В неглубокой нише виднелась картина. Ему захотелось повернуться и уйти. Возможно, он так бы и сделал, но свет под потолком стал ярче.

Наверно, автомат, регулирующий освещение, реагировал на движение драпировок. Теперь он отчетливо видел картину.

На ней была изображена обнаженная женщина в полный рост, в натуральную величину. Картина производила неприятное, неэстетичное, совершенно не вяжущееся со стройным силуэтом женской фигуры впечатление. Он не сразу осознал, в чем причина этого, его внимание отвлекли круглые металлические заклепки, столь неуместные на светлой, почти живой коже изображения. Их было штук пятнадцать, разбросанных, казалось, без всякого порядка по всей картине, и от каждого металлического кружочка уходила в сторону тоненькая, едва заметная паутинка провода.

Вначале провода показались ему нарисованными, но, подойдя ближе, он понял, что они настоящие, и это поразило его больше всего. Заклепки тоже отсвечивали натуральным металлом. Кленов попытался дотянуться до одной из них, но картина висела слишком высоко. Изображение не имело ни рамки, ни фона, словно кто-то наклеил переводную картинку на пустую голую стену. Теперь он понял, в чем заключалась режущая глаз диспропорция в изображении. Собственно, это была не картина, а абсолютно точная геометрическая проекция человеческого тела на плоскость, передающая каждую мелочь — вот только все оказалось в непривычных местах, не там, где нарисовал бы это художник, всегда стремящийся сохранить на своей картине ощущение объема и жизни. Лицо женщины, бледное, без кровинки, с синевой под глазами и плотно сомкнутыми веками, еще больше усиливало жуткое, мертвящее впечатление. Кленов протянул руку и задернул штору. Несколько минут он стоял неподвижно, тупо уставившись на ее серые, похожие на саван складки.

Ему потребовалась изрядная доля мужества, чтобы решиться отдернуть следующую штору,

За ней оказалась точно такая же проекция, на этот раз мужского тела. Он наконец справился со своими чувствами и сумел детально рассмотреть картину, С первого взгляда лицо показалось ему знакомым. Затем он решил, что это просто обман зрения. Плоскую маску невозможно было узнать, она не походила ни на одно человеческое лицо, и все же... Эти усики, этот маленький зигзаг шрама под левой скулой... Если, бы он не был инспектором службы безопасности, то, возможно, он не обратил бы внимания на почти незаметный шрам. Но в школе его зрительную память специально тренировали на подобные незначительные на первый взгляд мелочи. Он помнил шрам, он даже помнил, что у Курлянова он был справа, а не слева. Возможно, поэтому в первый момент он его не узнал. Кому понадобилось снимать подобные изображения с живых людей, для чего? Что за паноптикум здесь собран?

Кленов подошел вплотную к картине и, подсвечивая себе фонариком, стал рассматривать ее под разными углами. Изображение казалось слегка утопленным в материал стены и вместе с ней покрыто блестящим лаком или какой-то защитной плент кой. Местами сквозь него просвечивала фактура стены. Кленов переключил свой портативный анализатор на видеозапись и провел открывшимся кристаллом крошечной видеокамеры вдоль картины. Его очень интересовали металлические нашлепки, похожие на какие-то датчики, но с этим он решил разобраться позже. Сначала нужно было закончить съемку всех картин. Их оказалось сорок. Среди них два женских изображения и шесть знакомых ему мужских лиц, но зато каких! Здесь был председатель совета гридской колонии, два его заместителя, начальник отдела снабжения, начальник отдела переселенцев и комиссар сил безопасности, или, как его упорно здесь именовали, комиссар местной полиции Курлянов.

Каждая картина находилась в отдельной нише, и еще двадцать таких ниш пустовало. Кленов почти полностью заполнил кристалл памяти своего прибора, но зато теперь в любой момент мог воспроизвести всю эту кунсткамеру до мельчайших деталей.

Наконец можно было заняться датчиками. Чтобы добраться до них, пришлось воспользоваться столом, стоявшим у стены при входе. Стол оказался необычным. С двух сторон напротив друг друга к нему намертво были прикреплены два сиденья, и вся эта конструкция легко передвигалась на небольших колесиках.

На столе стоял неизвестный ему прибор, чем-то напоминавший уменьшенный компьютерный терминал, только без дисплея и с толстым пучком проводов, заканчивающихся небольшими острыми наконечниками.

На пульте прибора он насчитал тринадцать клавиш, помеченных греческими буквами алфавита. Кроме аппарата, на столе не было ничего, что могло бы объяснить назначение этого странного устройства, Решив, что прибор подождет, он покатил стол к изображению Курлянова. Этот человек интересовал его больше всего, даже больше, чем председатель совета Гридоса Лин

Адамов.

Как только он влез на стол, его лицо оказалось примерно на одном уровне с лицом Курлянова. К голове изображения в разных местах крепились восемь из двенадцати металлических бляшек. Идущие от них полоски проводов на краю картины исчезали, возможно, просто огибая плоскость изображения. В самих бляшках, величиной с небольшую пуговицу, он рассмотрел теперь маленькие отверстия. По одному в центре каждой. Казалось, бляшки не имели к картине непосредственного отношения. Он потрогал их выпуклую поверхность и ощутил легкое покалывание электрических разрядов, Это уж было совсем странно. Кленов включил анализатор и обвел им вокруг бляшки. В стене не было ничего постороннего. Никакой краски, никакой синтетики. Получалось, что сама картина неведомым образом либо соткана из материала стены, либо вообще не существовала как материальное тело. Анализатор определил вес бляшки и ее состав. Сталь, около пяти граммов. Дальше во все стороны простиралась однородная стена. Скорее всего загадки изображений ему одному не решить, здесь надо подключать специалистов. И вес же он медлил, понимая, что случай может не повториться...

В конце концов он попробовал основательно ковырнуть стену в нижней части картины, чтобы отделить для анализа хотя бы маленький кусочек того странного материала, из которого были сделаны картины. Но и тут его ждало разочарование. Штукатурка уступила его усилиям, и изрядный ее кусок оказался у него в руках. Вот только никакой краски на ней не было. Не было даже следов изображения — розная и чистая поверхность...

На самом же изображении, в том месте, где он отколол штукатурку, ровным счетом ничего не изменилось. Правда, инструмент теперь словно бы прокалывал изображение, погружаясь в образовавшуюся небольшую выемку в стене и не оставляя на самом изображении никакого видимого следа. Получалось, что к стене изображение попросту не имело отношения и существовало само по себе. Скорее всего, это была какая-то проекция... Но с помощью какой аппаратуры создавалось изображение? Ведь в зале не было ничего, кроме стола, на котором он стоял. И странного ящика с клавиатурой — тут же поправил он себя. Он сел за стол и, обхватив голову руками, уставился на стоящий перед ним прибор.

«Что же у меня получилось? — спросил он себя, пытаясь подвести хоть какой-то итог сделанным наблюдениям. — Изображение, похожее на проекцию неведомо чего и неведомо откуда идущую. Изнутри стены они ее проецируют, что ли? Но если бы в стене были скрыты какие-то устройства, анализатор немедленно бы их обнаружил. Ерунда какая-то получается, полная ерунда, и ни одной конструктивной мысли. Разве что... Разве что все дело в этом приборе..» Он пододвинул к себе маленький пластмассовый ящичек с выступающей из него клавиатурой, и по поверхности стола протянулся длинный жгут проводов. Проводов, которые заканчивались небольшими острыми наконечниками, похожими на миниатюрные соединительные вилки... А что, если металлические кружочки с отверстиями, расположенные на картинах, как раз и служат приемными устройствами для этих вилок?

Он вскочил, взял один из проводов, отделил его от остального пучка, подошел к картине и убедился в верности своего предположения. На наконечнике даже был выдавлен значок греческого алфавита, в данном случае это была гамма. Такую же гамму он заметил на одном из металлических кружочков. Это уже было кое-что. Вилка плотно вошла в приемное гнездо и осталась там, прочно удерживаемая скрытой в металлической пуговице пружиной. Теперь не составило особого труда разобраться и в остальных проводах. Вскоре все они оказались присоединены к своим гнездам. Изображение оказалось как бы связанным с настольным пультом тринадцатью разными проводами. Все это было прекрасно, вот только по-прежнему оставалось совершенно непонятным, для чего все это нужно.