— Во сколько она ушла, не помнишь?

— Без пяти пять, — не задумываясь, ответила Лидуся.

— Точно? — усомнилась я. Лидуся и часы — две вещи несовместные. Ей не фокус опоздать куда-нибудь часика эдак на три или, наоборот, явиться на пару часов раньше. Иногда кажется, что она вообще не знает, для чего существуют часы, и как ими пользоваться. А тут такая точность…

— Думаешь, я вообще дура? — обиделась Лидуся. — Я ж говорю, мне в пять в парикмахерскую надо было!

Да, парикмахерская — дело святое.

— …пришлось ее дожидаться, позвонить ей приспичило!

— Кому? — довольно бессмысленно спросила я.

— Откуда я знаю? Мужику какому-то.

— Точно мужику? — вспомнила про звонок Натали, хотя тот был скорее чуть позже пяти, однако мало ли.

— Наверное, — Лидуся задумчиво повесила пустой стакан на ближайшую ветку. — С бабами так не разговаривают. Она о встрече договаривалась — ну, знаешь, что-то типа «лучше сейчас» и все такое…

И тут меня позвали из редакции:

— Рита, там все вычитали. Будешь смотреть, пока пленки выводить не начали?

И я пошла смотреть.

— Ты в гости-то заходи! — прокричала вслед Лидуся.

12.

Поедем, красотка, кататься!

Стенька Разин

— А Санечка-то переживал, куда ты делась!

Шутки бывают и долгоиграющие, но это редкость. Шуточка про якобы нежные чувства Главного Редакционного Справочника Санечки Сергиенко к моей скромной персоне была из одноразовых. Второй раз уже не смешно, третий — подташнивает, в четвертый — начинает раздражать. Поэтому я состроила самую унылую из всех возможных физиономий. Шутник огорченно поднял брови и развел руками — мол, осознал, больше не буду.

Юное дарование, «сосватавшее» мне Санечку, зовут Поль. То есть, конечно, Паша, но как прикажете называть человека, способного трещать по-французски со скоростью матричного принтера? Кроме юношеской восторженности Поль обладает массой бесполезных в обыденной жизни знаний — например, о способах приготовления устриц — высокими идеалами, непременной при высоких идеалах обидчивостью и, к счастью, неистребимым чувством юмора. Обидевшись, он молчаливо, но красноречиво дуется, затем вспоминает подходящий к случаю анекдот и через полминуты уже хохочет вместе со всеми над бредовостью ситуации. Пускай капризен успех, он выбирает из тех, кто может первым посмеяться над собой. Думается, года через два-три из Поля должен вырасти крепкий профессионал.

Глаза Поля отнюдь не спорят с голубизной неба, но тем не менее сияют чистотой и наивностью. Для репортера — им, бедным, из одной производственной необходимости врать приходится почти непрерывно — свойство немаловажное.

Из неоспоримых достоинств, помимо чистых глаз и чувства юмора, у Поля наличествует великолепный экстерьер: на фоне почти йоговской худобы — ярко выраженные бицепсы, трицепсы и чего там еще положено. Для поддержания формы юное дарование прикладывает немалые усилия. Я свидетель, ибо в спортзал мы с Полем ходим в один и тот же.

Иногда нам случается покидать «храм здоровья» вместе. Случилось, как на грех, и в этот раз.

Посреди пустой в этот час стоянки красовался ильинский драндулет — нечто рыжее, непрезентабельное, абсолютно невзрачное, таких тачек в Городе на двенадцать дюжина, то, что называется «без особых примет». Внешность, впрочем, обманчива. Ездит эта штука тише мыши — не в смысле скорости, а в смысле акустических эффектов: ничто нигде не стукнет, не звякнет, не загудит, на любой дороге можно беседовать, не повышая голоса и не опасаясь за целость зубов. Только шины по асфальту — ш-ш-ш… Что же до скорости, мне доводилось кататься с Никитой по приличной трассе — как ни странно, таковые даже в нашей стране встречаются. В общем, доводилось. Помнится, многие «мерсы» или там «форды» сильно обижались. Даже пытались ралли устраивать. Глупые…

Хозяин пребывал в некотором отдалении от драндулета, удобно устроившись на отрезке цепи, изображавшем изгородь. Из чистого озорства я продефилировала мимо, даже не поздоровавшись, только рученькой легонько помахала. Да, вот такие мы, Маргариты, непредсказуемые, идем, увлеченные светской беседой, и никого вокруг не замечаем.

Вообще-то Поля его дела влекли по улице Знаменитого Медика вверх, мне же, наоборот, надо было вниз, так что через полминуты все равно пришлось бы прощаться. Однако я даже «чао» сказать не успела. Никита, только что сидевший, что твой кот ученый, на цепи, мгновенно оказался возле нас:

— Нехорошо, мадам! Карета ждет.

У Поля тренировочный азарт еще играл в мышцах шампанскими пузырьками — знаю я этот эффект, чувствуешь себя всеми тремя мушкетерами одновременно. А уж защитить даму, с которой обращаются совершенно неподобающим образом — это всегда святое. Короче, предложение незнакомца показалось благородному рыцарю совершенно несообразным. Молодость, знаете ли, склонна к некоторому преувеличению. Но Ильин-то, Ильин! Забыл, что он оперативник? Он же с каждым встречным-поперечным — от бомжа до замминистра — умеет за две минуты находить общий язык!

Мужчины вежливо обменялись мнениями по поводу сложившейся ситуации, транспорта, погоды и арабо-израильского конфликта. Меня при этом как бы и рядом не стояло.

Через пять минут, когда недоразумение разъяснилось, я обозрела результаты и пообещала Полю завтра же зашить его куртку так, что ничего не будет заметно, — победил опыт.

— У вас все сотрудники такие… энергичные? — вежливо поинтересовался Никита, когда мы, наконец, не только уселись, но даже куда-то там выехали.

— Почти, — кратко, чтобы не очень привирать, ответила я. Вообще-то большая часть наших «сотрудников» живет по принципу «я сегодня не мужчина, я сегодня журналист». Но временами так приятно почувствовать себя Прекрасной Дамой, восседающей на балконе над рыцарским поединком… Иногда, раза два-три в год. Если чаще — это начинает раздражать и вообще мешает нормальной жизнедеятельности. Хотя некоторые дамы такие зрелища предпочитают всем остальным.

Надо полагать, Ильину специфика, накладываемая профессией журналиста на взаимоотношения с противоположным полом, известна не хуже, чем мне. Однако возражать он не стал, лишь уголок рта скептически дернулся. Увидела я этот «тик» и как-то сразу раздумала спрашивать, а куда мы, собственно, направляемся. Нет уж, себе дороже.

Всю дорогу Никита веселил меня анекдотами «из жизни уголовного розыска» — особенно запомнилась история о мужике, перепутавшем спьяну этажи и набившем морду супруге, «чтоб любовников к себе не водила», где юмор заключался в том, что этаж-то был чужой, а вот супруга действительно его собственная — не скупился на комплименты, короче говоря, изображал из себя идеального кавалера.

Доехав до какой-то незнакомой мне автостоянки и поставив драндулет куда-то в VIP-угол — при этом обслуга нагло игнорировала какой-то яростно сигналящий лендровер и сыпала репликами типа «не извольте беспокоиться, Никита Игоревич, все сделаем в лучшем виде, Никита Игоревич» — мы отправились, гм, «гулять».

После получасового путешествия среди заборов и зеленых насаждений — тем временем Ильин продолжал демонстрировать извлеченную откуда-то галантность, заранее щелкал зажигалкой, угощал, точнее, пытался угощать мороженым в каждой подвернувшейся на пути палатке — мы, наконец, добрались до кафе, внешний вид которого мне показался смутно знакомым.

Интуиция не обманула. Через полчаса, после бокала токайского и изрядного куска мяса с фасолью, до меня дошло — мы в десяти минутах ходьбы от моего дома. Точно, обращала я внимание на уютную террасу этого кафе, хотя и не заходила никогда: глядя на широкую улыбку хозяина как-то сразу становилось ясно, что «белой» девушке без сопровождающего сюда появляться не стоит. Съедят.

Примерно через час луна перестала цепляться за ветки окружающих террасу деревьев и озарила, как полагается, небосклон, а интеллектуально-светская беседа начала капать у меня из ушей.

— У тебя, кстати, нет предположений, чьи пальчики могут быть на ключе? — нежно улыбаясь, поинтересовался любезный мой спутник.