— Вас случайно не выгнали? — голос хозяйки зазвучал резко.

— Конечно, нет, мадам. Некоторым из нас позволили отдохнуть после полудня, поскольку предвидится много хлопот, — объяснила девушка и поспешила вверх по лестнице, сопровождаемая невнятным бормотанием.

Так долго не продлится. Хозяйка слишком хорошо знала привычки своих жильцов. Несомненно, даже маленькая перемена в их поведении вызывала подозрение — не ухудшилось ли их положение? До боли закусив губу, Виола быстро проскользнула к себе и плотно закрыла за собой дверь.

Сняв шляпку, девушка прошла к окну и пошире открыла его створки, чтобы проветрить комнату. Заводские запахи тяжело оседали на окрестности, смешиваясь с сырыми испарениями грязного канала. Несмотря на это, маленькая, чисто вымытая мансарда стала казаться Виоле родной и желанной при мысли о том, что хозяйка немедленно выставит девушку из жилища, если поймет, что та лишилась заработка. Единственное пристанище, которое девушка в этом случае сможет себе позволить, так это — ужасную ночлежку, где все жильцы теснятся в общих комнатах.

Конечно, можно обратиться за помощью к дамам с квартала Сент-Дени. Но мадемуазель Аделаида никогда бы не унизилась до просьб о помощи и приучила к этому свою воспитанницу. Правила приличия допускают лишь визит вежливости, где появится возможность как бы невзначай упомянуть о том, что Виоле придется искать более подходящую работу.

На улице еще не стемнело, но Виола переоделась ко сну и улеглась в постель, стараясь заглушить нарастающую тоску и чувство голода. Сон казался благословенным спасением.

Лишь только она закрыла глаза, как перед ней возникли дамы в роскошных платьях и драгоценностях. Виола блуждала среди их туманных видений, шелеста шелка и голосов, произносящих слова на иностранных языках… И вновь ее разбудило смутное чувство тревоги. Девушке показалось, что она спала всего несколько минут, но оказалось, что ночь уже давно вступила в свои права. Как и вчера, сердце вновь забилось в груди тяжелыми ударами, а уши оглушила тишина.

Откуда могло возникнуть это противное ощущение, что кто-то находится в комнате?.. Надо проснуться, проснуться, проснуться… Но не было сил открыть глаза. Она так устала, что спала бы даже на улице. Серебряные ножницы заблестели в канаве… Она наклонилась, чтобы достать… Мужская рука перехватила их. Он здесь, в ее комнате… Она должна проснуться… она должна… должна…

Во сне он схватил ее за запястье и прижал к себе, к своему подбородку. Она не испугалась, хотя не видела его… она по-прежнему не могла разомкнуть веки… она чувствовала себя в его объятиях в безопасности… такой защищенной и огражденной от всего…

Мишель начал привыкать к огромному дому, многочисленные комнаты которого были полны воздуха. Ему казалось, что он находится в каком-то волшебном мире — высокие потолки старинного особняка, под ними причудливым образом скрещиваются длинные балки; старинная мебель цвета темной вишни, бронзовые канделябры и люстры, от которых по вечерам бегают фантастические тени по стенам. Ноги утопают в персидские коврах, которые слегка приглушают эхо, издавна обитающее в этом удивительном доме.

Сегодня в дом пожаловали гостьи, поэтому Мишель был одет более нарядно, чем обычно, и очень боялся что-нибудь испортить. Одежды у него теперь было много, но он предпочитал ее пореже трогать, ведь так приятно заглянуть в шкафы и увидеть, что все аккуратно сложено на полочках и висит на вешалках, такое чистое и вкусно пахнущее отдушками.

Мальчик мирно сидел на кресле, разглядывая красивый узор на ковре, в то время как княгиня София беседовала с гостьей. Он не прислушивался к их словам, поскольку обыденный разговор женщин никогда не вызывал у него интереса. Мишо никто не принуждал сидеть здесь, ему предоставили полную свободу, но мальчику нравилось находиться рядом с княгиней Маре-Розару. Особенно, когда она по-матерински обнимала его, целовала в лоб и гладила волосы.

Сегодня княгиня Софи вывела к гостям своих детей — шестилетнего Эмиля и маленькую Элину. Гостьи с удовольствием тискали малышей, но Мишо сознательно держался на небольшом отдалении от всех, не допуская к себе приветливых дам. Он знал, что не имеет права считать себя ровней детям княгини Маре-Розару, и в такие моменты чувствовал себя неловко в этом доме.

Маленькая Эли очень уютно устроилась на коленях госпожи Доминики, прижавшись щекой к ее пышной груди. Женщины без умолку умилялись красотой малышки, и Эмиль, рассердившись, что остался без внимания, начал сердито шуметь. Улыбнувшись, мать распорядилась принести ему засахаренных орехов, и малыш тут же успокоился, принявшись за любимое лакомство.

— Михась, ты любишь бывать в лесу? — поинтересовалась госпожа Милиса у Мишо.

Он в ответ вежливо кивнул:

— Да, я очень хочу увидеть настоящего дикого медведя.

— Отлично, — гостья дружелюбно улыбнулась мальчику. — Значит, ты растешь храбрым. Настоящий мужчина ничего не боится в лесу. А ты к тому же носишь имя лесного хозяина. Ты, наверно, уже знаешь, что Мишкой обычно зовут в здешних местах медведя?.. Хочешь, я спою тебе песню-легенду о твоем тезке? — предложила Милиса и, не ожидая ответа, начала петь на своем родном, румынском, языке. Это был, скорее, речитатив, который она сопровождала постукиваньем пальцев по коленям. Мальчик вслушивался в поток звуков, словно зачарованный. Если бы его спросили, о чем эта сказка, он вряд ли смог бы ответить, хотя его поразила история о медведе-оборотне, защищающем добро и наказывающем зло.

Когда Милиса закончила свое повествование, Софи попросила ее спеть еще что-нибудь. Гостья присела за фортепиано и стала исполнять известные всем романсы. Остальные дамы принялись ей подпевать, и даже маленькая Элина невпопад хлопала своими маленькими ручонками.

Один лишь Мишо тихо сидел на стуле. Ему все еще слышалась запавшая в сознание песня-легенда о медведе.

— Тебе следует выйти замуж, моя дорогая, — сказала мадам де Ланж Виоле, к сожалению, не пояснив, как это сделать. — Я не против твоей работы, но подумай только, какими грубыми станут твои нежные руки?

Она недовольно покачала головой, и седые завитки волос на висках закачались под кружевом, украшающим ее прическу. На фоне бледно-розовых стен и выцветших портьер цвета зеленых яблок она выглядела хрупкой, изящной и древней, как гирлянды на штукатурке, что украшали потолок и камин.

— Подумать только, ты решила стать переписчицей бумаг? Это ужасно — представить тебя за конторкой. Я хочу, чтобы ты передумала, моя дорогая. Это не понравилось бы мадемуазель Аделаиде, не правда ли?

Этот довод, приведенный тоном легкого упрека, наполнил досадой душу девушки. Виола сама прекрасно понимала, что ее благодетельница всем сердцем желала ей совсем иной доли, но разве ее вина, что все складывается совершенно иначе… Девушка опустила голову и сказала с отчаянием:

— Но вы только подумайте, как это может быть интересно! Возможно, я буду работать у писателя, который станет очень известным. — Очень сомнительно, дорогая, — мадам де Ланж недоверчиво покачала головой. — Я не думаю, что в наше время может появиться автор, равный нашим гениальным писателям прошлого века. Не хочешь ли кофе, милая?

Когда они устроились за маленьким столиком у окна, горничная доложила о визите баронессы де Солиньяк и ее сестры мадемуазель Дорвиль. Радостно приветствуя Виолу, мадемуазель Дорвиль тут же потребовала от девушки объяснений, почему она так долго не навещала своих друзей.

Стараясь не вызывать у дам волнений, Виола попыталась объяснить, что значит работать за деньги и ложиться спать за полночь. Выслушав ее, баронесса понимающе качнула годовой и заметила, что девушка очень хорошо сделала, не забыв о старых приятельницах своей покровительницы.

— Вы уже навели лоск в вашей новой квартире, дорогая? — поинтересовалась мадам де Солиньяк.