31

Элеанор почти освободила рабочий кабинет. Времени на это ушло немного, поскольку она едва успела в него въехать, и пустые коробки по-прежнему стояли в углу. Наклонившись над ящиком письменного стола, она не заметила, как в кабинет вошел Калеб Рузвельт Маршалл; ему пришлось привлечь ее внимание, швырнув связку ключей на пустой письменный стол.

– Хочу покатать вас на машине, леди, – сказал он.

Она выпрямилась, пораженная его появлением: он стоял перед ней во плоти, в синей рабочей рубахе и штанах-хаки, опираясь на трость.

– Мне лучше всего беседуется, когда я сижу за рулем и правлю в сторону гор, – сказал он, кивком указав на ключи. Элеанор взяла их в руки: это были ключи от арендованного «Кадиллака». – Я, однако, уже слишком стар, чтобы крутить баранки. Даже край чертова капота не могу разглядеть.

– Может быть, тогда я поведу? – спросила Элеанор.

Очень красивый «Каддилак» с откидным верхом стоял на личной парковке сенатора на задах «Аламо». Сенатор, видимо, распустил свою охрану, и Элеанор подставила руку, чтобы вывести его из здания и усадить на пассажирское сидение. Села сама и завела мотор. В машине, как выяснилось, была установлена прекрасная аудиосистема с кассетным магнитофоном, и хотя сенатор требовал ехать немедленно, Элеанор решила посмотреть, что за кассеты он хранит в полости под центральным подлокотником.

– Что вы собираетесь поставить? Рэп? – спросил он, когда она выщелкнула кассету из коробки и задвинула ее в щель на приборной панели.

– Симфонию «Воскресение», – ответила Элеанор, когда из скрытых динамиков раздались первые такты.

– Отлично, – сказал Маршалл. – Я часто ее слушал. Наверное, неплохо бы уже начать разбираться в этих материях. А теперь, черт возьми, поехали уже.

Сенатор желал придерживаться строго определенного маршрута через Денвер и в сторону гор. Он отверг такие новомодные глупости, как шоссе, и предпочел ехать по извилистым улицам, через парки и тенистые аллеи. Некоторое время, выполняя указания сенатора, очевидно составляемые экспромтом, Элеанор практически полностью уверилась, что он в маразме и они сейчас безнадежно заблудятся. Однако до того моменту, когда город вдруг раздался в стороны, сменившись бесконечными просторами прерий, им не попалось ни одного светофора или левого поворота.

– Спасибо, что спасли мою задницу, – сказал сенатор Маршалл в перерыве между командами.

Она улыбнулась.

– Я гадала, сможете ли вы посмотреть на это дело под таким углом.

– Чего тут гадать? Я не в маразме, – сказал он. – Рано или поздно любому сенатору приходится начать полагаться на кого-то вроде вас.

– Что вы имеете в виду?

– У сенатора множество сотрудников. Никуда не денешься, если хочешь, чтобы администрация выполняла свои основные функции и чтобы тебе переизбрали. Нормальные люди на такую работу не идут. Если бы я мог набирать людей с улицы, я бы так и поступал. Вот вас, например, я так и нашел. Обыкновенно же мне приходится брать на работу тех, кто интригует и маневрирует, чтобы ее получить, то есть типов вроде Шэда Харпера. И они, едва устроившись, начинают строить свои планы. Некоторые из них делают это с умом, а некоторые – просто тупые засранцы. И когда у засранцев возникают проблемы, вот как у Шэда, сенатору приходится искать способ от них избавиться, не разрушив попутно собственную карьеру. В деле Шэда Харпера вы этот способ нашли.

– Вы получили мое письмо?

– Какое письмо? Заявление об увольнении?

– Да.

– Да, я получил это чертово письмо. Я не принимаю вашу отставку. Я хочу, чтобы вы работали на меня. Дьявол, женщина, вы же просто как питбуль, натасканный на белых мужчин. Я хочу видеть вас на своей стороне.

Элеанор рассмеялась.

– Ни на кого я не натаскана.

– Ну, во всяком случае, на своем пути вы оставляете горы трупов.

Улыбка сошла с лица Элеанор и некоторое время она ехала в молчании.

Они с Хармоном нечасто выбирались в горы. Она не особенно любила горы. Они казались ей опасными. Многие годы она чувствовала себя в западне между горной стеной и бесконечными равнинами. Между молотом и наковальней. Теперь, пока они приближались к первой горной гряде на их пути – кряжу красного камня, вздымающемуся на сотни футов над прериями – она начала вспоминать, что горы не лишены определенной красоты, если смотреть на них вблизи, а не сквозь многие мили бурого денверского смога.

– Прошу прощения, – сказал Калеб. – Я спорол ужасную глупость.

Сенатор явно был не из тех, кто часто извиняется, и эти слова дались ему непросто.

– Все нормально, – сказала она. – Я понимаю, о чем вы.

– Если я собираюсь баллотироваться на следующий срок, мне надо вас выгнать, – сказал он, когда они достигли основания кряжа и свернули на извилистую дорогу, идущую вдоль гор. Никаких следов цивилизации вокруг не осталось.

– Да что вы говорите.

– Когда один из моих сотрудников выходит перед самой большой толпой журналистов в истории Денвера и заявляет, что все жители штата Колорадо – иждивенцы, я оказываюсь в довольно неловком положении.

На этот раз Элеанор не смеялась. Она улыбнулась, но улыбка получилась довольно смущенной. Было утро понедельника. Она провела предыдущий день, читая едкие передовицы и опровержения. Сказать, что она попала по больному месту, было бы очень сильным преуменьшением.

– Сколько смертельных угроз вы уже получили? – спросил сенатор Маршалл.

– Я выключила автоответчик после третьей, – сказала Элеанор.

– Они что, наговаривали их на кассету? Должно быть, они и вправду не на шутку рассердились.

– Ага.

– Я могу натравить на них Секретную службу.

– Мне кажется, это всего лишь кучка фермером выпускает пар, – сказала она.

– Дело не ограничивается Колорадо. Вы сейчас самая ненавидимая женщина на всем Западе, – сказал Маршалл. – Громоотвод.

– Я знаю.

– Люди не стали бы так психовать, если бы ваши слова не были бы по большей части правдой, – сказал Маршалл.

Она посмотрела на него испытующе.

– А вы как считаете?

Сенатор моргнул, явно жалея, что она задала этот вопрос. Некоторое время он в смущении смотрел в окно.

– Ну, конечно же, вы правы, – сказал он наконец. – Экономика всего региона держится на субсидиях и федеральных программах. Но люди отказываются это признавать, потому что хотят верить в ковбойские мифы. В то, что их предки пришли сюда и заставили пустыню цвести только собственным тяжким трудом.

Что говорить, они и вправду были отважны и трудились тяжело. Но в мире полно отважных и трудолюбивых людей, которых смыло в канализацию из-за того, что цели их, в экономическом смысле, были дурацкими. Людям, которые явились в эти места, повезло, они попали в своего рода ковбойский социализм. Без федеральных программ они бы прогорели независимо от того, как они работают.

– Федеральных программ, которые поддерживаются на ходу сенаторами.

– Ну да. В смысле численности населения Колорадо – маленький штат. Нашим представителям в Конгрессе никто не даст разгуляться. Но в Сенате все штаты равны. Если сенатору, вроде меня, удается пробиться в председатели некоторых ключевых комитетов, то его штат становится равнее остальных. Моя работа – мой raison d'être{49} – заключается в поддержке определенных федеральных программ, которые не позволяют этому региону превратиться обратно в бизоний выгон, как это было предназначено Богом. Возникает обратная связь – это жаргонное выражение я подцепил в шестидесятых от чертовых экологов. Я поддерживаю программы на плаву. Экономика процветает. Люди переезжают в Колорадо и голосуют за меня. Цикл повторяется.

Пока эти программы действуют, их никто не замечает. Они просто часть ландшафта. Силы природы, как ветер и дождь. Люди, живущие на них, такие как Сэм Уайатт, начинают думать, что это природный, богоданный порядок. Для них получение милостей от федерального центра принципиально ничем не отличается от, скажем, ловли лосося в Заливе Аляска или добычи кленового сиропа в штате Мен. Поэтому когда кто-то вроде вас выходит перед телекамерами и указывает на очевидное – на то, что они вообще-то ничем не отличаются от людей, живущих на пособие – у них вышибает пробки. Они вдруг оказываются лицом к лицу с истиной.

Элеанор слушала его в полном оцепенении. Она не могла поверить, что сенатор Маршалл сказал то, что он сказал.

– Так почему же вы не хотите принять мою отставку? – спросила она.

– Всю свою карьеру я делал только то, что должен. Сейчас, когда пошел мой последний срок, я собираюсь делать то, что всегда хотел, но боялся.

– Что ж, прессу это порадует.

– Пресса может трахнуть себя в задницу. Теперь я смело могу это заявить. Здесь направо.

Элеанор повернула направо, на дорогу, уходящую на запад, прямо в горы. Она наконец поняла, куда ведет их Калеб: к разрыву в горной стене, к единственному месту на многие мили, где можно ее пересечь. Прозрение пробудило в ней жажду скорости, она поддала газу и устремилась к вратам. Это была узкая щель с почти вертикальными стенами, демонстрирующими поперечный срез кряжа, складывающие его слои, в других местах скрытые под травой и осыпями; розовые, персиковые, оранжевые и бордовые страты светились под полуденным солнцем.

– На вас, должно быть, давят, чтобы вы меня выгнали.

– К черту их всех. Они забудут о вас через неделю, уж поверьте. Я собираюсь перевести вас на другое место.

– О. У меня новая работа?

– Ну да. У вас новая работа. Я хочу забрать вас из Колорадо, прежде чем кто-нибудь линчует вашу задницу. Или мою.

– Боже мой.

– Верно. Вы отправляетесь в Вашингтон, округ Колумбия, леди. Назад в родной город. И если вы думали, что Денвер – это гнездо гадюк, вас ждет неприятное открытие.

На некоторое время оба замолчали. Калеб протянул левую руку и выкрутил громкость, так что симфония «Воскресение» даже для его не самых чутких ушей зазвучала оглушительно; они миновали ущелье и внезапно оказались в сердце Скалистых гор. Вырвавшись на простор, дорога разделилась на три или четыре, и ни одно названий на указателях не значило для Элеанор ничего.