— И наследник всего этого — Джей-Си…

— Да. Но я бы не хотел быть на его месте… Прикинь, в шесть лет он уже смотрел ролики, снятые в Паттайе с малолетками…

— Это наложило отпечаток… — протянула Ивана, напустив на себя задумчивый вид.

— Я знаю, что ты его не любишь.

— Он мудак!

И тут, как эхо вердикта Иваны, до них донесся вскрик на высокой ноте, короткий и пронзительный — словно осколок хрусталя упал в окно. Музыка ночной живности смолкла на долю секунды, затем постепенно возобновилась.

— Что это было? — спросила Ивана.

Казалось, она перестала дышать.

— Кати и Джей-Си на травке резвятся…

— Нет, девушка так не кричит, когда ее трахают!

— Знаешь, при этом по-всякому кричат.

— Девушка, которую трахают, так не кричит, — упрямо повторила Ивана.

Она привстала, пытаясь разглядеть хоть что-то в темноте за окном. Марк сел и тоже всмотрелся.

— Слушай, они же никакие, весь вечер курили травку. Наверняка у них там ночные игрища…

— Джей-Си и ночные игрища? Скажешь тоже! Нет, серьезно, может, они провалились в какую-нибудь яму, ушиблись, покалечились, мало ли…

— Ты хочешь, чтобы я вышел посмотреть.

— Да.

Вздохнув, Марк встал и оделся. Ивана торопливо натянула джинсы и спустилась вслед за ним на первый этаж. Патрис спал как убитый. Входная дверь была приоткрыта в непроглядно черную ночь.

— Разбудим его? — спросил Марк, указывая подбородком на Патриса.

— Разбудим, если найдем покойника.

Марк подумал было, что она шутит, посмотрел на нее — Ивана не улыбалась. Он поискал глазами фонарик, который вроде бы видел днем у двери, но гвоздь был пуст.

Он покачал головой и вышел.

Ивана, стоя в дверях, смотрела, как он удаляется к опушке леса. Потом вдруг, словно что-то вспомнив, побежала следом.

— Подожди! — выпалила она. — Я могу тебе понадобиться.

Марк взял ее за руку.

Рука была ледяная.

Джей-Си не нравилась ночь.

Не нравилась темнота, не нравилась сырость, не нравились противные насекомые, мельтешившие в свете фонарика.

Эта ночь напоминала ему наказание, придуманное когда-то для него отцом: его запирали в сарае в дальнем углу сада, где хранился садовый инвентарь, старые цветочные горшки и мешки с компостом. В сарае, где не было ни единого фотона света, чтобы он мог хоть что-нибудь разглядеть. В сарае, куда однажды — он это видел своими глазами — забежала крыса, и он даже заснуть там не мог, боясь, что эти твари обгрызут ему лицо. Так сурово отец наказывал его трижды: в первый раз, когда ему было лет пять и он разбил граненое стекло навороченного буфета, в котором еще его предки выставляли напоказ ценную посуду. Во второй раз ему было восемь и он наябедничал отцу, что дядя, когда приходит в гости, каждый раз хочет, «чтобы он брал в рот его пипиську». И в третий раз — ему уже стукнуло двенадцать и он убил отцовского золотистого ретривера, застрелил дробью из пневматического ружья в упор между глаз, когда пес отдыхал после обеда на ковре в гостиной.

Вспомнив этот подвиг из своего детства, Джей-Си заулыбался. Но одновременно он вспомнил об отце, и его улыбка погасла.

Он оглянулся. В дверном проеме вырисовывалась фигура Кати. Даже за десять метров он видел ее расширенные зрачки — как есть идиотка под кайфом. Джей-Си втянул голову в плечи. Решено: он дойдет до опушки, осмотрится для виду, вернется и засадит ей в зад.

Да, хочет она того или нет, засадит. В конце концов, он тут морозит себе яйца ради нее, придется и ей для него постараться. Баш на баш.

Он дошел до места, где чернели первые стволы деревьев. Это были дубы и буки, их опадавшая по осени листва за бесчисленное множество лет слежалась в толстый ковер перегноя, в котором слегка вязли ноги. Он сделал еще несколько шагов и оказался под ветвями. Звезды померкли, теперь в их слабеньком свете едва вырисовывались очертания. Джей-Си снова оглянулся. Свет, горевший в доме, был еле виден отсюда: маленький желтый прямоугольник. Он описал дугу фонариком. Кроме стволов, голых или заросших мхом, который в электрическом свете казался серым, ничего не было видно.

Он уже хотел было повернуть к дому, как вдруг услышал кашель. Густой, глубокий кашель курильщика в нескольких метрах от себя.

Это было так неожиданно, что Джей-Си чуть не выронил фонарик. Инстинктивно он пригнулся и замер в позе борца сумо, изготовившегося атаковать противника.

— А ну выходите!

Грозного окрика не получилось: голос прозвучал так испуганно, что он сам его не узнал.

Как ни странно, куст дрока метрах в пяти впереди зашевелился, и вышел мужчина. Ростом не выше его самого, но что-то подсказало Джей-Си, что он наверняка много тяжелее. На нем была дурацкая ковбойка в красную и синюю клетку и полотняные рабочие штаны. Выглядел он старым, усталым и очень грязным. Джей-Си немного расслабился. Ничего страшного, всего-навсего какой-то бродяга шляется по лесу.

— Эй, сюда нельзя! Это частные владения! — Джей-Си вновь обрел свой голос и свою привычную уверенность.

В коровьих глазах мужчины выражения было не больше, чем в шарикоподшипниках. Он не реагировал, и Джей-Си шагнул вперед, выпятив грудь. После того, как они с Кати провели неделю в Марракеше, он был убежден, что, как никто, умеет отгонять нищих.

— Если вы сейчас же не уйдете, мне придется вызвать полицию.

На эти слова бродяга хоть как-то среагировал: нагнулся. Порядок, решил Джей-Си, сейчас подберет свою суму и свалит, — но когда мужчина выпрямился, в руке у него было что-то очень похожее на увесистый лом. Очень спокойно он поднял его над головой и обрушил на Джей-Си. Тот от неожиданности сглупил, рефлекторно подняв руку, чтобы защититься, и почувствовал, как ломаются кости предплечья. Он хотел закричать, но не смог издать ни звука, кроме удивленного «А!». Бродяга поднял лом и ударил снова.

Второй удар пришелся Джей-Си в висок. Это было странно, словно вдруг вырубилось электричество в дискотеке. Темнота и тишина окутали его мгновенно. Он почувствовал, что падает навзничь. Узнал кисловатый запах гнилья под слоем опавших листьев. Ощутил, как две сильные руки подхватили его за ноги и поволокли, точно куль, в лес.

Он попытался что-то сказать, но ни язык, ни горло не слушались. Попытался пошевелиться, но его мозг словно отключили от тела. Левой щекой он ощущал землю, которая становилась все более влажной, а потом его окунули в ледяную жижу.

Когда вода накрыла его с головой, он вдруг вспомнил маму.

Ему хотелось к ней на ручки.

Ему хотелось плакать.

Не сделав и трех шагов, Марк понял, что идти в лес без фонарика — верх идиотизма. Не потому что опасно, просто далеко не уйдешь, напорешься на какой-нибудь сук. Ивана выпустила его руку, но держалась рядом, явно встревоженная, даже напуганная.

— Ничего не видно. Мы так носы расквасим… — сказал он.

Ивана нахмурила брови и посмотрела на «тойоту», которая была припаркована у стены дома «носом» к деревьям.

— А ты включи фары машины Джей-Си, она очень удачно стоит. Спорим, что ключи у него в кармане куртки, а куртка валяется в прихожей.

— Спорим, что он и не подумал запереть машину.

Марк был прав. Дверцы «тойоты» оказались незаперты. Он нырнул внутрь и включил ксеноновые фары. За долю секунды молекулы инертного газа ионизировались и яркий голубоватый свет, мощностью не уступающий юпитерам на съемочной площадке, выхватил из темноты изрядный кусок леса. Марк вернулся к Иване, которая безуспешно пыталась что-нибудь разглядеть между деревьями.

— Стой здесь, — сказал он ей. — Я пойду.

— Не строй из себя мачо, я с тобой!

Марк и Ивана углубились на несколько метров в лес. Благодаря фарам все было видно почти как днем, но мощный косой луч удлинял тени и искажал очертания деревьев и кустов.

Они углубились еще немного и обнаружили кровавые следы.