Филипп усмехнулся.

Тебя я домогался, а не блузки. Но так и не домогся…

— В ней ты эффектна, как никогда! Уверен, этот прелестный «полуинтим» поднимет наш индекс популярности сразу на десять пунктов!

Комплекты «прозрачный лифчик — полупрозрачная блузка» вошли в моду давно, лет пять назад. И, судя по всему, не собирались из нее выходить еще как минимум столько же времени. Но экстравидение, как всегда, отставало, и лишь с полгода тому в студиях защебетали первые «белогрудые ласточки».

— Все-таки не понимаю я мужчин, — посетовала Лана. — Выставлять на всеобщее обозрение то, что предназначено для одного-единственного…

— Это — заповедь девятнадцатого века, — живо возразил Главушин. — Ничто не стареет так быстро, как мода и мораль. Прятать такое великолепие от чахнущих без красоты мужчин ни одна современная девушка не станет!

Филипп отыскал глазами тускло проступающие сквозь блузку и лифчик волнующие (и недоступные пока!) маленькие темные диски, наклонился и осторожно коснулся губами нежно-розовой щеки. Больше всего ему хотелось сейчас впиться в эти манящие диски губами — вначале в один, потом в другой, снова в первый… Вчера тоже хотелось, и позавчера. Но Лана была непреклонна.

«Вот поженимся, тогда!» — ошеломила она его неделю назад дикой фразой. Главушин даже не сразу понял, что она имеет в виду.

— Да, теперь уже — ни одна, — нахмурилась Лана. Филипп улыбнулся.

— Что в этом смешного? — вскинулась Лана. — Что?

— Ты заметила, я сказал «современная», а не «нормальная»? Одно время мне в самом деле казалось, что ты чуть-чуть… с завихрением… При такой красоте и до двадцати с лишним лет сохранить… остаться недотрогой…

— Я догадываюсь, мои предшественницы были более сговорчивы.

— Не суди меня строго. Я же не знал, что где-то на земле подрастает девочка, которая скоро меня самого сделает ненормальным!

— Ой, страдалец! — лукаво улыбнулась Лана. — Не волнуйся, сегодня твое пламенное желание исполнится, — добавила она вдруг тихо, опуская длинные ресницы.

Главушин на мгновение замер. Ослышался или…

— А твое? — ляпнул он неожиданно для самого себя, проклиная свою — чисто профессиональную — привычку не оставлять без ответа ни одну реплику собеседника.

— И мое тоже, — все так же тихо сказала Лана и впервые посмотрела на Филиппа так по-женски откровенно, что его руки сами собой потянулись…

Лана резко отстранилась.

— Но не сейчас!

Мобиль круто повернул (оба кресла послушно повторили маневр, избавляя пассажиров от малейших неудобств) и выскочил на набережную. Филипп облизал пересохшие губы. Сегодня. Мое. Пламенное, Желание. Исполнится… Слева, за балюстрадой, серо колыхалась вода, на далеком противоположном берегу зеленел лес.

Я тоже не понимаю женщин. Пардон, если это правда, девушек. Почему — именно сегодня? Она что, первое совместное появление на экстране чем-то вроде помолвки считает? Впрочем… Может быть, Лана и права.

Филипп придирчиво оглядел свою спутницу. Блузка «полуинтим» и в самом деле очень шла ей. Пышная многослойная юбка чуть выше колен прекрасно смотрится. Впрочем, сейчас, когда Лана сидит в низком кресле, — намного выше…

— Хорошо, что ты не управляешь мобилем вручную, — улыбнулась Лана. — Иначе быть бы аварии.

Филипп с трудом оторвал взгляд от высоко оголенных, обтянутых наимоднейшими «мерцающими» колготками бедер и, перегнувшись через подлокотник, осторожно поцеловал девушку в краешек губ.

Наконец-то! Три месяца Лана делала вид, будто не понимает, что еще, помимо безупречных внешних данных и журналистской хватки, требуется от ассистентки Короля Научного Репортажа. Филипп решил уже было пригласить другую, более сообразительную ученицу, но потом… Потом он вдруг, проклиная все на свете, сделал Лане предложение. Она ответила, что подумает. Больше они на эту тему не говорили. И только сегодня над неприступной крепостью мелькнул наконец-то белый флаг. Но не сменит ли его ближе к вечеру испытанный в боях боевой штандарт?

Главушин скосил глаза в зеркальце. Довольно отчетливые морщинки на лбу, неистребимые никаким массажем и чудодейственными снадобьями мешки под глазами… Только усы топорщатся по-прежнему воинственно. Неужели Лана и в самом деле, как это говорили в старину… влюбилась?

— А правда, что герой предстоящей передачи участвовал в самой первой Игре с бесконечностью? — спросила Лана и погладила нежными пальчиками шрам на правой руке Филиппа.

— Правда. Сегодня пойдет фрагмент из той Игры, Ему было тогда столько лет, сколько мне сейчас, а мне — сколько тебе. Первая моя самостоятельная передача. И единственная, которая шла в записи. Уже вторую выпустили в прямой эфир. Вначале, правда, зрители не верили, что наблюдают действительно пионерские эксперименты, результаты которых непредсказуемы. Но во время третьего репортажа взорвалась установка, в которой пытались получить абсолютный вакуум, три человека погибли… Эта метка с тех времен.

— Я знаю. Многие зрители называют тебя «человек со шрамом». Почему ты не зарастишь его? Сейчас медики это легко делают.

— Профессия не позволяет. Ты заметила, все репортажи я стараюсь вести летом или в помещении и ношу рубашки только с коротким рукавом? Увидев шрам, зрители сразу вспоминают: прямой эфир! И десять пунктов индекса популярности — мои! А соответственно и прибавка к гонорару.

Мобиль, задрав капот, взлетел на эстакаду и плавно вписался в поворот.

Хорошая машина. Хотя стоит. Как раз прибавка за десять пунктов на нее и пошла.

Филипп накрыл ладонью, пальчики Ланы, поднес их к губам, поцеловал.

А может быть, у нее и в самом деле по-настоящему? Как, кажется, и у меня?

Ассистентки — непременно молодые, непременно красавицы — приходили и уходили, и каждый получал свое. Они — Большой Экстран, азы профессионализма и отличное начало карьеры, Филипп — немного женской ласки и два-три пункта индекса популярности, Но Лана…

— Странно все-таки устроена жизнь, — сказала девушка, разглядывая разноцветные дома-пирамиды, медленно проплывавшие с правой стороны, — Двадцать лет назад никому не известный безусый репортер взял интервью у столь же безвестного, хотя уже и не столь молодого магистра неведомых наук. А теперь вдруг оказывается, что один стал нобелевским лауреатом, другой — невероятно популярным ведущим экстравидения…

— Усы у меня тогда уже были, не возразил Филипп. — Ты удивляешься случайности, на самом деле здесь — железная закономерность. Благодаря той, самой первой, Игре Вольняев смог получить солидные средства для продолжения исследований, я — право на продолжение цикла. Через пять лет Алексей Вадимович предложил мне сюжет еще для одной

Игры — и мой индекс популярности взлетел под облака, а ему… Полагаю, на ту Нобелевку были и другие претенденты, не менее достойные. Но о них знали тысячи, а наша программа впервые была показана по глобальному экстравидению. Так что… Пик Славы мы штурмовали парой, в связке, потому и добрались до вершины. Те же, кто карабкались поодиночке, почти все сорвались или в лучшем случае застряли в промежуточных лагерях.

Филипп замолчал, скользнул взглядом по встречному потоку разноцветных мобилей.

А еще мне здорово помог Новичаров, бессменный режиссер передачи. И деловым советом; и своими обширными связями. Без его помощи я никогда не стал бы Королем. Но об этом мало кто знает, Лана, например, даже не догадывается. Новичаров, наверное, и сам мог бы стать великолепным ведущим. И почему он отказался от славы, непомерных гонораров и прочих приятных вещей — для всех до сих пор загадка.

— А меня ты используешь… в качестве шерпа? — тихо спросила Лана, пристально глядя Филиппу в глаза. — На сколько, ты сказал, поднимется твой индекс благодаря моим прелестям?

— Прилично, пунктов на десять. Но все-таки меньше, чем из-за умело показанного шрама. Ты можешь расторгнуть контракт в любой момент, хоть прямо сейчас. Я и один проведу Игру. Предложение выйти замуж останется, разумеется, в силе. Но отказаться от участия во Всесолнечной передаче…