Оранжистские Соединенные провинции — партия фамилии Оранских была связана с элементами твердо предестинарист-скими; во внешнем плане ее политика соединяла антииспанские настроения с игрой протестантских альянсов, — были, по соображениям сентиментальным и династическим, простюартовскими, недоверчивыми к индепендентскому пуританизму. Парадоксально, но это была Голландия мирная, скептичная и республиканская, которая получила в наследство горький плод английской войны. Из суровой войны (1652–1654) главную выгоду извлекла католическая Португалия. Кромвель косвенно нанес последний удар голландской Бразилии, уничтожив ее 26 января 1654 года. Было ли это служением интересам протестантских держав или погоней за добычей?
Политика Кромвеля, более активная, чем политика «тирании», была столь же последовательной, как и политика Стюартов. На ее счету единственный крупный факт — глубокое завоевание Ирландии. Эпоха Кромвеля не привела к действительному возвращению Англии на континент.
Самоустранение Англии не зависело от голландского парадокса. На это существует лишь негативное объяснение. Замещение Атлантикой Средиземного моря в сердце ставшей планетарной системы коммуникаций, медленное, но неуклонное смещение Европы на север сделали новым центром тяжести устье великой речной системы Северного моря. Между юго-восточной половиной Англии, с одной стороны, и объединением Остенде — Антверпен, Зеландия — Голландия, с другой, разыгрывается сценарий диалектного равновесия с конца XV до середины XVIII века. Первенство переходит от Брюгге к Антверпену, от Антверпена к Лондону, затем от Лондона к Амстердаму, чтобы снова возвратиться к Лондону. Первые два этапа не входят в наши рамки, зато два последних — вполне в них укладываются. Голландский парадокс был частным парадоксом микролокализации. Это 80-летнее господство на морях флота слабо соединенных провинций: Зеландии, Фрисландии и Голландии, колониальный успех двух колоссов: Ост-Индской компании (1602) и Вест-Индской компании (1621), функция интеллектуального Убежища, почти одновременное утверждение в духовном плане наиболее непримиримого христианства благодати и самого крайнего антихристианского рационализма без утраты положения, обеспечиваемого извне представителями едва существующего государства — слабо связанного конгломерата городов, коммун и соперничающих «штатов», без численного преимущества. В целом, Соединенные провинции иллюстрировали, по ту сторону Средиземноморья и конца XVI века, «счастливый час для средних государств», о котором так хорошо высказался Фернан Бродель.
Соединенные провинции были порождены восстанием 1572 года, а точнее и вернее, отвоевательной деятельностью герцога Пармского (1578–1589),[40] подкрепленной конъюнктурой американской Испании, военной акцией старшего сына Молчаливого, великого статхаудера Морица Нассауского, с 1590 по 1606 год, которой поначалу благоприятствовало испанское распыление, а потом преждевременный обвал испанской и американской средиземноморской конъюнктуры. Успех переговоров (1606–1609), которые после стабилизации фронта (1606) завершились в 1609 году разделом по неожиданной оси восток — запад великих рек, был следствием непрочного объединения в непредвиденном стечении обстоятельств. Возобладавший развал Нидерландов закрепил успех недавней драматической истории относительно наследия долгого прошлого. С культурной и языковой точки зрения семнадцать провинций составляли три группы. По обе стороны от классической языковой границы: на севере — земли старонемецкого языка, на юге — валлонского. Но фламандско-нидерландские диалекты не охватывали целиком северные провинции. Гронинген, Дренте, добрая половина Оверейссела, часть Гельдернланда говорили на саксонских диалектах.
Диалекты Эйфеля[41] распространялись по восточной части обширной провинции Люксембург. С точки зрения религиозной в результате нескольких лютеранских и анабаптистских попыток Реформация пришла с юга. Первоначально, будучи французским поветрием, она охватила валлонский край. Города Фландрии, сильной и богатой в XVI веке южной части, были глубоко затронуты позднее. Переворот 1572 года остановился из чисто стратегических соображений — поддержка с моря, защита дамб и каналов — на берегах Зеландии и Голландии. Это Убежище совместно с пришедшими с юга «реформами» образовало протестантский морской фронт на юге, тогда как земли к северу и востоку от линии Маастрихт — Утрехт — Гронинген и весь саксонский край остались в большинстве католическими. Сам Амстердам, будучи сугубо прибрежным, не входил в первое Убежище. Застойный католицизм существенно отличался от реформированного и сознательного католицизма XVII века. Он утверждал себя с несколько суеверным почтением к прошлому, с ориентацией на архаичные социальные структуры, с неприятием современности. Религиозное деление так же не совпадало с рубежами семнадцати провинций, как и распределение языковое. Линия раздела была абсолютно случайна. От морского фронта (1572) произошел переход к фронту сухопутному (1606). В XVII веке он был еще слишком непрочен, чтобы быть определяющим. Провинция Голландия по-прежнему руководствовалась позициями морского Убежища.
В XVII веке Нидерланды отмечены четырьмя кризисами: 1609,1619–1621,1648—1650,1672 и одной крупной проблемой — оппозицией арминиане — гомариане, ремонстранты — контрремонстранты, представлявшей собой нидерландскую разновидность центральной проблемы XVII века. Духовные и чисто теологические аспекты проблемы имели место и в других странах. Но здесь оказались затронуты все стороны жизни.
Молчаливый, знатный сеньор, гуманист эразмианского толка, духовность которого последовательно приспособилась к трем церквям, рассматривал Нидерланды в политических границах. Но политика в XVI–XVII веках обходила стороной главное. Убежище 1572 года организовалось в границах религиозных. Все те, для кого свобода вероисповедания значила больше, чем сиюминутный интерес, искали убежища на севере. Семь мятежных провинций были перестроены на севере вокруг кальвинистского меньшинства с юга, непримиримых франкоязычных валлонских дворян, гугенотов, спасшихся в Варфоломеевскую ночь, буржуа Южной Фландрии и Антверпена. «Будущая» Бельгия из оставшихся лояльными провинций была в не меньшей степени плодом католического убежища, где равнодушные традиционные католики были захвачены структурированным католицизмом католической Реформации. Католик из Утрехта Янсений во время контрреформации Гомара был и близок и далек.
Первый парадокс: раскол между протестантским севером и католическим югом был так же глубок, но не столь всеобъемлющ, как казалось первоначально. На юге в начале XVII века протестантские группы существовали, внешне уподобляясь устойчивому католицизму. Наконец, многое в традиционном католицизме еще охватывало и усиливало контрреформистский католицизм элиты. Как ни странно, на севере от самой мощной из реформированных церквей Европы — Hervoormde Кегк заменила Женеву в качестве центра кальвинизма — в 1672 году зависело не более трети душ. Однако же в 1651 году великая ассамблея придала ей статус государственной церкви. Треть населения провинций севера относили себя к сектантскому протестантизму, анабаптистам, меннонитам, иначе говоря, к спиритуалистам и фундаменталистам анархической и народной реформации. Не говоря о ремонстрантских, терпимо арминианских кружках, националистском и либеральном воплощении искаженного кальвинизма. Их немногочисленные приверженцы, принадлежавшие к классу «регентов», составляли очень весомую группу. Двадцать тысяч евреев, в большинстве сефардов. Около трети католиков, терпимых парий, составлявших массу на востоке и на юге, проникали почти повсюду (6 % издательских и книготорговых домов Амстердама даже были католическими в 1650 году). Протестантские на две трети, реформированные на треть — таковы были Нидерланды на севере. Но все, что там считалось реформированным, и даже католицизм — обычно библейский, суровый, янсенистского направления, августинской теологии, — имел протестантский вид. Несмотря на свой несколько прохладный патриотизм, подчеркнутые сделки с совестью — в Велюве и провинции Утрехт во время крупных вторжений (вторжение армии ван дер Бергав 1629 году и французов в 1672 году), все доказывало, что католики севера отдают предпочтение несколько презрительному либерализму реформаторского правительства своей страны. Их августинианский католицизм чувствовал себя там более свободно, чем это было бы под придирчивым и докучливым покровительством Испании. Вот почему великая внутренняя распря Hervoormde Кегк вышла за рамки церкви: это была всенародная распря.