2

В городе Кэчер, Оклахома, речь о положении страны важным событием не стала. Отис Симпсон, сорока восьми лет, зевнул и чисто для протокола посмотрел на часы. Было 02:46:12 по Гринвичу. Он выключил звук. Речь утонула в бесконечных волнах аплодисментов. В саундтрек готовились ворваться комментаторы, чтобы приглушенными, торжественными голосами сообщить очевидное: президент пожимает руки лидерам конгресса, выходя из зала. Очень скоро их сменят аналитики, которые попытаются объяснить Отису, что именно он только что видел, а он в этом совершенно не нуждался. Значимые для него мнения могли поступить только по факсу и модему в течение нескольких следующих часов. Его работа заключалась в том, чтобы провести эти часы, бодрствуя. Поэтому он включил другой монитор и стал смотреть сериал по HBO.

От матери Отис унаследовал склонность к полноте, а от отца Отто – невзрачный внешний вид и пренебрежительное отношение к личной гигиене. Многочисленные складки его тучного тела в изобилии порождали пропитанные потом шарики омертвевшей кожи, а редкие волосы на черепе не могли скрыть симптомы кожного заболевания. Он никогда не был женат. Его мать умерла родами. Он преданно исправлял обязанности доверенного помощника отца, смысл работы которого не осознавал не до конца.

Отто Симпсон, восьмидесяти шести лет, отправился по своему обыкновению в постель в 00:00:00 по Гринвичу. Для отхода ко сну это время было не хуже и не лучше любого другого, но проще запоминалось. Отто и Отис жили под землей, в бывшем свинцовом руднике, и не придавали большого значения дневному циклу наверху. Их работа заключалась в сборе информации со всего мира – со всех двадцати четырех часовых поясов – и реагировании на нее, и потому у них не было причин привязываться к определенному расписанию. Отто был изможденным стариком с изглоданными инфекцией мочеполовыми путями, которые служили источником неприятного запаха и бесконечных мучений. В отличие от сына он обладал умом, который мог бы сделать его Нобелевским лауреатом по экономике или физике – или просто очень богатым человеком. Вместо этого он выбрал стезю счетовода и провел жизнь, присматривая за инвестициями, совокупный объем которых равнялся примерно тридцати триллионам американских долларов.

Насколько он могу судить, эти средства не принадлежали какому-то определенному лицу или организации. Они являлись собственностью сплоченной межнациональной сети инвесторов. Отто не знал, кем были эти люди. Ему не полагалось об этом знать и даже, вероятно, задумываться. Но время от времени он таки задумывался и на основании различных косвенных свидетельств пришел к некоторым выводам. В основном это были частные лица, многие представляли семьи; некоторые – корпорации. Чистая их стоимость варьировалась от нескольких миллионов до нескольких десятков миллиардов долларов. Если судить по времени, в которое они предпочитали заниматься делами, большинство обитало в американских и европейских часовых поясах, меньшинство – в японской, гонконгской и австралийской. Только одного члена этой организации он знал по имени – некую леди Гвиневеру Уилбердон, которая была его контактным лицом и его начальником.

В последние полвека, после смерти жены в 1948 году, Отто редко покидал Кэчер. Несколько раз в неделю он забирался в лифт, проезжал несколько сотен футов по вертикали и отправлялся на прогулку по руинам городка, вдыхая то, что сходило здесь за свежий воздух, и ощущая прикосновение солнечного света к коже. Но гораздо уютнее ему было внизу, в служившей ему домом подземной капсуле, окруженной двадцатифутовым слоем железобетона, с отфильтрованным воздухом для дыхания и дистиллированной водой для питья.

Капсулу создала в начале пятидесятых международная строительная компания «Макинтайр Инжиниринг». При этом использовались спецификации пусковых шахт для ракет «Минитмен»{10}, и немудрено, поскольку они тоже являлись собственной разработкой компании. Любая информация, хоть в какой-то степени могущая оказать влияние на экономику – общественная и приватная, открытая и секретная, научные данные и вредные слухи – стекалась в капсулу по многочисленным коммуникационным каналам. Отто поглощал ее целиком, до последнего слова, и отталкиваясь от результатов обработки, строил инвестиционную стратегию Сети. Жизнь он вел довольно одинокую и не ходил в кино со времен «Звуков музыки»{11}, но одиночество его не тяготило; служба анонимного управляющего существенной долей ресурсов того, что принято называть Свободным Миром, делала жизнь достаточно осмысленной.

Через несколько часов после окончания речи «О положении страны», в 06:00:00 по Гринвичу, компьютер разразился разбудившим Отиса аккордом. На экране возникло окошко, заполнившееся колонками цифр. Все нормально: это происходило каждый день.

Стойка, содержащая несколько десятков идентичных факс-машин, принялась издавать гнусавое хоровое пение. Отис удивился, когда практически все машины вдруг извергли длинные бумажные языки, а некоторые из них и после этого не смогли успокоиться. Большинство клиентов отца предпочитали пассивное участие и редко, если не сказать – никогда – беспокоили его прямыми указаниями.

Отис подошел к компьютеру и вчитался в цифры – статистическую сводку по инвестициям Сети за последние двадцать четыре часа и начальные данные по реакции бирж Дели, Новосибирска, Гонконга, Сингапура и Токие на речь «О положении страны». Все рынки капитала стремительно рушились. Товарный рынок, в особенности рынок золота, рос как на дрожжах.

Часы на стене со щелчком перескочили на 06:10. Отис пошел будить Отто. Отто и Отис спали на стальных каркасных койках в маленькой комнате рядом с коммуникационным центром.

– Папа, пришли сегодняшние данные.

Отто тотчас же сел, будто и не спал. Рядом с ним на прикроватном столике стоял еще один компьютер. Он дотянулся до него пергаментной рукой, вцепился в мышку и выбрал несколько команд в меню на экране. Возникла копия финансовой таблицы. Он нацепил очки с чрезвычайно толстыми стеклами, за которыми его глаза казались большими, как бейсбольные мячи.

Данные за первую половину дня выглядели неплохо. Однако «О положении страны» все изменило.

– Еще у нас куча факсов, – сказал Отис, передавая отцу толстую стопку скользких, норовящих свернуться в трубочку листов, покрытых сообщениями со всего света, в основном рукописными.

– Иисусе Христе, – сказал Отто. – Что наговорил этот сукин сын?

– Я выключил звук и смотрел кино по HBO, папа.

– Наверное, не самая плохая идея. Скачай запись CNN и прокрути для меня речь... Нет, стой! Все нутро переворачивается при мысли, что придется на него смотреть. Загрузи транскрипцию по новостному каналу.

– Хорошо, папа.

Через десять минут Отис вернулся с транскрипцией. Отто проглядел ее в поисках нескольких ключевых слов и сразу же наткнулся на концепцию всепрощения. Меж бровей у него возникла глубокая вертикальная складка, а сквозь сжатые губы вырвался слабый поток воздуха.

По этим признаками Отис понял, что его ждет долгая ночь. Он включил прикроватный телевизор и переключился на CNBC.

– Этот козел взял и взбесил всех быков и медведей мира, – Отто положил факсы на столик и сунул ноги в шлепанцы. – Но отчасти он прав. У этой страны проблемы. Кто-то должен их решить, иначе все ее инвесторы прогорят.

– Инвесторы?

– Ага. Раньше у Америки были граждане. Потом правительство выставило ее на продажу. Теперь у нее инвесторы. Мы с тобой работаем на инвесторов.

Отис посмотрел на отца со смесью уважения, страха и благоговения – он смотрел на него так всю жизнь, с самого детства.

– Что происходит, папа?

– Это было только вопросом времени – когда среди политиков найдется кто-нибудь достаточно глупый, чтобы озвучить идею списания государственного долга.

– Как сенатор Райт?

– Ну да. Который погиб в авиакатастрофе. Но президент определенно решил, что это привлекательная идея.

– Как ты планируешь с этим разбираться, папа?

– Запусти-ка текстовую программу. Я собираюсь составить первый общий отчет со времен Карибского кризиса. Проблема слишком велика, чтобы просто начать действовать – я должен сперва ознакомить Сеть со своим мнением.

Суставы Отто заскрипели и захрустели в практически идеальной тишине капсулы, когда он поднялся с постели и направился в туалет из нержавеющей стали, а оттуда – в центр управления. Он уселся перед огромным монитором высокого разрешения и принялся набрасывать кое-какие идеи, по мере того, как они формировались у него в голове. Чуть позже он переработает их в чеканную прозу:

А. Отказаться от инвестиций в национальный долг США – немедленная

локализация ущерба – и исследовать новые возможности: такие, например, как приобретение в собственность значительной части бывшего Советского Союза.

Б. Ничего не делать в надежде на то, что американская политическая

система засосет и потопит любую инициативу.

В. Прямо вмешаться в американскую политику, чтобы вернуть

ее к состоянию некоторой стабильности и обезопасить долговременные инвестиции в госдолг.

Г. Предложения?

Затем он приказал системе разослать сообщение серией зашифрованных факс-передач. Если не считать смутных географических догадок, он не имел ни малейшего представления, кому они ушли. При передаче контроля над финансами Сети пятьдесят лет назад ему ясно дали понять, что все коммуникации будут осуществляться с корреспондентами только по их идентификационным кодам.

Ответы начали поступать на удивление скоро. После президентского обращения все важные персоны бодрствовали независимо от часового пояса.