Мы шли по лесу, держась за руки. Пьянящий аромат крови Эдика, просачиваясь сквозь поры его кожи, манил меня. Дразнил меня. Провоцировал. Дикий вампир, живущий внутри каждого цивилизованного, подбивал на радикальные действия. Уговаривал: ты же сильная, ты справишься, ты просто попробуешь и остановишься. Ведь ты же хочешь этого? Хочешь прикасаться к нему, хочешь нащупать языком его сонную артерию, дотянуться до неё клыками...

       "Цыц!" -- мысленно шикала я на Внутреннего Дикого, и он утихал на минутку, мерзко хихикая и скаля длинные, острые-острые клыки. А потом вновь принимался покусывать: ну давай же, давай... всего глоточек. Ну, парочка. Или троечка, да не помрёт твой Клюев! Ты посмотри, какой большой! На десятерых хватит!

       "Цыц..." -- слабело моё сопротивление, и Внутренний Дикий, ликуя, продолжал уламывать: это же так просто! Посмотри, он ничего не подозревает, давай, давай прямо сейчас, ну, пока он отвернулся, смотри, вот она -- артерия!..

       Я задержалась, Эдик шагнул вперёд, и я прыгнула на него, обвивая ногами талию, рывком запрокидывая его голову назад. Мгновенно набухшие вены заплясали перед глазами... пляска вен сменилась пляской звёздочек и дикой болью в спине и затылке -- Клюеву каким-то непостижимым образом удалось меня скинуть, и я нехило приложилась о сосну.

       Эдик пятился, наблюдая, как я поднимаюсь, вытряхиваю из волос иголки и кусочки коры. Да уж... а эту прядь придётся выстричь -- с таким количеством сосновой смолы и моему шампуню не справиться!

       Ну, Эдик. Ну, погоди!

       Я зарычала, пригибаясь к земле, и потянулась к Эдуарду Клюеву скрюченными в пароксизме страсти пальцами. Если бы он не рванул тут же, куда глаза глядят, не разбирая дороги, то эта круглая полянка между пятью сосёнками стала бы местом его смерти.

       Окончательной и бесповоротной! Я оцарапала его, когда пыталась укусить, и запах свежей крови, стократ более сильный, чем обычно, позволил Внутреннему Дикому стать Внешним.

       Фролищенским борам и в страшном сне не снилось, что по ним будут мчаться, сломя голову, бешенная вампирша и удирающая от неё обречённая жертва.

       Обречённая? Да!

       Клюев бежал, отчаянно петляя между соснами, и я от всей души забавлялась, повторяя его манёвры и даже совершенствуя. В частности, поворачивая, пару-тройку шагов я совершала по стволам сосен -- когда Эдик оглядывался, чтобы узнать, не отстала ли, часом, погоня.

       Нет!

       Мне нравилось обегать его по кругу и спрыгивать с нижних веток ему под ноги, как раз когда он расслаблялся, обернувшись назад и не увидев там меня. Нравилось, как пахло его разогретое бегом тело.

       И то, что он становился всё медленнее. Уставал.

       Когда у него не осталось сил, чтобы бежать, и он упал передо мной на колени, складывая руки у груди и умоляя, чтобы я пощадила его, я даже на миг задумалась -- ведь не хотела же его убивать, хотела ограничиться парой-тройкой глотков, так может быть...

       Нет! Мой Дикий расхохотался над всеми этими филантропскими идеями, и я медленно, с наслаждением вонзила клыки в податливую горячую плоть.

       О, да! Да, да, да...

       Я сошла с ума.

       Я точно сошла с ума.

       Я только что убила Эдуарда Клюева!

       Безжизненное тело, простёртое на ковре сосновых иголок казалось живым. Оно ещё было тёплым, но в нём больше не было ни капли крови!

       Завизжав, я бросилась бежать, куда глаза глядят...

       Глядели они на пакетик донорской крови.

       Обычно мне снилось, что я кого-то убиваю ради крови, как дикая, когда мне действительно необходимо было сделать пару глотков. Но вот она, донорская, передо мною, а мне её не хочется, совершенно. И мне страшно оттого, что я понимаю: мой Внутренний Дикий скоро начнёт меня уговаривать наяву.

       Я ведь хочу попробовать кровь Эдика на вкус.

       Очень хочу.

       Прохладное утро радовало свежестью -- вчерашняя гроза как следует очистила воздух. Я распахнула сначала окно в головах кровати, потом окно в ногах, и мощные потоки воздуха, пропитанного хвойными ароматами, тут же выявили десяток не отловленных пёрышек. Вчера я собрала их все в пакет и решила пока не выбрасывать, мало ли, на что сгодятся в сельском хозяйстве...

       Спрятав на место кровь, прислушалась: внизу царило небывалое оживление. Похоже, тётя Валя решила прийти с утра пораньше и накормить папу завтраком.

       Папу? А меня?

       Быстренько причесавшись на два умильных хвостика, чуть подкрасив ресницы для завершения образа девочки-умницы, я легко и беззаботно, вприпрыжку по лестнице, спустилась вниз.

       Тётя Валя слегка смутилась при виде меня. Папу не пришлось дважды просить, чтобы он предложил ей вернуться. Мы с Захарченко даже успели обговорить мою частичную бытовую неприспособленность и я дала слово брать у Валентины уроки по домашнему хозяйству. Но с осени! Какие уроки летом?

       Они с папой ещё не завтракали, стол был сервирован на троих. Получается, ждали меня. Это было так... мило! Ревность зажужжала сразу в оба уха: мама редко-редко, под большое настроение готовила завтрак на двоих. Мы почти никогда не завтракали вместе, хотя зачастую у неё не было необходимости уходить раньше... но я всё равно люблю свою маму!

       Ревность с оборванной жужжалкой обиженно уползла подальше от моих ушей.

       Завтрак прошёл в непринуждённой обстановке перекрёстного допроса. Тётя Валя и папа очень сильно интересовались, как проходят первые дни на новом месте, познакомилась ли я со здешними ровесниками, какие у нас отношения... мне не составляло труда отвечать беззаботно-весёлым тоном и делать вид, что допроса не замечаю. Сама же смотрела, как они реагируют на мои ответы.

       Папа искренне радовался, что у меня так много друзей и подружек, что я перезнакомилась уже почти со всеми своими сверстницами, что никакого конфликта с Клюевыми не возникло, и не отвечал на мои вопросы -- а с чего бы вдруг у меня быть конфликту с Клюевыми?

       Тётя Валя тоже радовалась и тоже искренне, пока речь не зашла о Клюевых. Видно, знала, что у дочки с ними контры, и переживала, как мои нормальные отношения с ними отразятся на отношениях с Верой.

       Едва окончился завтрак, я упорхнула к себе в комнату, где могла беспрепятственно мечтать всего об одном Клюеве -- Эдуарде.

       Намечтаться всласть не дало появление под окнами сладкой парочки:

       -- На-а-а-адя!!! Вы-хо-диии!

       Главное событие лета -- открытие аттракциона "Почувствуй себя котом Леопольдом" -- состоялось.

       -- Сейчас!

       Но в русском часе -- шестьдесят минут, поэтому моим друзьям пришлось подождать, пока я подберу себе одежду, наведу соответствующий макияж и сооружу причёску.

       Сегодня мой выбор пал на джинсовые мини-шортики и модный топик с вышивкой ленточками. Макияж "девочка-умница" был немного усилен тенями и блеском для губ, а хвостики не пришлось даже перетягивать заново, отлично вписались в непринуждённый ансамбль.

       Захарченко странно косилась на колоски, травинки и ромашки, украшающие мой топ, а я пыталась угадать, о чём она молчит вот уже пять минут, постоянно дёргая Фила за руку, стоит только тому открыть рот.

       Может, он, в конце концов, просто вздохнуть желает!

       Куда ещё пойти во Фролищах, кроме как на речку, я пока ещё не представляла, но, судя по тому, что очень скоро мы сидели на берегу под красивой сосной и любовались полётами стрекоз, мест таких, и правда, было не много.

       Я дышала полной грудью, впервые не играя "в море". Сосны за моей спиной мерно покачивались, пели ветреную песню. На том берегу полоска песка окаймляла строчку округлых кустов, за которыми тянулись вверх молоденькие сосенки. За молодняком вздымались к облакам сосны взрослые. У молодых был в иголках лёгкий молочный оттенок, а взрослые, видно, впитали в себя много солнца за долгую жизнь и, казалось, отливали рыжиной. Лух изгибался, как зодиакальный символ Льва, и мы сидели на вершине дуги, а в обе стороны, как два крыла на взмахе, лежала водяная лента. Слева коричневая -- справа синяя. А всё облака, играющие солнечным светом!