомнился бы в этом. Превратившись в бесформенный сгусток, он не переставал переливаться различными цветами, только эти переливы стали более частыми. Частыми настолько, что сотни различных цветов и оттенков мелькали в течение одного мгновения. Сам же камень увеличивался в размерах, меняя форму, и через несколько секунд уже напоминал шар около десяти сантиметров в диаметре. Меедар бегом бросился к центру площадки, а неистово бушевавшее вокруг пламя тускнело и исчезало в месте, где ступала его нога, чтобы через мгновение снова взвиться вверх беспощадными всепожирающими языками. Добежав до нужного ему места, Меедар двумя руками поднял над головой посох и с силой вонзил его в камни под ногами.

Волна плотно сжатого воздуха, расходящаяся от центра посоха и сопровождаемая громовым ударом, отбросила его и рассеялась. Сгусток взлетел высоко вверх и исчез, чтобы через некоторое время разорваться где-то высоко в небе, сопровождаемый оглушающим грохотом и ослепительной вспышкой, от которой на миг день превратился в ночь. Пламя исчезло, а от жезла в четыре стороны зазмеились трещины, которые скоро исчезли из поля зрения Меедара и немногих выживших в пекле недеров. В небе снова раздался грохот и невольно поднявшие голову вверх увидели, как от ослепительной точки в небе в разные стороны симметрично разошлись четыре таких же ослепительных луча. Буквально в то же мгновение наблюдающие оказались внутри огромного куба, с гранями более километра. Ландшафт вокруг изменился настолько, что любой, кто не был приспособлен ориентироваться в мирах хаоса, скорее всего, сошёл бы с ума. Скалы вокруг, до этого безжизненные, горели пламенем, но каким-то холодным; камни под ногами превратились в лёд, который обжигал ноги, словно раскалённый песок. В воздухе со свистом то и дело проносились каменные глыбы весом в несколько тонн, но, врезавшись в какое-либо препятствие, отскакивали от него подобно мячику, и снова набрав скорость, исчезали вдали. Каждое движение, не приспособленного к жизни в нижних мирах и не понимающего их законов, грозило гибелью. Сделав лишь шаг, он мог оказаться далеко от того места, куда пытался наступить, например, посреди озера лавы.

Но те, кто сейчас оказался во власти куба, радовались. Ликование читалось на лицах выживших, хотя проявление чувств у недеров было верхом неприличия. Они, даже во время сражения, напоминающие Меедару каменные изваяния, а не живых существ, сейчас радовались как дети. Причина была проста – они понимали, что Меедар мог изменять хаос по своему желанию, а, значит, никто не мог причинить им существенного вреда. На фоне предыдущих событий это было для них словно снизошедшая милость Богов.