По сравнению с успехами в Атлантике вплоть до 1943 года число потопленных судов союзников на Средиземном море было незначительным, а потери в подводных лодках стран «оси» — весьма высокими. Потопив в первой половине 1943 года 37 судов союзников (129 400 брт), немцы потеряли 12 лодок, их союзники итальянцы — девять. Во второй половине года немцы потеряли еще восемь лодок, итальянцы — 11. После капитуляции Италии немцы лишились баз, и теперь их субмарины совершали долгие переходы в районы боевых действий и обратно, постоянно находясь под воздействием сил противолодочной обороны. С октября 1943 по май 1944 года германские лодки потопили в Средиземном море всего 20 судов.
24 октября у побережья Испании авиацией была потоплена «семерка» U-566 капитан-лейтенанта Ханса Хорнколя. В ноябре потерь стало еще больше. 10 ноября авиация разбомбила U-966 капитан-лейтенанта Эккехарда Вольфа. Восемь подводников погибло, 42 — интернировано в Испании. 25 ноября было уничтожено еще 15 лодок, что почти положило конец существованию германского Атлантического флота. Все, что могли немцы противопоставить англо-американским достижениям в ноябре, — жалкие 67 000 тонн союзнического судового тоннажа, который вырвали торпеды из маленьких конвоев.
В «ПЕТЛЕ ПАЛАЧА»
Вечером 26 ноября 1943 года U-230 капитан-лейтенанта Пауля Зигмана выскользнула из гавани Бреста в последний раз. Она последовала в кильватере эскорта, прошла противолодочные сети и узкости, после чего на высокой скорости помчалась в океан. Слово старпому Вернеру:
«Мы знали, что наш отход оставался тайной, поскольку всеведующая английская радиостанция „Кале“, освещавшая в передачах плохие новости из Германии, не передала нам особых пожеланий.
Около полуночи мы взяли курс строго на юг и последовали вдоль французского берега над двухсотметровой линией континентального шельфа. Вместо того, чтобы плыть в „Долину Смерти“, мы устремились на юг, к северному берегу нейтральной Испании. За ночь пришлось погружаться три раза, но мы увидели первые солнечные лучи, избежав серьезных ударов. Когда лодка погрузилась для дневного перехода, Зигман по внутренней селекторной связи проинформировал команду о нашей рискованной миссии. Их реакция выразилась в смеси удивления и осторожного одобрения. Они слишком долго шли через ад и знали правила игры».
На пути к испанскому берегу во время первого длительного погружения U-230 миновала сильно разрушенный Лориан, а во вторую ночь оставила по левому борту Ла-Рошель. Заметив огни Сан-Себастьяна, Зигман дал команду всплывать, после чего повернул на запад и проследовал вдоль черного контура высоких гор на расстоянии примерно четырех миль от берега. Путь лодки вдоль испанского побережья остался в тайне, и подводникам удалось полюбоваться видом мерцающих огней городов Сантандера и Хихона. На пятую ночь U-230 обогнула опасные скалы мыса Ортегаль, а двадцать часов спустя прошла мыс Финестерре, район, где недавно были потеряны четыре лодки. На следующую ночь впереди замерцали миллионы огней, отраженных в небе, — Лиссабон. Пока его жители развлекались или мирно дремали под одеялами, немцы пересекли Лиссабонский залив. На восьмой день плавания они часто подвсплывали на перископную глубину и брали пеленги на мыс Сан-Висенти.
Вскоре U-230 оставила Кадис за кормой и приблизилась к мощной английской обороне пролива. Через два часа после полуночи 6 декабря она проникла в бухту Барбате — последний пункт маршрута в его европейской части. Затем субмарина погрузилась и легла на песчаное дно. Днем частые взрывы глубинных бомб всего в нескольких милях к востоку напомнили экипажу, что «томми» намерены препятствовать проходу через пролив. Пока часть команды отдыхала, а другая готовилась к прорыву, командир с офицерами разрабатывал дальнейший план действий. После нескольких часов обдумывания различных вариантов Зигман наконец решил срезать угол в сторону североафриканского порта Танжер, а уже оттуда проследовать в «петлю палача» — Гибралтарский пролив.
Вечером 6 декабря команда заняла боевые посты и получила инструкции на следующие три дня.
«В 21.00 лодка поднялась на гладкую морскую поверхность и устремилась в сторону африканского берега. Вверху расстилалось темное чистое небо, усеянное сверкающими звездами. Когда мы вышли из защищавшей тени испанского берега, замолотили радарные импульсы. Полностью доверившись акустику, мы продолжали бросок — с колотящимися сердцами.
„Контакт — интенсивность три!“
Крик прозвенел в ночи как разбившееся стекло. Мы скатились в рубку, и лодка моментально ушла на глубину. Импульсы прекратились, наступило молчание. Ободренные, мы всплыли. Но после восьмимильного пробега сильный импульс снова заставил нас погрузиться.
В 23.00 мы опять всплыли и, не обнаружив самолетов, пошли вперед. На этом переходе аккумуляторы зарядили так, что их должно было хватить на три дня погружения. Мы пересекли обширный участок моря, вздымая искрящиеся фонтаны, пенившиеся вокруг корпуса и оставлявшие предательские пузыри на много миль позади нас. И все же нас не обнаружили. Вскоре показались огни Танжера, и оттуда курс был проложен на восток, к узкой щели между двух континентов».
Вскоре субмарина затесалась в скопление африканских рыболовецких судов и осторожно сманеврировала между ними. Через сорок минут, миновав ничего не подозревавших рыбаков, U-230 оказалась в опасной близости к проливу, где радарные импульсы пищали невыносимо громко.
Не было никакой необходимости испытывать фантастическую удачу, выпавшую на долю экипажа. Лодка погрузилась.
7 декабря в 00.45 U-230 начала бесшумный бег через глубины. Лодку отдифферентовали на глубине сорок метров, и она шла, слегка наклонив нос. Скорость установили в полтора узла, достаточно, чтобы держать ее на плаву. Но течение, достигшее в точке погружения трех узлов, увеличивало скорость до четырех с половиной узлов. Оно должно было постепенно усиливаться по мере приближения к проливу, в котором поток, несшийся в Средиземное море, должен был разогнаться до восьми узлов.
«Я обосновался в центральном посту, ожидая дальнейших событий. Кестнер, лучший акустик, вскоре определил прямо по носу слабый шум винтов и писк гидролокатора. Также регистрировались странные импульсы, которых он никогда раньше не слышал. Я отправился в радиорубку, чтобы разобраться с этим феноменом. Во второй паре наушников ясно слышался незнакомый радиолокационный сигнал, источником которого Кестнер считал новую аппаратуру обнаружения. Импульсы звучали как свист, издаваемый сжимаемыми резиновыми игрушками…»
Внезапно Вернера осенило: это был не новый английский прибор, а разговор… дельфинов! Слушая внимательно, можно было различить их голоса. Пораженные, немцы слушали беседу множества дельфинов, резвящихся в подводном течении. Некоторые были в отдалении, другие слегка касались корпуса лодки, но всем им, казалось, понравилась гигантская стальная рыбина, и они приняли ее в свою компанию. По мере продвижения в пролив их переговоры стали интенсивнее, одновременно усилились и импульсы на гидролокаторе. Однако когда вдалеке разорвалась первая глубинная бомба, пищащая компания торопливо вернулась в Атлантику…
На поверхности множество английских эсминцев деловито резали водное пространство в поисках нарушителя. Их активность достигла пика около 10.00. Локационные импульсы сыпались на U-230 как град, но быстро перемещающийся слой воды разной температуры и плотности покрывал лодку спасительным ковром. Оказавшись не в состоянии установить контакт, эсминцы возобновили старую игру — бросали «вабос» наобум.
«К полудню, когда я сдал вахту, писков стало меньше и они остались за кормой. Стало ясно, что блокада прорвана и пройдена самая узкая часть пролива. Течение постепенно утихало, и к 16.00 у Зигмана кончилось терпение. Он приказал: „Старпом, поднять лодку под перископ, посмотрим, что нам удалось. Будет интересно увидеть Европу и Африку одновременно“.
Капитан сам сел у перископа, быстро поднял его, проверяя, что делается в непосредственной близости. Затем покрутил его во все стороны и наконец сказал: „По-моему, Скала осталась далеко за кормой. Дайте посмотреть лоцию“.
Я вручил ему тяжелый том морской лоции испанского побережья, в котором была фотография Гибралтарской скалы, ее вид с моря.
„Да, мы уже прошли ее. Проскочили быстрее, чем предполагали. Вызовите Прагера, надо взять пеленги“.
Штурман вскоре сообщил точные координаты. Результаты, полученные Прагером, были удивительны. Мы миновали Гибралтар и на семь с половиной миль проникли в Средиземное море. Быстрые расчеты подтвердили, что под водой скорость была около 14 узлов, из которых на долю течения приходилось 12 с половиной…»