На часах Бенареса только что пробило 9 часов. Улицы были ярко освещены, и во всех домах горели яркие огни. Казалось, весь город желал привнести свою долю блеска и роскоши в шумный и великолепный бал, даваемый лордом Сингльтоном, как он сам выразился, разговаривая с принцессой Джеллой, для высших сановников Ост–Индской компании, для укрепления их связи с вождями индусской знати. Роскошные сады дворцов губернатора представляли вид более чем волшебный. Куртины сада были усеяны разноцветными огнями, которые соединяли громадные деревья; игривые причудливые отблески на ветвях деревьев и на прудах поражали воображение, на заднем плане возвышался дворец из белого мрамора, из которого лились волны света; он служил довершением декорации праздника. Чтоб закончить в воображении читателя эту картину, представим себе мысленно посреди этой роскошной обстановки под живительной тенью столетних деревьев на муравчатых коврах луговин живую пеструю толпу, в которой красный мундир английских офицеров перемежался с роскошными, исполненными истинно восточной пышностью костюмами раджей и индийских дам высшего света.

Привлекательная южная ночь и дивная теплота воздуха так и манили гостей лорда Сингльтона из смрадной удушливой атмосферы зал на чистый, вольный воздух, под звездный свод голубого неба. Сладкие, полные гармонии звуки оркестров, расположенных по краям сада и скрытых в листве, раздавались в мягком воздухе южного климата и разливали море живых упоительных звуков. Слуги губернатора в ливреях и с серебряными подносами в руках сновали в толпе гостей, разнося прохладительные напитки.

Небольшая группа людей, состоящая исключительно из англичан, стояла вблизи первых ступеней великолепной лестницы, убранной цветами и служившей сообщением дворца с садом. Группа эта состояла из четырех девушек и такого же числа офицеров, находящихся на службе в Ост–Индской компании.

Один из офицеров, очень красивый мужчина лет 26 с белокурыми усами, растущими кверху и завивающимися колечками, казалось, служил центром, куда устремилось общее внимание собеседников. По тому интересу, с которым его слушали, можно было судить, насколько увлекательным был его рассказ. Офицера звали Мидлей. Разговор был прерван одной из молодых девушек, находившихся в группе офицеров, выпалившей вдруг со смехом:

— Перестаньте, перестаньте, лейтенант. Кто задается мыслью убедить нас во многом, не убеждает нас ни в чем, вы чересчур преувеличиваете!

Эти слова были произнесены прелестной на вид девушкой с голубыми глазами и густыми белокурыми волосами.

— Полноте, мисс Эллен, — воскликнул лейтенант Мидлей, и в его голосе прозвучали нотки оскорбленного самолюбия, — как можете вы думать, что я преувеличиваю?

Девушки дружно согласились:

— Да, да, да! Она вправе говорить так.

— Разумеется, чтоб поселить в нас страх?

— Ах, мисс, не грех ли так превратно судить обо мне?

— В самом деле, — прервала его с улыбкой Эллен, — может быть, вы говорите правду. В таком случае, это было бы обстоятельством, смягчающим вашу вину. По все–таки мне кажется, что вы смотрите на опасности, встречающиеся в Индии, сквозь увеличительные стекла, превращающие кротовые кучи в горы и муравья в слона!

— Смею уверить вас мисс, что я ничего не преувеличиваю, говорю одну только правду. В увеличительные стекла мне смотреть незачем, так как я обладаю превосходным зрением и вижу все отлично.

— А где же доказательства вашей правоты?

— Сделать мне это совсем нетрудно, так как общеизвестно, каким опасностям подвергаются в Индии английские войска. Стоять сомкнутыми рядами под неприятельским огнем менее опасно, чем в ожидании удара в спину. В открытом сражении вы сходитесь с неприятелем лицом к лицу, и он сражается с вами, соблюдая общепринятые военные правила…

— Да здесь, насколько мне кажется, — вмешалась в разговор совсем еще юная особа по имени Нэнси, — нет даже и войска, с которым можно было иметь дело.

— В том–то и все горе. Я ни на что другое и не жалуюсь! Правда, здесь нет войска, с которым можно было бы сражаться честно и открыто, но врагов тьма.

— Так где же они?

— Очень умен и ловок был бы тот, кому удалось бы разрешить этот вопрос.

— Почему?

— Очень просто: неприятель скрывается, он рассеян повсюду, и вместе с тем его не видно. Он ведет губительную войну, набрасываясь на нас исподтишка, неожиданно. Не проходит ночи, чтобы мы не потеряли кого–нибудь из своих. На перекличках каждый день недосчитываются одного–двух солдат и после находят их удавленными индийским арканом или пораженными ударами предательского клинка. Поднимающееся солнце на всем пространстве английских владений освещает трупы жертв, убитых подло, под покровом ночной мглы.

С насмешливых лиц девушек сами собой сползли улыбки, а в голосе появилась тревога.

— О, как это ужасно, лейтенант Мидлей! — произнесла хорошенькая Нэнси.

— Да, радости здесь совсем мало, — согласилась с нею мисс Ловель, — по моей спине пробежали мурашки.

«О, какие счастливые эти мурашки», — подумал прапорщик Скелли, без ума влюбленный в мисс Ловель, глядя с упоением на ее груди, немного раскрытые вырезным корсажем.

Мидлей продолжал:

— И эти таинственные убийцы или, вернее, эти демоны, которых подстрекает какой–то дикий, непостижимый фанатизм, тем опасны, что неуловимы.

— Но куда же и как они исчезают?

— Никто не знает.

— Однако их должны, как мне кажется, видеть в момент нападения?

— Никогда.

— Как это?

— Как я уже имел честь объяснить вам, они совершают свои злодеяния среди ночного мрака, а первый утренний луч солнца разгоняет их, и они исчезают, как призраки. Совершенно обнаженные, натерев тело маслом, сбрив с головы волосы, чтобы избежать желания умирающих за что–нибудь ухватиться, они выползают из своих логовищ, едва ночная мгла сменит дневной свет; они ползут, как пресмыкающиеся, прыгают, как тигры, и при малейшей тревоге разлетаются, как иссохшие листья, гонимые бурным ураганом.

— Что за ужасы рассказываете вы, лейтенант? — вскричала мисс Ловель, и румянец ее щечек сменился бледностью. — Я, наверное, не смогу сегодня уснуть, этот кошмар будет преследовать меня!

— Но каким же образом вы защищаете себя от нападений этих презренных убийц? — спросила мисс Нэнси.

— Мы достигаем этого только благодаря постоянной осторожности и готовности в любой момент дать им отпор. Мы сами преображаемся в диких зверей, чтобы достойно отразить коварных убийц. Хитрость — вот путь, по которому мы идем к победе.

— Хитрость? — переспросила мисс Эллен, заметно удивляясь.

— Так точно.

— Какая же?

— Сейчас расскажу, но прежде должен предупредить вас, что вряд ли это будет смешно, так как наша хитрость не менее страшна, чем коварство индусов.

— Да, лейтенант, вы владеете даром возбуждать и увеличивать любопытство, — заметила Нэнси, — умоляю вас продолжайте!

К просьбе девушки присоединились все остальные слушатели.

— Я дрожу от предчувствия чего–то ужасного, — прибавила мисс Ловель, — я страстная охотница необыкновенных и ужасных историй, но больше всего довольна тогда, когда начинаю чувствовать, что волосы мои готовы подняться дыбом.

— Ах, милая, — шепнул ей страстным голосом Скелли, — если когда–либо вы будете моей женой, то я на все решусь, чтобы доставить вам удовольствие. Если будет нужно, я заставлю вас содрогаться день и ночь.

— Продолжайте ваш рассказ о хитрости! — воскликнули нетерпеливо девушки.

Мидлей продолжал:

— На опушке небольшого леса, примыкающего к южной части Бенареса, почти каждую ночь убивали часовых. Один из наших офицеров предложил поставить на этот опасный пост чучела людей, одетых в красные мундиры, с форменными фуражками на головах. Мы же с пистолетами в зубах, погрузившись по горло в вонючую грязь соседнего болота и прикрыв головы листьями лотоса, устроили засаду.