Маруся впервые не знала куда девать руки и вообще немножко злилась на девчонок, заставивших надеть Федькины визоры. Словно ей может что-то угрожать — здесь-то! Когда мир установился уже полгода назад.

Да ничего он не сделает! Однако приближающийся враг, или бывший враг, вызывал даже не просто мандраж, а крупную паническую дрожь. Что-то скажет? Или опять просто посмотрит? От этой мысли ощутимо засосало под ложечкой. И то верно, с тех пор как разглядела его на берегу, кусок в горло не лез.

Оставалось взяться руками за пояс, чтобы не дрожали, и ждать, надеясь, что держится достаточно прямо, а хвост на затылке растрепаться не успел.

А он, гад, идет, хоть и решительно, но как-то нарочито медленно. Или кажется ей оттого, что хочет скорее покончить с этой ритуальной нафиг никому не нужной встречей? Отвернулась, словно не особо ей интересно, когда он там подойдет. Место тут удачное, полянка прямо перед беседкой, закрыта с трех сторон живой изгородью. Девки, конечно, его из прицелов не выпустят, а остальным нечего тут смотреть.

— Добрый вечер! — голос капитана едва не заставил подпрыгнуть. Нашла время глазеть по сторонам!

— Кому добрый, а кому не очень, — ответила бойко, разглядывая в упор его жилетку-разгрузку, да пересчитывая карманы. Неплохо выглядит, надо бы себе такую же завести. Сшить, вроде, не проблема…

— А что же так? Настроение плохое, или так рада меня видеть?

Насмешка в его голосе, живо заставила взглянуть в эти наглые глаза. И опять словно током прошибло, даже дыхание перехватило. Но взгляда не отвела и через мгновение «отпустило».

— Нормальное у меня настроение, капитан. Давай уже к делу. Обещалась встретиться, когда пожелаешь, и вот она я, вся перед тобой.

А он смотрит непонятно, то ли с любопытством, то ли оценивающе. Или может не её оценивает, а расстояние для удара? Разведку ножом работать учат в первую очередь. Если решится — ничто её не спасет.

— К делу — так к делу, — легко согласился капитан. — Может, в беседку пройдем?

— Это еще зачем?

Он как-то весело ухмыльнулся и пожал плечом:

— Страшно? — и тут же пояснил, не дав ей высказаться. — Так наблюдают же. Не удивлюсь, если держат на мушке. Неприятное, знаешь ли, чувство. Впрочем, потерплю.

Оставалось покраснеть, и еле заметно кивнуть:

— Убедил. Пойдем в беседку, — и топать впереди него, ощущая взгляд не только на затылке, а и на всем теле сразу.

И мысли в голове так и норовят свести с ума. Чего же ещё ему от неё надо? Что рвать на клочки не будет — это она уже догадалась, не дура.

— Присядем?

В беседке — довольно просторно, вдоль решетчатых стен, оплетенных гибкими растениями, идут скамейки.

— Постоим, — нечего ему тут рассиживаться.

— Ладно. Как скажешь.

Остановился он очень близко. Маруся даже вспомнила, как читала одну книгу про жесты, и там говорилось, что жители густонаселенных мест — городов — позволяют себе вставать к собеседнику более близко, чем селяне. Потому для него может такое расстояние и нормально, а ей некомфортно, да только сделать шаг назад не позволяет гордость.

— Говори уж скорей, чего надо, да и разойдемся.

Судя по его широкой улыбке, сказала она совсем не то, что следовало:

— Так быстро хочешь от меня избавиться? Эх, Маруся!

— Капитан…

— Знаешь, мы уже так хорошо знакомы, что вполне можешь звать меня по имени.

— Не нравится мне твое имя, — фыркнула девушка. И не то чтобы соврала, но правда же, у них дома Васькой кота звали.

В его глазах она прочла странный интерес, и по позвоночнику поползли мурашки.

— Вот как! Не нравится мое имя? Н-да. Это проблема.

— Издеваешься? — вспыхнула Маруся. — Никакая не проблема, привыкну, — что он её, за вертихвостку принимает? Она не городская, чтоб ломаться по такому дурацкому поводу. И нечего ему так тепло ей улыбаться, не на свидании, в самом деле. Потому сказала довольно резко: — Давай, Василий, говори уже, что там нарешал насчет меня! — вот, назвала — и нет уже внутри протеста.

— Много нарешал, — спокойно ответил он. — Но для начала извиниться хочу.

— Хотеть не вредно, — усмехнулась она, обретая утраченную было уверенность. — Хочешь — извиняйся.

А ей не извинений хотелось услышать, а про то, чего он там такого «много нарешал». Но этого ему знать не надо.

— Маруся! — взгляд стал серьезным, а голос торжественным. — Прошу прощения, что был несдержан и опустился до угроз, кои осуществлять в мои намерения не входит.

— То есть, рвать на кусочки и кожу с меня сдирать больше не хочешь? — уточнила она, вздернув подбородок.

— Не решил еще…

Вот теперь она на шаг все же отступила:

— Это извинение по-твоему?

Капитан молча смотрел, кусая нижнюю губу, словно раздумывал-таки, каким образом сдирать с неё кожу, а потом неожиданно спросил:

— Тебе сколько лет? — и тут же торопливо добавил: — Не говори, если не хочешь. Знаю, что женщины не любят этот вопрос.

— Глупости какие! — то, что он причислил ее, Марусю к женщинам, было лестно, а вот то, что к таким — обидно. — Почти шестнадцать. Через месяц стукнет.

— А мне тридцать пять. В тот день исполнилось.

В какой день, поняла без подсказок, и вдруг так погано стало на душе, так горько, что оставалось отвернуться, делая вид, словно что-то послышалось. Вот так и увидишь вдруг во враге живого человека — со своими мыслями и проблемами, с днем рождения, встреченным не в кругу семьи, а на поле боя под прицелом винтовки. А как же семья, кстати?

— У тебя семья где? На Земле осталась?

— Да, — и уточнил, словно ей это интересно: — мать и две сестренки — чуть постарше тебя.

— Жалеть я тебя не буду, не надейся! — буркнула она.

— Всё верно… Врагов не жалеют — их уважают, презирают, ненавидят…

— Так, вроде, ты уже не враг, — неуверенно сказала она, снова глянув в глаза. Вот не стоит этого делать, сердцем чует, а непроизвольно получается, словно притягивает.

Таких глаз, как у него Маруся не встречала больше. Зеленые такие, с коричневыми прожилками, умные, тревожащие. Будто прямо в душу заглядывает. Испытующе на этот раз:

— Но и не друг?

Копируя его, грустно кивнула. И тут же спохватилась. Спросила воинственно:

— Ну вот, извинился, пусть и не по-людски, а дальше чего?

— На задании мы, утром уйдем. Так что заодно хочу и попрощаться.

— А почему утром? Почему не сейчас?

— Так вечер уже, а ночью в здешних лесах стра-ашно, — протянул он, пытаясь шутить. — а утром оказия до боен Вязовникова. Дальше, говорят, грузовики ходят через Плесецкий перевал. Марусь, ты вот что. Дождись меня, а?

— Это как?

Он еще несколько секунд раздумывал себе чего-то, потом вздохнул:

— Как задание выполним, я еще загляну сюда. Не возражаешь?

— А чего мне возражать? Я тут не хозяйка, чтоб у меня разрешения спрашивать. Да и не принято это здесь. Это я тебе для сведения. Понравилось — заходи, конечно. Готовят-то тут вкусно.

— Понял. Ну, до встречи?

И руку протянул.

Пожать, или нет? Как-то это не по-женски, пожимать мужикам руки. Маруся замешкалась, а он все не убирает, ждет.

Ну а чего она мнется? Сунула в его лапу свою ладошку, да сразу и пожалела. Потому что этот гад вдруг взял и поцеловал ей руку — прямо как в кино. Губы у него оказались мягкие, как у лошади. И от прикосновения по коже побежали мурашки…

Вырвала руку, посмотрела на него, а сказать ничего не смогла. Ну не обзываться же. Он все-таки на двадцать лет старше — полагается проявить уважение.

Капитан еще раз быстро и пристально взглянул девушке в глаза, а потом просто развернулся и ушел. Даже словечка напоследок не сказал! Попрощался, называется!

— Не, ну скажи, что эти городские не козлы, — раздался в наушниках инфракрасной связи возмущённый голос Стебелька. — И для кого, спрашивается, ты так прихорашивалась? Нет, я понимаю — Нинкин поросёнок — дитя дитём, но этот-то — здоровый лоб. Ему внуков пора нянчить, а он все вокруг да около, и ни разу в цель!