ИЗГОЙ

Стукалин Юрий

Бросается на Много Врагов

- Меня зовут Том Сонберг. Моего отца убили мексиканцы. Мою мать убили американские солдаты. Я вырос среди команчей. Они мой народ.

Старик склонил седую голову и замолчал. Несколько минут он сидел не шелохнувшись, и не произнеся ни единого слова. Ральф Патчер, писарь форта Силл, тяжело вздохнул, обмакивая в чернильницу высохшее перо. Он видел, как по щеке старика скатилась слеза, и не решился подгонять его.

- Команчи были самыми гордыми людьми на всем белом свете, - продолжил старик, поднимая голову, и Патчер поразился произошедшим на его лице переменам. Теперь перед ним сидел уверенный в себе человек, с пронзительным взглядом и невероятной внутренней силой.

Патчер давно знал этого странного человека. Тот много лет провел среди дикарей, а когда всех их загнали в резервации, остался жить вместе с ними. Патчер поежился - хуже команчей могут быть разве что гремучие змеи и апачи. Даже сейчас, в резервации, он с опаской проходит мимо них, хотя уже много лет индейцы ведут себя тихо. Голодные, завернутые в свои грязные, рваные одеяла, они, судя по всему, не представляют опасности. Но кто может заглянуть в мозги дикарей? Кто знает, что у них на уме? Коварные и безжалостные, они в любой момент способны перерезать тебе глотку, содрать с тебя скальп, а потом плясать с ним до посинения под звуки своих там-тамов. А этот странный старик не хочет жить, как нормальный белый человек, и откликается только на ту собачью кличку, что дали ему краснокожие - Бросается на Много Врагов. Старый, выживший из ума идиот…

- Да, да, мистер Сонберг, - Патчер услужливо улыбнулся, и снова обмакнул перо в чернильницу. - Продолжайте, пожалуйста. Я записываю.

- Мне было лет пять, когда я впервые увидел диких индейцев. Техас когда-то принадлежал Мексике, но вам не хватало земли, и вы отняли его. В те времена команчи чувствовали себя там истинными хозяевами, и мало кто решался обосноваться в тех благодатных краях. Мои родители думали, что смогут найти там свое счастье. Построить дом, вспахать землю, завести скот. Но им не повезло. И дело было не в команчах. Они то стали нашими друзьями и защитниками… Они помогли нам, приютили, когда мы попали в беду. Но вам опять не хватало земли, и команчи стали мешать вам. Пришли солдаты. Они убили мою мать и моих друзей. Именно в тот день я стал одним из них - одним из дикарей, как говорите вы, хотя по мне, дикари - это вы.

- Прошу прощения, мистер Сонберг, - Патчер испуганно посмотрел на загоревшиеся глаза старика, и машинально немного сдвинул стул поближе к двери. - Вы хотите, чтобы я все это записал на бумаге?

- Ты будешь записывать все, что я буду говорить, - старик достал маленькую трубку, и начал набивать ее табаком. - Или я уйду.

- Что вы, мистер Сонберг. Я лишь уточнил, - Патчер примирительно приподнял руку. - Полковник Хопкинс приказал мне записать ваш рассказ, как можно более подробно. Вы говорите, пожалуйста. Я вас внимательно слушаю, и все записываю.

- Я никогда не забуду тот день, полностью изменивший мою жизнь. В то утро меня разбудил звук армейского горна, а затем земля содрогнулась от топота сотен копыт. Кто-то закричал, что нас атакуют солдаты, и полусонные люди начали выскакивать из своих палаток. Мой приемный отец, Красная Выдра, сбросил с себя бизонью шкуру, под которой они спали с моей белой матерью, схватил оружие и бросился наружу. Он был вождем нашего лагеря, и должен был первым встать на защиту своих людей. Мать вскочила с ложа вслед за Красной Выдрой. Она что-то крикнула ему, но тот не услышал. Мне тогда было лет шестнадцать, и я умел держать в руках оружие. Но я не знал, как поступить. Я не индеец. В моих венах течет кровь белого человека. Раздались выстрелы. Много выстрелов. Крики и стоны несчастных до сих пор звучат в моих ушах. Я потянулся за ружьем, и в нерешительности посмотрел на мать, но она покачала головой. В ее глазах застыл страх.

- Оставайся здесь, - она старалась перекричать шум начавшегося боя. - Ты белый. Ты не можешь стрелять в белых людей.

Но я не мог оставаться в палатке, позволив кому-то убивать моих краснокожих друзей. Мы уже несколько лет жили с команчами. Мы не были пленниками. Мать стала женой Красной Выдры по своей воле. Никто не принуждал нас оставаться с ними. Это был наш выбор. Я схватил ружье, и в этот момент палатка загорелась. Дым моментально заполонил пространство, вынуждая нас из нее. Повсюду метались люди, падая под ударами сабель американских кавалеристов. Несколько солдат с факелами одну за другой поджигали палатки ни в чем неповинных индейцев. Наш лагерь был мирным. Красная Выдра старался избегать конфликтов с белыми людьми, но для них нет разницы, какой перед ними индеец - мирный или нет. Если сила на стороне белого человека, он будет убивать любого. А атаковать мирный лагерь, люди которого не ожидают такого коварства, всегда проще.

На нас с матерью неслось несколько всадников. Я замахал руками и закричал на английском языке, что мы белые люди, но они толи не слышали меня, толи не желали слышать. Лезвие длинной сабли первого кавалериста рассекло голову моей матери надвое, а второй сбил меня лошадью наземь. От удара я потерял сознание, и пришел в себя лишь когда чьи-то сильные руки подхватили меня, и усадили на лошадь. Я с трудом приоткрыл глаза. Красная Выдра вскочил на лошадь за моей спиной и, придерживая меня рукой, ударил скакуна пятками по бокам. Солдат оказалось вдвое больше, чем наших воинов, и теперь команчи отступали. Многим удалось скрыться в накрывшем лагерь дыму от горящих палаток и порохового дыма ружей американских солдат. Но многие нашли там свою смерть. В основном, женщины и дети. Воина убить сложнее. Позже я видел место побоища. Трупы женщин со вспоротыми животами и отрезанными гениталиями, дети с раздробленными черепами. Ваши вояки потом назвали эту резню сокрушительной победой над кровожадными дикарями.

Красная Выдра отвез меня в холмы, спрятал в зарослях, а потом вернулся к лагерю. Не для того, чтобы мстить. Нет. Чтобы помочь другим людям бежать, прикрыть их отход. Для мести будет другое время.

Я лежал там, где оставил меня мой приемный отец, и плакал. У моей матери были длинные светлые волосы, и негодяй, убивший ее, не мог не видеть этого. Я много слышал о жестокости белых людей, но никогда не думал, что она может коснуться нас. А теперь моя мать была мертва. Белая женщина, убитая белым солдатом. Я постарался встать, но не смог. Позже шаман сказал, что у меня были сломаны ребра. А потому я просто лежал и плакал. Боли я тогда не чувствовал, она пришла после. Мне хотелось вскочить на ноги и бежать к разрушаемому солдатами лагерю. Жгучее чувство ненависти охватывало меня. Там погибла моя мать, там сражался в неравном бою Красная Выдра, там белые солдаты убивали моих друзей. Убивали только за то, что их кожа была другого цвета, и жить они хотели иначе. Копыта их лошадей втаптывали в землю маленьких детей, их сабли разрубали женщин в куски. Они не щадили никого… Я снова попытался подняться, но это оказалось превыше моих сил. Безумная ярость сжигала меня изнутри. Я впервые хотел убивать людей. Белых людей. Если бы я только мог вернуться в лагерь… Если бы только мог… Сейчас я понимаю, что вернись я тогда в лагерь, меня бы убили в первую же минуту. Для мести нужен холодный рассудок и время. Я прожил долгую жизнь, и сегодня уже не испытываю ненависти, которая жгла меня в течение многих лет с того дня. Сегодня я просто старик. Нет ненависти. Я утопил ее в крови. В крови белых людей…

Дверь, скрипнув, отворилась, и в проеме появился человек. Писарь вскочил, едва не уронив стул, вытянулся в струну, и облегченно вздохнул.

- Садись, Патчер, - махнул ему, полковник Хопкинс быстро подошел к старику, и с улыбкой протянул руку. - Здравствуй, Том. Спасибо, что откликнулся на мою просьбу.

- Рад видеть тебя, Мэт, - старик встал, и крепко пожал его руку.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: