Тем больший интерес в этой связи представляют два свидетельства, не предназначавшиеся к печати. Одно из них — донесение английского агента, проникшего в Комитет общественной безопасности и скрывавшегося под именем Рауля Эсдена: «Король Максимилиан, — с иронией отмечает он, — не всегда владеет собою настолько, чтобы скрыть свою антипатию… Все же он так хорошо управляет своими чувствами… что все красноречие, все таланты, богатства, умы, которые не подчинились ему без остатка, подлежат уничтожению и сметаются прочь с его пути. Подозревать всех и вся — его единственный принцип. Его собственные коллеги по Комитету должны ненавидеть и бояться его, немыслимо, чтобы они не испытывали этих чувств»[13]. Другое, приписываемое маркизу де Семонвилю, озаглавлено: «Заметки для развлечения графа Прованского» и характеризует Робеспьера следующим образом: «…адвокат из города Арраса… со своей физиономией больной лисицы… ужасающий тех, которые пристально посмотрят на него, он в глубине положительно отличается недостатком смелости: он очень ловко умеет выдвинуть вперед других, с тем чтобы самому удержаться позади. Его красноречие водянисто; в его крикливом голосе заметен недостаток отчетливости; его никак нельзя назвать оратором. Почему же в настоящее время он оказывает такое необычайное влияние на конвент? Говоря правду, я просто думаю, что он внушает страх… Он говорит, будто он великий друг и защитник свободы; но я в этом несколько сомневаюсь, так как он защищает ее только тогда, когда дело идет о нем самом…»[14] И вновь примечательное сходство: и английский шпион, и французский дипломат упоминают о страхе, боязни, нагоняемой на всех Неподкупным. Не это ли лучше всего другого объясняет ту поистине патологическую ненависть, которую испытывали к вождю монтаньяров его враги? Репутация «величайшего из извергов»[15], закрепившаяся за ним во многом благодаря отзывам его бесчисленных врагов и недоброжелателей, «перекочевала» в труды ряда историков. Томас Карлейль, призывавший милосердие божие к Робеспьеру[16], был, скорее, исключением из правил. Голоса историков-робеспьеристов, уверявших, что Робеспьер и его группа «были продолжателями дела буржуа XIV века и 89 года, которые не отделяли буржуазию от народа»[17], буквально «утонули» в хоре инвектив в адрес Неподкупного и людей, разделявших его взгляды. Прав был Фридрих Сибург, еще в 1938 году заметивший по поводу Робеспьера, что «любой клочок информации, касающийся его, несет следы либо восхищения, либо слепой ненависти, но никогда — беспристрастности…»[18]

Пожалуй, лишь в российской историографии, за редкими исключениями[19], положительные оценки жизни и деятельности Робеспьера преобладали над негативными»[20]. В связи с установившейся в советской исторической науке традицией рассматривать период якобинской диктатуры как своеобразную вершину, пик Великой французской революции[21], робеспьеристы и их вождь были «подняты на щит» и в течение многих десятилетий находились в центре внимания историков. Но времена меняются — и то, что было «модным» вчера, сегодня уже не пользуется спросом и в лучшем случае вызывает недоуменное удивление или попытку в очередной раз «переписать историю». Но надо ли ее, в самом деле, «переписывать»? На этот счет у нас есть большие сомнения.

*

Предлагаемая вниманию читателей книга была написана давно. Ее первое издание увидело свет еще в конце 50-х годов, второе, переиздаваемое сейчас, — в 1965 г. Разумеется, за прошедшие тридцать с лишним лет «робеспьериана» пополнилась множеством новых исследований, кое-что уточнивших, кое в чем напрочь отбросивших прежние представления и оценки. Автор книги и сам не остался на позициях тридцатилетней давности, в ряде своих новых работ расставив иные акценты[22]. Однако его «Робеспьер» переиздается почти в том же самом виде, в каком был издан 32 года назад. Это, впрочем, вполне объяснимо и оправдано. Сейчас, в конце 90-х, А. П. Лeвандовскому, конечно, «следовало» написать нового «Робеспьера», но это потребовало бы от историка слишком больших усилий и слишком много времени… К тому же у него уже есть свой «Робеспьер»… В любом случае догонять ушедший поезд — занятие малоперспективное.

Книга А. П. Левандовского о Робеспьере — талантливая и яркая попытка приблизиться к разгадке «тайны» Неподкупного, несмотря на свой почтенный возраст, бесспорно заинтересует массового читателя. Порукой тому образный язык автора, драматизм эпохи, описываемой в книге, помноженный на драму жизни вождя монтаньяров, наложившей на это время свой незабываемый отпечаток.

«Мероприятия Робеспьера, — писал Бальзак, — были тем хороши, что до самого 1830 года устрашенные лавочники уже не вмешивались в политику»[23]. Что же, быть может, великий романист сумел в этих словах лучше, чем иные профессиональные историки, постичь загадку Неподкупного и выразить значение Робеспьера в судьбах своей родины.

А. А. Егоров

ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА

(Вместо пролога)

Его величество Людовик XVI, божьей милостью король Франции и Наварры, возвращался из Реймса. Король был расстроен. Все шло из рук вон плохо. Прежде всего он был голоден. Завтракали рано. Ему удалось перехватить лишь несколько котлеток, полдюжины яиц, небольшого цыпленка да пару кусков ветчины. Вино было скверное, и выпил он всего полбутылки. С тех пор прошло бог знает сколько времени, а обеда все еще не предвидится. Вот и лезет всякое в голову! Невольно опять и опять вспоминается об этом канальстве!

Его добрые парижане и жители других городов доставили ему много неприятностей. Буквально накануне коронации вспыхнул бунт, охвативший Бомон, Сен-Жермен, Понтуаз, а затем перебросившийся в столицу. И из-за чего же? Из-за хлеба! Видите ли, им мало хлеба, хлеб слишком дорог! А ведь сказано в священном писании: «Не хлебом единым будет жив человек»! И почему, черт побери, все они не могут жить спокойно, по заповеди «Люби ближнего своего»? Полиция оказалась бессильной, пришлось вызывать войска. Маршал Бирон повесил нескольких бездельников, многих перебили, остальные как будто успокоились. Надолго ли? Нечего сказать, хорошая прелюдия к коронационным торжествам! И как ему вообще не везет с торжествами! Все кругом шепчут о предзнаменованиях. Предзнаменования действительно скверные — от правды не уйдешь!

Ровно шесть лет назад, когда еще царствовал его покойный дед, также произошло событие, о котором нет-нет да и вспомнится.

Праздновали его бракосочетание с Марией Антуанеттой. Старый Людовик XV пожелал пустить пыль в глаза иностранцам. Несмотря на тяжелое финансовое положение, на народную нужду, на бунты, вызванные голодом после очередного неурожая, казна не поскупилась: праздники обошлись более чем в двадцать миллионов. Но уж и праздновали зато! Пир горой длился в течение целого месяца. При дворе давали такие балы, каких сейчас не увидишь. Дамы танцевали в парадных платьях с огромными панье и непомерно длинными шлейфами. Высокие прически, обрамленные затейливыми украшениями и драгоценными камнями, сверкали наподобие соборных куполов. А кавалеры! Их костюмы были настолько тяжелы от золота и драгоценностей, что пригибали к паркету. Убранство короля, во всяком случае, весило не менее сорока фунтов. За такой костюм можно было бы купить несколько деревень вместе с мужиками.

Из дворца праздники перенесли на улицу. Вот тут-то все и произошло.

31 мая в Париже пускали фейерверк. Собралось огромное количество народу. Муниципалитет не позаботился о порядке, и более тысячи граждан оказались раздавленными толпой или копытами лошадей. Зловещая тень легла на союз Людовика XVI и Марии Антуанетты…

Короля передернуло. Неприятный озноб прошел по телу. А сейчас? Казна снова пуста. Голодные бунты опять потрясают страну. И разве тем не менее он не бросил миллионов на торжества вопреки всему? Однако опять ничего не получилось. Миллионы брошены на ветер. Никто ничего не оценил.