— А что мне делать? — чуть не в отчаянии спросила Наташа.

— А не надо лезть туда, куда не положено! — почему-то недобро усмехнулась маленькая фея.

— А я никуда и не лезу, — удивленно ответила девушка.

— Это ты сейчас так говоришь. Еще полезешь! — фыркнула зло девочка и упорхнула.

Наташа не поняла, о чем шла речь, но каким-то образом ощутила, что это очень важно. Важно настолько, что вся ее жизнь может зависеть от разгадки этой фразы. Но додумать она не смогла — ее ноги не выдержали, и она, не в силах больше удерживаться, закрыла глаза и повалилась на огромные шипы…

Однако никакой боли не было. Открыв глаза, она увидела, что летит в прекрасной голубизне неба, купаясь в белых перинах облаков. Спустя некоторое время она почувствовала, что на нее наползает какая-то тень. Темнота все сгущалась, а душу начал сковывать страх. Вдруг под ней разверзлась бездонная пропасть, и она, со страшным ускорением, стала падать в эту бездну. Девушка закричала, призывая на помощь, но у нее не было голоса, и никто не приходил на выручку. Пропасть тем временем стала закручиваться, как воронка смерча. Через мгновение смерч изогнулся горизонтально и превратился в огромный каменный каток, накатывающийся на скованную страхом Наташу. Ее немой непрекращающийся крик так и стоял в парализованном теле, пока она окончательно не провалилась в черноту абсолютного беспамятства.

Очнулась она в больничной палате со страшной головной болью и тошнотой.

— Ага! С прибытием на Землю! — отдаленным звоном разнесся в голове голос человека в белом халате. — Теперь все будет в порядке, хотя твоему похмельному состоянию не позавидуешь. Давай-ка мы добавим снотворного — теперь тебе лучше часик-другой поспать…

Следующий раз она проснулась в палате. Голова уже так не болела, но тело было как ватное, а глаза никак не могли сосредоточиться на предметах. Наташа лежала, бездумно уставившись в потолок и ощущая лишь сосущую пустоту внутри. Потом всплыла мысль и стала настойчиво стучаться в голове: «Как же я угодила в больницу? Я же теперь наркоманка! Никто не поверит, что это случайно».

Спустя еще какое-то время в поле зрения появилась светло-русая голова высокого человека. Он взял ее за руку, и она с удивлением и внутренним облегчением узнала Славу. Он держал ее руку, что-то ласково ей выговаривая, а она вдруг почувствовала такое безмятежное спокойствие, какое было только в детстве, когда, сидя на коленях у отца, она понимала, что все всегда будет в порядке, что папа защитит ее от всех невзгод и всегда можно будет спрятаться за его спиной или укрыться в больших объятиях. Она пыталась что-то возражать Славе, но у нее не было сил, и она переложила все проблемы на его плечи.

Потом он ушел, а она еще долго предавалась ощущению внимания и заботы, оставшемуся от разговора. «Он совсем другой, чем пытается выглядеть. Оказывается, в нем столько человечности». Наташе припомнились ее многочисленные поклонники, из которых и выбрать-то толком было некого. Одни рвались только к ее телу, другие были некрасивы или противны чем-то, а третьи — элементарно тупы. Впервые красивый мужчина отнесся к ней чисто по-человечески, почти по-отечески… С этими мыслями о Славе она и уснула.

А потом началось непонятное. На следующий день она напрасно прождала прихода Ярослава. После обеда ее навестила Вера с инструкциями по разруливанию ситуации и просьбой больше не чудить. Выйдя из больницы, Наташа первым делом поспешила к Славе со словами благодарности, но натолкнулась на стену прежней холодной, официальной доброжелательности. Ей ничего не оставалось делать, как играть предложенную роль и ждать санкций сверху. И только в кабинете директора до нее стало доходить, что Ярослав все вывернул наизнанку: якобы это он спланировал эксперимент и выдал ей наркотик, и он же не проследил за правильным выполнением эксперимента, чьей жертвой стала она, Наталия Березина. И подано это было так, что все ее возражения звучали как детские капризы.

«Вот, оказывается, какова цена моей спасенной карьеры. Как он посмел так играть со мной? Нет, я не могу здесь больше оставаться — это какая-то подачка! Напишу заявление об уходе из аспирантуры — найдется чем другим заняться!» Она уже бежала к себе в лабораторию. Взяла лист бумаги и стала писать: «Профессору… Прошу отчислить из… по семейным обстоятельствам…» Стандартные слова быстро ложились на бумагу. Наташа упрямо смахнула слезу и поставила подпись.

Пробежка до кабинета Пустосельского окончилась у запертой двери. Наташа долго стояла, уставившись на ручку двери, и думала о Ярославе: «Нет, так это ему не сойдет! Все он просчитал. А меня он не просчитает! Мне надо высказать ему все в лицо и посмотреть в его холодные, надменные глаза!» Она метнулась, разыскивая своего спасителя-обидчика. Вера сказала, что все уже уходят, а Слава, скорее всего, сейчас у себя дома, и добавила:

— Адрес, если ты ему трепку тет-а-тет хочешь устроить, можно у Игорька узнать, тот еще у себя.

Теперь, накачивая себя возмущением, Наташа мчалась с автобуса к большому серому дому, высказать все, что она думает о Ярославе. «Да, домик — так себе. Хорошо, что подъезд открыт — встреча будет внезапной». Она хотела заглянуть в его глаза, пока он не успел отгородиться своей пуленепробиваемой стеной вежливости. Уже выйдя из лифта и надавив кнопку звонка, она вдруг с испугом подумала: «А если он не один — с приятелями, родителями или женщиной?» По слухам, он жил один, но мало ли что сплетни говорят. «Все равно выскажу ему все и уйду!» После долгого ожидания дверь загремела замком и медленно открылась.

— Ташенька?! — Перед ней, слегка покачиваясь под звуки тяжелого рока, стоял взлохмаченный Ярослав, на лице у которого расплылась удивленная улыбка.

Переступив порог, Наташа поморщилась от пивного перегара, которым несло от ее научного руководителя. Прикрыв дверь за собой, она набрала побольше воздуха в легкие и начала заготовленную тираду:

— Ярослав Иванович! Я пришла высказать все, что о вас думаю. Вы обманом воспользовались моей слабостью в больнице и заставили врать моему руководителю по аспирантуре и директору института. Вы пользуетесь людьми, как марионетками, а я не собираюсь плясать ни под чью-либо дудку! Я всегда сама отвечаю за свои поступки, и не надо меня прикрывать из ложного героизма. Короче, я написала заявление с просьбой об отчислении из аспирантуры… — Бойко начав, она все медленнее выговаривала припасенные фразы, смотря, как они бьют по беззащитному взгляду. С каждой фразой его глаза становились все грустней и виноватей, пока Ярослав совсем не стал похож на побитую собаку. «Что-то здесь не так! Кажется, я действительно застала его врасплох!» Она вдруг заметила, что Слава все это время держит ее за руку. Потом он накрыл ее пальцы ладонью, поднес ко рту и прикоснулся к ним губами.

— Ташенька, здравствуй! — еще раз, уже шепотом, произнес Слава.

Наташа долго молчала, вглядываясь в немного пьяные, извиняющиеся глаза, и вдруг все встало на свои места, как пазл вдруг выстраивается в ясную картину с последним кусочком мозаики: он был самим собой не все это время в институте, а в больнице, когда успокаивал Наташу. И сейчас, здесь — он настоящий! Она вдруг все поняла, и ничего больше не надо было объяснять. И шла она сюда не ругаться, а за последней призрачной надеждой на счастье, спрятавшейся где-то в подсознании. Шла, ожидая где-то глубоко внутри себя, что он все-таки не обманул ее тогда, в больничной палате.

И тут Славка выкинул, наверное спьяну (трезвый бы он, конечно, не решился), трюк, который окончательно изменил ситуацию. Он вдруг грохнулся перед Ташей на колени, обнял ее ноги и, уткнувшись в живот, промычал:

— Ташенька! Прости меня! Я хотел тебя спасти! Нам нельзя было общаться, чтобы не заподозрили сговор. — Славку вдруг понесло. Его нутро само сообразило, что он обнимает прекрасное девичье тело, и совсем не по-дружески. Под стиснутыми руками оказались как раз наиболее соблазнительные места, туго обтянутые джинсами и упруго поддающиеся ладоням.