– Почему?

Он скорчил гримасу.

– Я не любил их мать. Мне пришлось жениться на ней, потому что моя мать, Элоиза, и мать Грании, Гриер Муртэг, хотели объединить наши ковены.  Мне было только восемнадцать, Грания забеременела, и они обещали сделать меня лидером нового, очень сильного ковена. Я унаследовал бы все их знания, моей матери и Грании.

Я знала, что он лгал о том, что его заставили жениться на Грании,  но я подыграла ему.

– Почему унаследовать знания должен был ты, а не Грания? Я думала, что это должно передаваться по женской линии.

– Обычно так и есть.  Но пока Грании исполнилось восемнадцать, пока она прошла посвящение и все остальное, уже тогда было ясно, что у нее не хватает амбиций, сосредоточенности, чтобы возглавить ковен. Ей это не было интересно. – Его слова были насмешливы, и я пожалела Гранию. – А я был удивительно силен. Я мог сделать ковен новым, сделать его сильнее и лучше.

– И ты женился на ней. Но она уже была беременна. Она ведь не забеременела сама по себе, – чопорно указала я.

Тело Кьярана внезапно в удивлении напряглось, и он посмотрел на меня, как будто пытаясь увидеть в моих глазах что-то большее, что-то за ними. Потом он откинул свою голову и засмеялся, его открытый смех наполнил мою машину и, казалось, сделал сгущающиеся сумерки светлее.

Я ждала, приподняв брови.

– Мейв сказала так же,  – пояснил он. Произнеся ее имя, он стал серьезным. – Она сказала то же самое, и она была права. Как и ты. Единственная моя отговорка – я был веселящимся восемнадцатилетним дураком. Плохая отговорка, которую я никогда не принимаю от Киллиана. Так что у меня двойной стандарт.

Его откровение обезоруживало, и я попыталась представить его подростком. Очень сильным подростком из клана Вудбейн. Мне нужно было вновь подвести его к вопросу об Имболке.

– Тогда я встретил  Мейв, – продолжил он, и его голос стал ниже тембром, как будто даже воспоминания о его любви заставляли его горло сжиматься от грусти. – Я почти сразу понял, что она именно та, с которой я должен быть. А она поняла, что я именно тот. Ее глаза, ее развевающиеся волосы, ее смех, форма ее рук – все в ней было сотворено для моего восхищения. Мы тянулись друг к другу, как магниты, – он смотрел на свои руки, сильные и умелые, светлокожие. Руки, которые подожгли мою мать.

Я отчаянно хотела услышать больше, больше о ней, о них, о том, что произошло не так. Но я пыталась сосредоточиться на Старлокете. Мне нужно было ставить чужие интересы перед своими.

– Приближается Имболк, – сказала я. – Ты будешь праздновать с Эмирантом? Эмирант – это ковен, который ты унаследовал от Гриер?

Внутри машины стало очень тихо. Мы смотрели друг на друга, каждый измерял, выжидая, оценивал.

Тогда Кьяран сказал:

– Эмирант – часть ковена, что я унаследовал от Гриер. Не весь: не все из Лиатаха захотели присоединиться. Зато присоединились Вудбейны из других ковенов. Но по большей части, это люди, с которыми я вырос, с кем я связан, кому я могу доверить больше, чем даже свою жизнь, – его слова были мягкими, голос – теплее меда. – Нас соединяет кровь рода на протяжении тысячи лет, – продолжил он. – Мы абсолютно верны друг другу.

– Как мафия? – спросила я.

Он снова засмеялся.

Все же, такое описание показалось мне довольно убедительным. Находиться между людьми, которые полностью принимали и поддерживали тебя, которые только хотели помочь тебе преумножить твою силу, которым ты можешь безоговорочно доверять, что бы ни случилось – это, должно быть, удивительно. Было больно даже думать о таком описании клана Вудбейнов: я почти чувствовала свою тоску за ним, и меня напугало то, что я думала об Эмиранте. О ковене, который пытался убить меня. О ковене, который в этот момент планировал уничтожить Старлокет. Но я поняла, внутри этот ковен может казаться совершенно не плохим.

Всю жизнь меня никто не принимал такой, какой я есть. Я не походила на Роулендсов. Из-за того что я была сильной ведьмой, я выделялась даже из своего ковена, и мне стало ясно, что даже Робби и Бри, мои самые близкие друзья, не могут чувствовать себя комфортно рядом со мной. Хантер, Скай и Эойф, казалось, постоянно хотели от меня чего-то другого, чтобы я была какой-то другой, чтобы я сделала другой выбор.

Мой взгляд снова остановился на Кьяране. Как сильно я могла надавить на него? Может, самое время спросить о темной волне? Он наверняка подозревал, что я что-то замышляю.

– Ты нервничаешь, – мягко сказал Кьяран. – Скажи, почему.

Было темно, и каким-то образом в своей машине я почувствовала себя в безопасности.

– Меня невероятно тянет к тем Вудбейнам, о которых ты рассказывал, – откровенно сказала я ему. – Но я ненавидела Селену Бэллтауэр и все, чего она хотела добиться.  Она пыталась убить меня, и я знаю, она убивала других. Я не хочу быть такой, как она.

Он отрицательно помахал своей рукой.

– Селена была амбициозной, самонадеянной карьеристкой – ни в коей мере она не олицетворяет мой ковен и то, чем он занимается.

– Так чем он занимается? – прямо спросила я. – Я видела, что ты делал в Нью-Йорке. Что это было? Это все для осуществления какого-то большого плана?

Кьяран прислонился к двери машины. Его глаза, что, не отрываясь, смотрели на меня, блестели в темноте, сильные руки неподвижно лежали на его шерстяном пальто. Медленно, очень медленно его губы растянулись в улыбке, я увидела его белые зубы  и прищуренные глаза.

– Ты очень интересная, Морган, – спокойно сказал он. – Ты дикая, неприрученная, с силой, как у реки, что в любую минуту может выйти из берегов. Ты боишься меня?

Я посмотрела на него, на этого человека, кто помог создать меня, и правдиво ответила:

– И да, и нет.

– И да, и нет, ― повторил он, наблюдая за мной. – Думаю, больше нет, чем да. Но все же у тебя есть много причин, чтобы ужасно бояться меня. Я едва не забрал твою жизнь.

– Ты едва не забрал мою магию – мою душу – что значительно хуже, чем просто завладеть моей жизнью, – возразила я. – Но ты не сделал этого, потому что ты мой отец.

– Морган, Морган, – сказал он. – Твое поведение мне очень приятно. Другие мои дети бояться меня. Они не задают мне таких трудных вопросов, они не противятся мне. Но ты… немного другая. Вот какая разница между ребенком Грании и ребенком Мейв.

Если честно, мне было немного жаль всех его детей.

– Только ты одна, на мой взгляд, сможешь оценить мой ковен, – продолжил он. – Только ты одна, я чувствую, смогла бы понять. Мы кое-что планируем...

Я, молча, задержала дыхание, молясь, чтобы он продолжил. Он остановился и выглянул из окна, как будто бы и не намеревался продолжать.

– Мне действительно нужно вернуться, – отстраненно сказал он.

Я подавила своё разочарование и досаду. Будет слишком легко для него почувствовать их. Без слов я завела свою машину и задним ходом покинула парковочное место. Мы ехали обратно сквозь ночь по направлению  к городу.  Я пыталась даже не думать о том, что он едва не сказал, когда мы говорили. Для этого будет еще достаточно времени.

Я отвезла Кьярана туда, где, как он сказал, остановился Киллиан. Дом был очень далеко от того места, где когда-то заставил меня высадить его Киллиан.  Должно быть, его сейчас не было там – в доме не горел свет.

– Ну что ж, до свидания, – сказал он. – Но, надеюсь, ненадолго. Пожалуйста, позвони мне поскорее.

Я кивнула и наклонилась ближе. Низким голосом я сказала:

– Папа, я хочу делать то, что делаешь ты. Я хочу творить то, что творишь ты. Я хочу, чтобы ты всё показал мне.

Он захлопнул дверцу, его лицо покраснело от волнения, когда я произнесла слово «папа». Я уехала, не оглядываясь, и плакала весь путь домой.  Я назвала его отцом. Я ненавидела саму себя.