— Что ж, — подвёл итог импровизированного совещания Горячев, — будем ждать вестей из Хабаровска. Может быть, там их будет побольше.

— Или они будут повеселее, — подхватил Краснов.

— А лучше и то, и другое, — улыбнулся Скрипка.

Он, как всегда, верил в лучшее.

Со стороны и для неподготовленного человека это смотрелось дико — цыганка, настоящая, тут тебе и длинная толстая коса под пёстрым платком, и широкие юбки, и даже, кажется, монисты позвякивают… придерживает большими и указательными пальчиками шаль на груди, оттопыривая мизинчики, меленько пришагивает и напевает:

— В семь сорок он приедет, в семь сорок он приедет, наш старый, наш славный наш а-хиц ин паровоз…

Валуйский не мог считать себя неподготовленным, но дико было и ему. Он спокойно пережил (то есть, проспал) все восемь часов полёта, но стоило выйти из самолёта под яркое утреннее солнышко и увидеть хабаровское время на табло — семь сорок утра — как ему тут же стало нехорошо. Его мутило и подташнивало, голова кружилась, и сил хватило только на то, чтобы с горем пополам добрести до терминала, а там он даже сел на один из баулов Сочиной, разумеется, спросив разрешения. Игорь надеялся, что посидит буквально минутку, оживёт, встанет и пойдёт на поиски следователя Семёнова, того, с кем созванивался из Москвы Горячев. А тут вдруг Сочиной на глаза попалось другое табло, но всё с теми же цифрами, и…

Первый куплет ещё только начинался, а вокруг гостей Хабаровска уже начали собираться другие гости.

— Аля! Ты уверена, что ты — цыганка, а не еврейка?

Та и ухом не повела, только приплясывать начала с большим жаром:

— Он выйдет из вагона! И двинет вдоль перрона! На голове его шикарный котелок!

— Роскошный!

— Ай, ты ещё «кошерный» скажи! — Аля запахнулась в шаль и — словно не плясала только что. — Вставай, давай, баро, ищи, кто тут нас встречать должен был?

— А куда деньги кидать? — невинно поинтересовалась рыжая девочка с косичками, торчавшими как у Пеппи Длинныйчулок.

Сочина быстро шагнула к ней, властно поймала за подбородок, заглянула в глаза:

— Чай бедытко… бут тукэ бэрш?[3]

Карие глаза девочки округлились, и она испуганно прошептала:

— Тёть… а я вас понимаю! Мне тринадцать скоро! Но почему я вас понимаю?

Аля рассмеялась и выудила откуда-то из складок юбки… визитку? Она что, таскает под юбкой целый арсенал? Только что из тех же складок она доставала бутылочку с водой, отпаивать Игоря, потом кошелёк, потом паспорт…

Визитку она отдала не девочке, а её маме:

— У вашей дочери есть способности. Хорошие такие. Многим людям помочь сумеет, если захочет. Мы сейчас заняты, да и вам пора, скоро ваш рейс, а в Москве будете — звоните, спрашивайте Ярослава Олеговича…

А потом улыбнулась девочке:

— Ту пущ, чай, у Ярослава Олеговича, во са жянэл![4]

Мама схватила дочку, прижала к себе, а та рассмеялась:

— Мам, она говорит, что Ярослав Олегович всё знает!

Игорь подумал, что на месте этой мамочки выкинул бы визитку, а после руки святой водой ополоснул. После такого-то представления! Но, странное дело, женщина покрутила картонку в пальцах, покраснела и, одной рукой ещё сильнее прижимая к себе дочку, второй затолкала визитку в карман брюк.

— Спасибо вам! Мы уже боялись, что у неё… не всё в порядке.

— Всё у вас в порядке… са авела мишто, чай![5]

— Ну что, — поинтересовался Игорь, когда пассажиры прошли к посадочной полосе, — пополнила ряды экстрасенсов новым кадром?

— Нет, не пополнила. Просто приблизила к ней на полшага её будущее.

Искать Семёнова не пришлось. Он сам нашёл горестно сидящего на бауле Игоря и радостно заигрывающую с молоденьким охранником Алю. Охранник поимел неосторожность сделать Сочиной замечание по поводу её поведения, и теперь Аля от души имела его. Ментально, разумеется. Но… охраннику от этого легче не становилось.

— А, вот вы где! — обрадовался Семёнов. Он походил на Валуйского, такой же молодой, энергичный, разве что ростом пониже, а в талии пошире. — А я на вертолётной стоянке вас жду, вам Николай Васильевич не говорил, чтобы вы шли к вертолётам?

— Валуйский Игорь Александрович, — мрачно ответил ему Игорь.

— А-а, ну да, извините, здравствуйте, я Вадим Семёнович Семёнов, можно Вадим, а можно Семён. А это… — он смущённо порозовел, искоса рассматривая Алю.

— А это я, гаджё Семён, Цыганка! Так можешь и называть, всё равно отчество не выговоришь… но, если хочешь, можешь попробовать обращаться ко мне так: многоуважаемая госпожа Сочина…

Аля обошла Семёнова по кругу, поигрывая попеременно платком и юбками. Чувствуя, что молчание затягивается, фыркнула:

— А вообще лучше бы ты нас не на вертолётной стоянке ждал, а на машине, да в гостиницу отвёз, чтобы мы вещи в номере оставили. А потом бы отвёз позавтракать, а потом и к вертолётам, и мы бы полетели на ваш этот прииск, «Западный», да?

— Кстати, да, — встал, отряхивая джинсы, Игорь. — Где нам вещи оставлять и где тут у вас кормят?

Семёнов пересчитал взглядом сумки и погрустнел. Валуйский уверенно подхватил самый большой баул и испытал чарующее мстительное удовольствие, когда хабаровский следователь обрадовался, что ему достался меньший груз.

Гостиница оказалась всего в пятнадцати минутах езды от аэропорта, а Семёнов, в свою очередь — владельцем вместительного «хаммера», так что далеко идти не пришлось. В номере Аля с большой неохотой временно попрощалась с широкой синей юбкой и сменила её на брюки цвета хаки с тысячей карманов, кармашков и потайных карманчиков: надо же было где-то раскладывать все жизненно необходимые вещи. И так часть пришлось переложить в рюкзачок, практически клон рюкзака Валуйского.

Ресторан при гостинице предложил богатый выбор блюд, и голодным не ушёл никто, особенно, местный следователь. Стало ясно, почему он столь широк в талии!

Когда Вадим-Семён извинился и отлучился, Игорь, дожёвывая стейк сёмги, спросил Алю:

— Слушай, а чего в твоём отчестве, Алевтина Юрьевна, такого сверхъестественного?

Сочина звонко рассмеялась, даже из-за соседних столиков обернулись:

— Да, по паспорту я Алевтина Юрьевна. Но, когда в таборе жила, меня Алмазой все звали. А моим приемным отцом был цыганский барон Джуро… в общем, зови меня просто — Алмаза Джуровна!

— Алмаза Дуро… — с готовностью начал Игорь и стукнул кулаком по столу: — Тьфу! Сглазила!

— Да, я старалась!

Вернулся Вадим.

— Я сейчас пилотам звонил, они готовы. Вы как?

Валуйский посмотрел на Сочину. Та кивнула.

— Да, мы готовы.

Вертолёт Ми-4Л показался Але похожим на инопланетного монстра. Таких когда-то обожал рисовать на полях тетрадок по математике Лёша, её ныне взрослый сын.

— Стрекоза! — усмехнулся Игорь, и Аля покачала головой:

— Нет, какая же это стрекоза. Это… чудище.

— Это не чудище! — сверкнул золотым зубом один из пилотов. — Это прелестное создание, и вы вскоре в этом убедитесь.

— А сколько лететь до прииска? — спросил Валуйский.

— Если пойдём на крейсерской… — начал золотозубый, но его перебил коллега постарше, с изящными провалами на месте двух резцов, верхнего и нижнего:

— То далеко не уйдём. Я быстрее ста километров эту машину вести не позволю!

— Значит, часа два, — огорчился золотозубый. — Но ничего, в хорошей компании время летит незаметно!

— Время-то да, а вот твоя гробарка будет вполне заметно грохотать в полёте!

Аля ещё раз окинула взглядом машину. Выкрашенная в страшный синий цвет, с устрашающе длинными серыми лопастями винта, на таких обманчиво хрупких колёсиках, в таких жарких керосиновых ароматах… Сочина потянулась к карману с картами, но не стала брать их в руки.