— И что же?

— Сам знаешь! — огрызнулась я. — Раз девушка Света была убеждена, что ее амант такой весь благородный и именно благородство мешает ему семью оставить — значит, надо семью ликвидировать.

— Что, всю? — испугался Ильин.

— Зачем всю? Логика железобетонная: ежели жена помрет, понадобится для сыновей другая мамочка, а тут пожалуйста, уже есть. Из Светы, конечно, мамочка, как из кирпича рояль, но ей такая мысль и в голову не приходила.

— То есть, Света решила отравить Лидусю?

— Конечно! Можно было уже по клофелину догадаться, кто тут главный деятель. Ну, а дальше пошла легенда. Приходим к Лидусе — ах, я так перед тобой виновата, давай помиримся и все такое…

— Лидуся ведь могла ее просто с лестницы спустить…

— Не спустила же. Да и вообще вряд ли. Ты Лидусю видел, разговаривал, сам подумай — захлопнула бы она дверь или решила послушать, чего разлучница скажет?

— Решила бы послушать, — согласился Никита.

— Вот-вот. Да я думаю, что Света о таких тонкостях вообще не задумывалась. И все сработало. Раз бутылка принесена, значит, она будет выпита, так? Остается лишь дождаться, пока Лидуся куда-нибудь из комнаты выйдет, и налить ей в рюмку клофелин. Ампулу можно заранее приготовить. Надежнее, конечно, глазной вариант, там концентрация выше. Но эту технику ты лучше меня знаешь. А дальше делаем вид, что мы тут вообще ни при чем, книжки на полках разглядываем. И, естественно, видеть не видим, что, когда Лидуся возвращается на свое место, стол поворачивается. Заметить это опосля невозможно — стол круглый, рюмки одинаковые, бутылки Лидуся всегда на пол ставит, на столе, кроме рюмок, только коробка конфет, к которой никто не приглядывался. Так что, когда стол повернулся на сто восемьдесят, картинка практически не изменилась. Вот и все. Итог: у Лидуси — обычная водка, а отравленная рюмка — у самой отравительницы. Если бы не это дурацкое средство от аллергии, Света свалилась бы уже через полчаса-час, прямо на улице. А так действие яда растянулось на вдвое больший срок, так что Света успела и с разными людьми пообщаться, и в студию визит нанести.

— Ты не перескакивай, по порядку давай, — одернул меня Никита. Вообще-то я терпеть не могу, когда мне замечания делают, а тут и в голову не пришло обидеться. Хотелось уже закончить всю эту пакость, и поскорее.

— Да по порядку я, по порядку. Увидев, как Лидуся выпила отравленную рюмку — то есть, это Света думала, что там отрава, — девушка решила, что все теперь в полном шоколаде, страшно обрадовалась и начала с удовольствием доигрывать свою легенду. То есть, рассказывать всем ближним и дальним про счастливое замужество. Чистая демонстрация! Обрати внимание, кого она в качестве конфидентов выбрала: все сплошь люди, на которых она давно зуб точила. Так что умерла она счастливой.

Ильин взялся за коньячную бутылку, покрутил и поставил обратно.

— А может, это все-таки Лидуся твоя рюмки-то зарядила?

— Не-а. Во-первых, Лидуся врать не умеет. Она, когда врет, такой бред нести начинает — хоть святых выноси. Во-вторых, до такой конструкции ей в жизни не додуматься. Но главное — зачем? На самом-то деле это Витька боится, что у нее очередной взбрык обернется чем-то серьезным. А сама она кожей чувствует: при всех своих загулах никуда Витька от нее не денется.

— Что, так любит? — усмехнулся Никита.

— Ну, можно и так назвать. Наверное, любит… Да ты сам посуди — куда он от детей? Три сына, это вам не хухры-мухры!

— Действительно, три сына — это серьезно, — согласился удивительно покладистый сегодня майор. — А Натали? Или ты думаешь, что она тоже сама по себе упала?

— Вот чего не знаю, того не знаю. Это уже ее собственная история, к светиным экзерсисам почти не относящаяся. Единственная связь в том, что если бы Света была жива, у Натали не было бы возможности дергать за усы бешеных тигров. Сам знаешь — не буди лихо, пока спит тихо. Тут, конечно, бабка надвое сказала: сама Натали с испугу или от неловкости на эти перила оперлась или ее подтолкнули. Но законы физики подсказывают, что упасть ей помогли.

— И кто же, по-твоему?

— Думаю, что тот же, кто и по-твоему. Почему Натали вообще пришлось умереть? Потому что решила с Большого Дяденьки денег потребовать. Что обидно, денег-то хотела немного — буквально за день до смерти посещала риэлторское агентство на предмет улучшения жилищных условий, все предложенные варианты укладывались в десяток тысяч баксов. В общем, достаточно скромно. Ведь чем она могла шантажировать? Только подозрением в убийстве, так? Не аморальным же поведением! Света мертва, так что аморальное поведение кого бы то ни было можно лишь повесить на гвоздик и любоваться. Только обвинение в убийстве, не иначе.

— Погоди, — нахмурился Ильин, — но как она могла кого бы то ни было шантажировать обвинением в убийстве, если сама в этот момент со Светой не встречалась?

— А кто об этом знал? Она просто сочинила правдоподобную историю о встрече с лучшей подругой — или даже о телефонном звонке лучшей подруги — и наехала на того, кого это максимально напугает. Ей плевать было, на кого наезжать, понимаешь? Светиных приятелей Натали, несмотря на «ах, плохую память», знала, конечно. Если не всех, то большинство. Но среди них единственный человек, которого вообще можно было напугать, — господин Казанцев. Все остальные послали бы это милое создание в дальнюю даль, поскольку ничего им не грозило, кроме небольших неудобств, связанных с милицейскими расспросами. Нечего бояться было. И только Казанцев боялся не милиции, а собственных родственников: жену со всем ее семейством. И терял он больше всех. И доказать свою непричастность не мог. Как только начали бы копать, сразу бы всплыло, что из Москвы он вернулся в пятницу, а не в субботу. И алиби его такого рода, что лучше бы его вовсе не было. Только Казанцеву было неважно — действительно ли Наташа что-то видела, слышала, знает или она все сочинила. В общем, он единственный, кого можно было шантажировать.

— А откуда Натали вообще про него знала? Про других понятно. Но если он такой скрытный. Света похвасталась?

— Может, так, а может, Натали сама вычислила. Я же тебе рассказывала про бежевую «тойоту» и крутого поклонника.

— Рит, в Городе не зарегистрировано ни одной «тойоты» цвета «бежевый металлик», — с искренним огорчением сообщил Ильин.

— Ничего удивительного, поскольку она была вовсе не бежевая, а серебристая.

— Она соврала про цвет? А ты-то как догадалась?

— Натали про крутого поклонника рассказывала на бешеной скорости, поэтому вряд ли соврала, мы бы заметили. Нельзя говорить, говорить правду, потом соврать, потом опять правду — и чтобы голос не выдал. Так что я решила, что она не врет. Но она же сказала — где-то в апреле, еще снег местами лежал.

— Ну и что?

— Ох, горе мое, а еще милиционер! Ты никогда не замечал, что весной и осенью в городе резко возрастает количество бежевых, рыжих и коричневых машин? Я больше чем уверена, что, если взять гаишную статистику ДТП, по свидетельским показаниям это будет очень заметно.

— Не понял… — майор даже головой помотал от недоумения.

— Да я сама как-то раз совершенно случайно заметила. Дороги у нас сам знаешь, какие, тем более весной и осенью. Пока машинка по основным трассам ездит, еще ничего, а стоит полчаса дворами покататься — все, считай, перекрасили, особенно, если быстро ездила, уляпывается от колес до крыши, ну, может, на крыше грязи и поменьше будет, так кто разглядывает-то? Так что «тойота» была серебристая, только доказать ты все равно ничего не докажешь. Хотя можешь попробовать — если, кроме телефонного номера, у тебя еще хоть что-то в загашнике есть. Обидно, если так и сойдет.

— Ты не поверишь, но есть микроследы — одна и та же ткань прикасалась и к наташиной одежке, и к перилам. Ворсинки остались на перилах, на том куске, который вместе с Наташей упал.

— Не густо, конечно. Мало ли кто там рядом прислонялся. Да и выкинул он давно ту одежку, с которой ворсинки. А впрочем — дерзай, я за тебя пальцы накрест подержу.