У кабинета доктора Радхакришнана его ожидали двое мужчин. Это было необычно, особенно в такую рань; даже секретарь доктора появится не раньше, чем через полчаса. Одним из посетителей был доктор Артаксеркс Джекман собственной персоной, и вид у него был какой-то надутый и одновременно потрясенный. Второго, соломенного блондина лет сорока, доктор не знал. Костюм на нем был лучше всех, которые доктору Радхакришнану доводилось видеть к западу от Миссисипи – угольно-серая пара в широкую полоску, наводившая на мысли о Лондонском Сити. Оба при появлении доктора Радхакришнана встали.

– Доктор Радхакришнан, – сказал Джекман, – мы никого не застали и решили, что посидим здесь и дождемся вас. Познакомьтесь с мистером Сальвадором.

– Доктор Радхакришнан, знакомство с вами – удовольствие и большая честь, – сказал Сальвадор, протягивая руку. Он не носил украшений, помимо запонок; когда он протянул руку, из рукава пиджака показалось ровно столько манжета – белого, без узоров – сколько нужно. Он не попытался на американский манер сокрушить ладонь доктора в своей. Выговор у него тоже был явно не американский, но понять, какой именно, не представлялось возможным – акцент был неотслеживаемый, как требование выкупа.

– А вы ранняя пташка, – сказал доктор Радхакришнан, приглашая мистера Сальвадора в свой кабинет. Джекман уже откланялся – медленно и неохотно, бросая взгляды через плечо.

– Не более вашего, доктор Радхакришнан, и определенно не столь близок к небу, – сказал мистер Сальвадор. – Джетлаг не давал мне спать, и я решил, что могу приехать пораньше, коли так.

Доктор Радхакришнан налил ему кофе. Сальвадор некоторое время держал кружку перед собой, исследуя ее, как только что откопанную амфору – словно он никогда не видел, чтобы кофе подавали в чем-то помимо чашки с блюдцем.

– «Команчи», – прочитал Сальвадор надпись на кружке.

– Название футбольной команды этого учебного заведения, – сказал доктор Радхакришнан.

– Ах да, футбол, – сказал Сальвадор, что-то смутно припомнив. Он выказывал все признаки человека, который только что прилетел из другого полушария и пытается проникнуться местной культурой. – Верно, это ведь глубоко футбольная территория. Пилот сказал мне, что здесь горное время. Это так?

– Да. На два часа позже нью-йоркского, на час раньше лос-анджелесского.

– До сегодняшнего утра я даже не подозревал о существовании этого часового пояса.

– И я – до приезда сюда.

Сальвадор пригубил кофе и вырямился – сама целеустремленность.

– Ну что ж, я бы с радостью продолжил удовлетворять свою страсть к светской болтовне, но нехорошо тратить ваше время, а напускать таинственность было бы оскорблением для вас. Насколько я понимаю, вы лучший в мире нейрохирург.

– Лестно, но не совсем соответствует истине. Учитывая то обстоятельство, что я не провожу операций, мне не следует даже претендовать на этот титул.

– Вы, однако, посвятили свою карьеру исследованиям?

– Да.

– Это довольно распространенный среди лучших медицинских умов выбор. Познание нового требует много большего, чем практика, не так ли?

– В целом – да.

– Итак, насколько я мне известно – и поправьте меня, если я скажу какую-нибудь глупость – вы разрабатываете процесс, который позволит реабилитировать пациентов с травмами мозга.

– Далеко не с любыми травмами, – сказал доктор Радхакришнан, выбрав самый осторожный подход, однако мистер Сальвадор не выказал никаких признаков разочарования.

– И как я слышал, вы имплантируете в поврежденный участок мозга некое устройство. Оно соединяется с нервным веществом, замещая поврежденную ткань.

– Это так.

– Помогает ли оно при афазии?

– Прошу прощения?

– При нарушениях речи, вызванных, скажем, инсультом?

Доктор Радхакришнан потерял под ногами почву.

– Я знаю, что такое афазия, – сказал он. – Но мы экспериментируем на бабуинах. Бабуины не разговаривают.

– Предположим, что разговаривают.

– Гипотетически это будет зависеть от степени и типа поражения.

– Доктор Радхакришнан, я был бы вам очень признателен, если бы вы прослушали вот эту кассету, – сказал Сальвадор, извлекая из кармана микрорекордер.

– Что за кассета?

– На ней записан мой друг, который недавно заболел. Он перенес инсульт прямо на работе. И вышло так, что как раз в этот момент он надиктовывал письмо на кассету.

– Мистер Сальвадор, извините меня, но к чему вы клоните? – спросил доктор Радхакришнан.

– Вообще-то ни к чему, – добродушно сказал Сальвадор, как будто они продолжали болтать о пустяках.

– Вы хотите услышать мое профессиональное мнение?

– Да.

У Радхакришнана была заготовлена речь для подобных случаев: о святости взаимоотношений доктора и пациента и о том, что он и помыслить не может о том, чтобы поставить диагноз, не потратив хотя бы несколько часов на обследование больного и не изучив целую кипу бумаг. Но что-то не позволило ему ее произнести.

Может быть, простецкая, бесцеремонная манера мистера Сальвадора. Может быть, его элегантность и очевидный статус представителя высшего класса, заставляли устыдиться при одной мысли о такой чепухе, как пустые формальности. А может быть, дело было в том, что мистера Сальвадора сопровождал лично Джекман, который бы палец о палец не ударил, не будь тот действительно важной персоной.

Мистер Сальвадор воспринял молчание доктора Радхакришнана как знак согласия.

– Первый голос, который мы услышим, принадлежит секретарше моего друга, обнаружившей его после удара, – и он запустил кассету. Качество звука было на ахти, но слова звучали разборчиво.

– Вилли? Вилли, ты в порядке? – голос секретарши звучал приглушенно, почти благоговейно.

– Звони, – приказ прозвучал неоконченным; человек хотел сказать «Звони такому-то», но не смог вспомнить имя.

– Кому?

– Проклятье, звони ей! – голос у мужчины был глубокий, дикция безупречна.

– Кому?

– Скутеру – три будильника.

– Мэри Кэтрин?

– Черт, да!

– Собственно, это и все, – сказал мистер Сальвадор, выключая устройство.

Доктор Радхакришнан поднял брови и глубоко вдохнул.

– Ну что ж, основываясь на одном свидетельстве, трудно...

– Да, да, да, – сказал мистер Сальвадор слегка раздраженным тоном, – трудно делать предположения, по записи невозможно судить наверняка и все такое. Я понимаю вашу позицию, доктор. Но я пытаюсь вовлечь вас в совершенно абстрактную дискуссию. Может быть, лучше было бы встретиться за обедом, а не в столь формальной обстановке. Можно устроить и обед, если он поможет вам должным образом настроиться.

Радхакришнан чувствовал себя полным дураком.

– В Элтоне – не так-то просто, – сказал он. – Если только вы не фанат чили.

Мистер Сальвадор расхохотался. Смех прозвучал натужно, но доктор все равно оценил учтивость.

– Говоря совершенно абстрактно, – сказал он, – если инсульт затронул лобные доли, больному грозит изменение личности, и против него мое устройство бессильно. Если эта часть мозга не пострадала, то ругательства, возможно – просто признак раздражения. Ваш друг, могу побиться об заклад, человек успешный и могущественный, и можно вообразить, как чувствует себя такой человек, оказавшись не в состоянии произнести простую фразу.

– Да, это представляет ситуацию в новом свете.

– Но без дополнительных данных я вряд ли смогу сказать больше.

– Понимаю.

Затем – небрежно, как будто спрашивая, как пройти в туалет, Сальвадор произнес:

– Можете вы вылечить такую афазию? Предположим, что ваш поверхностный диагноз верен.

– Мистер Сальвадор, я даже не знаю, с чего начать.

Мистер Сальвадор извлек сигару – бейсбольную биту из черного дерева – и обезглавил ее при помощи маленькой карманной гильотины.

– Начните сначала, – предложил он. – Сигару?

– Прежде всего, – сказал доктор Радхакришнан, принимая сигару, – существуют этические аспекты, которые полностью исключают эксперименты на людях. Пока что мы работали только с бабуинами.

– Давайте проделаем небольшой мысленный эксперимент, по условиям которого временно отложим в сторону этические соображения, – сказал мистер Сальвадор. – Что еще?

– Ну, если доктор согласен на эту операцию, а пациент полностью осознает риски, сперва мы должны создать биочипы. Для этого нам потребуется сделать биопсию – то есть получить образец мозговой ткани пациента, затем генетически модифицировать нервные клетки – что само по себе операция нетривиальная – и вырастить in vitro{17} достаточное их количество.

– Все это вы делаете здесь?

– У нас договор с биотехнологической компанией в Сиэтле.

– С которой – «Сайтек» или «Джиномикс»?

– «Джиномикс».

– Какова их роль?

– Они модифицируют определенные хромосомы и выращивают клеточную культуру in vitro.

– То есть – в банке, – перевел мистер Сальвадор.

– Да.

– Как долго занимает этот этап?

– Обычно – пару недель. Клеточные культуры неторопливы. Получив клетки из Сиэтла, мы сможем создать биочипы.

– А на это сколько времени уходит? – мистер Сальвадор был положительно одержим временем.

– Несколько дней. После этого можно переходить к имплантации.

– К собственно операции.

– Да.

– Расскажите о ней.

– Мы идентифицируем мертвые участки мозга и удаляем их криохирургически. Примерно так дантист высверливает кариозную ткань, добираясь до здоровой части зуба.

Мистер Сальвадор изящно содрогнулся.

– Когда мы работаем с бабуинами, операции проводятся в специально сконструированной операционной, которая даже не стерильна. Она совершенно не подходит для пациентов-людей. Поэтому потребуется создать специальный операционный театр с нуля. Такая операционная будет, вероятно, стоить больше, чем все здание, в котором мы сидим.

Это последнее утверждение должно было напугать мистера Сальвадора, но тот и ухом не повел.