— Желудок у котенка не больше наперстка… Почему я не корова?

— Во-первых, коровы не едят борщ, во-вторых, на четыре желудка этого бы не хватило. Не облизывайся, перед уходом можешь хоть все доесть.

— Я постараюсь, — сообщил он жалобно, но с оттенком угрозы.

Это, безусловно, радовало. Я вообще-то не любитель кухонных подвигов, но накормить Никиту мне хотелось — хотя бы для того, чтобы сгладить свое вчерашнее хамство. Идеальным «мужским» вариантом стало бы что-нибудь солидно-мясное, но, увы, на котлеты-бифштексы не было ни сил, ни финансов. То есть, с утра-то они, финансы то есть, были, но в обед одна знакомая попросила одолжить некую сумму «до завтра», и мягкое мое сердце не выдержало. Ясно было, что «до завтра» означает, скорее всего, «на неделю», но как откажешь? Прикинула, что без лишнего куска мяса майор проживет, а на борщ наскребу по сусекам, и одолжила.

Содержимого «сусеков» хватило еще и на салат, а позавчерашний хлеб я нарезала потоньше и, посыпав неизвестно какими приправами, сунула в духовку. Только домовой, наверное, знает, чего там было такое в баночках и пакетиках, но сухарики получились отменные. В морозилке обнаружилась очень одинокая сосиска и пригоршня фарша. Не клецки, но почему бы и нет? В общем, можно патентовать миллион первый рецепт — блюдо, похоже, получилось весьма съедобным. Гость сидел сытый и благостный, знаменитые глаза цвета морской волны светились глубоким внутренним удовлетворением. Хотя плескалась там, в глубине и какая-то другая рыбка. Совсем другая.

Обеспечив «рыбку» минералкой и чаем, я поставила рядом пепельницу, после чего с чувством героически исполненного долга вернулась к вчерашним баранам.

— Сытый? А теперь, как честный человек, ты просто обязан объяснить — зачем ты меня к очевидному делу припахал?

Ильин снова вздохнул, только теперь, кажется, уже не от сытости.

— Многовато хочешь за полкастрюли борща. Я и себе-то этого объяснить не могу. А уж сейчас и вовсе — желудок на мозги давит.

— Вот так всегда. Знала бы — не кормила бы, честное слово. Ладно, обойдемся, про повадки фокстерьеров мне уже разъяснили. Тогда вначале давай уж до кучи все плохое. Может, у девушки Дины Вишневской вдобавок ко всяческим следам еще и мотив был для убийства? Мама уверяет, что Дина этого Челышова два раза в жизни видела.

— Был мотив, и еще какой, — печально сообщил Никита. То есть, «печально» — это в теории. На сытый желудок изображать мировую скорбь трудновато.

Я промолчала, всем своим видом изображая трепетное внимание и готовность слушать дальше.

— Знала она его, видишь ли, весьма близко. О том, что видела, дескать, два раза в жизни, об этом и речи нет. Так только мама может думать.

— Ага, наивность — это когда дочь думает, что ее мать — девушка. А сверхнаивность — когда наоборот.

— Примерно так. Дина около двух лет была любовницей Челышова. Минус последние два-три месяца.

— Погоди, попробую сама догадаться. Два-три месяца назад у нее случилась большая и чистая любовь, а покойник ее не отпускал. Так?

— Почти. Только, если и не отпускал, то не ее, а счастливого избранника, Вадик Демин его зовут.

Я чуть со стула не свалилась.

— Что? Как это — мальчика не отпускал? Покойник что, гулял по обеим сторонам улицы? Если Дина была его любовницей, значит, он должен быть гетеро? А получается… — я замялась, не столько подбирая приличное слово, сколько пытаясь упорядочить «странную конструкцию». — Ничего не понимаю!

Ильин усмехнулся. Но по-доброму — не зря я его все-таки накормила.

— Не там ищешь. Я же говорил, что покойник наркотиками приторговывал. А юный Ромео был как раз из его клиентуры. Собственно, клиентуры-то как таковой у Челышова, в общем, не было, он не пушер, на другом уровне сидел. Посредник скорее, чем продавец. Но трех-четырех человек, из старых знакомых, снабжал напрямую. Вадик как раз из тех. Дина с ним, кстати, через Челышова и познакомилась.

— Ага, понятно. И, почувствовав неземную любовь, естественно, возжелала спасти возлюбленного.

— Он и сам хотел сдернуть, она только помогла.

— Слушай, а откуда у мамы вообще эта формулировка — виделись три раза в жизни? Как-то странно. Тут ведь либо она вообще не в курсе, либо знала, что есть такой… скажем, знакомый.

— Так мама вовсе и не знает, что это знакомый дочки.

— Это как?

— А вот так. Получилось, что Дина познакомилась с Челышовым у себя же дома. Он какой-то дальний приятель ее отчима. По театру. Заходил к ним действительно раза два-три. Он ведь коллекционер был. Карты городов собирал. Причем просто магазинный ассортимент его не устраивал. Карта должна быть куплена непосредственно на месте. Вот ему знакомые и возили. Через двадцать пятые руки.

— Тогда ясно. Официально он знакомый отчима, и мама, естественно, не в курсе. А что с этим, который Ромео? Если Челышов был в основном посредником, вряд ли для него мог иметь значение один клиент. Стал бы он кого-то удерживать? Любовь, конечно, ревность, я понимаю, но все-таки…

— Да там вообще все непонятно. Парнишка странный немного. Сама увидишь. Хотя я тоже думаю, что вряд ли кто-то стал бы его держать. Но ведь никто ничего толком и не говорит. Может, Демин опасался, что его слабость станет известна. Или Дина не хотела, чтобы он узнал о ее отношениях с покойным.

— Ну и что? Кого это сейчас может испугать?

— Да ерунда, конечно. Но чуть-чуть там, немножко тут — вот и мотив складывается. Для следователя, во всяком случае. Я же им не командую.

— А чем тебя, скажи на милость, не устраивает позиция следователя?

— Во-первых, мои смутные впечатления, которые к делу не пришьешь. Я девушку, знаешь ли, видел. Либо мне надо бросать заниматься тем, чем я занимаюсь, либо это не она. Убийство, судя по всему, совершено на рывке эмоций. Девушку задержали часа через три после, скажем так, события. И — ничего, спокойна, как… — Ильин помолчал, вздохнул. — Ладно, тут туман, тут я и сам не понимаю. Вот другие соображения, чуть менее смутные. Скажи на милость, — передразнил меня он, — кто нынче не знает про отпечатки пальцев? Ну пусть она спасала возлюбленного от дурных влияний, пусть беспокоилась о собственной репутации, пусть все, что угодно. Но даже клинический идиот сообразил бы если не унести нож, так хотя бы вытереть.

— Испугалась, потеряла голову? — предположила я.

— До степени полного идиотизма? Это ж все-таки не стандартная бытовуха. Вон на прошлой неделе в тринадцатом отделении тетку взяли. Точнее, сама милицию вызвала, можешь себе представить. Сидели они, понимаешь, с ейным Колей, тихо, культурно, цивилизованно, День Парижской Коммуны отмечали…

— Так он же месяц назад был, даже больше.

— Ну день рождения «чебурашки», какая разница! Не перебивай.

— Какого Чебурашки?

— Не какого, а какой, — назидательно объяснил Ильин и погрозил мне кулаком.

— А, понятно, день граненого стакана, — согласилась я, вспомнив, что «чебурашкой» называли еще и водочную чекушку.

— Вот-вот. Ну, слово за слово, и, несмотря на теплую дружественную обстановку, между сторонами обнаружились некоторые разногласия по второстепенным вопросам… далее приводятся разные аргументы, аргументов не достает… дама хватает, что под руку попалось — и лупит милого по башке. А под руку ей попалась собственная туфля. Килограмма полтора обувка весит. И каблук — знаешь, какие бывают? А ля лошадиное копыто, включая железную подкову. Удар — мечта эксперта, даже гвоздики с набойки отпечатались. А тетка, как только Коля перестал ей возражать, с этой же туфлей в руке и заснула. Прочухалась — и обалдела. Вот только что Коленька свою точку зрения доказывал, а теперь не только не спорит, но и не разговаривает, хуже того — не дышит. И вообще холодный. Ужас! Звонит в милицию: я вот спала, а какой-то злодей воспользовался случаем, проник в квартиру и Колю мово ненаглядного тово… Отыщите супостата, граждане милиционеры!

— Ты что, серьезно?

— Куда уж серьезнее. Тетка не помнит ничего, рыдает, Колю своего зовет, на милицию ругается, дескать вместо того, чтобы злодея-убивца ловить, к несчастной женщине прицепились, кричит, я на вас управу найду, не тридцать седьмой год…