— Суровая необходимость. Это был мой приказ. Новороссы должны позабыть даже само слово «гладиатор». Как только беспорядкам будет положен конец, все сфероматериалы и иные документы, касающиеся гладиаторских поединков, будут изъяты, а Площадь игр уничтожена.

— Жаль, — вздохнул Керл, — это лучшая зона в Содружестве.

— Что поделать. Как говорили древние: искусство требует жертв. — Генерал заметил, что Керл не прикасается к бокалу. — Я вижу, ром не по вкусу гладиаторам. Может быть, кофе? Мы пьем настоящий, а не из элтанированной губки.

— Не откажусь.

Сатг протянул руку к пульту управления и нажал на одну из кнопок.

— Два кофе. — Генерал допил свой бокал и убрал бутылку в контейнер–морозильник. — Открою тебе один секрет, Керл. Хотя, скорей всего, это не является для тебя секретом. Мы, посьерряне, подобно вам, гладиаторам, поклоняемся силе, а не какому–то там разуму, миру и тому подобной дребедени. Заповеди Пацифиса — не более, чем побасенки для простаков, в которые не верят даже сами простаки. Древнеземной психоаналитик Фрейд, труды которого были изъяты из информационных хранилищ по распоряжению Совета Пацифиса, справедливо заметил, что человек по сути своей есть дикий зверь, им движет страсть к насилию, стремление подчинить своей воле других людей и распоряжаться их судьбами. Человек жаждет доказать свое превосходство над прочими, потому его тянет убивать и насиловать. Когда он убивает, его охватывает наслаждение более сильное, чем от любовного слияния. Это нормально, в этом суть человека. Подобное наслаждение он должен испытывать и наблюдая за убийством. Унижая и убивая другого, человек расходует отрицательную разрушительную энергию. Это благо, даже мы признаем это. Но дело в том, что эта энергия расходуется бесцельно. А наша задача — собрать ее и направить в нужное русло, заставив служить нашим целям. Потому–то мы и требуем запретить гладиаторские бои, как крайнее проявление иррационализма, как предел бессмысленности. Хотя невозможно отрицать, что это очень увлекательное зрелище, и лично мне жаль, что придется расстаться с ним. Но согласись, Керл, кому это нужно. Ведь даже смерть должна преследовать определенную цель. А те убийства, что совершают гладиаторы, лишены какого–либо смысла. За что один человек убивает другого? За деньги? Или чтобы утолить кровавую похоть испорченных нездоровых людей? Но ведь это лишено всякого смысла!

— Слушаю я тебя, генерал, и мне кажется, что передо мной два человека. Один, облаченный в мрачные одежды, со здоровым румянцем. Он жесток и циничен, но он честен. Я могу не принимать того, о чем он говорит, но он мне понятен и по–своему близок. Но стоит этому человеку обрядиться в белый комбинезон паципроповедника, и передо мной лжец и лицемер. Причем превращение это происходит в считанные мгновения. Еще недавно я слушал честного воина–посьеррянина, и вот уже говорю с криводушным генералом – паци. И истина, которая уже почти нашла выход из сумрачного тоннеля, застревает в тенетах лживых слов. Почему вы, паци, пытаетесь найти во всем какой–либо смысл? Гладиаторские бои нравятся людям, и они готовы платить за это деньги. А я люблю драться и готов драться. И для меня не существует вопроса: зачем. А зачем в таком случае мы живем? Чтобы дышать, жрать и пить? Тогда я живу для того, чтобы сражаться на арене, а они живут ради того, чтобы смотреть, как я сражаюсь. Если это доставляет им наслаждение, то я не вижу здесь ничего дурного. Мы не нарушаем права других граждан. Каждый, кто пожелал стать гладиатором, сделал этот выбор добровольно. Так же добровольно люди сидят у своих сферовизоров и делают ставки. Почему вам, паци, необходим во всем смысл?

Генерал Сатг поспешно накинул на плечи белую пелерину лицемерия.

— Человек должен мыслить рационально. То, что противоречит здравому смыслу и не оправдывается действительно практическими потребностями общества — бессмысленно. А значит — вредно. Это иррационализм, который рано ли поздно будет полностью искоренен. Причем вы сделаете это сами, без нашего вмешательства.

Керл хмыкнул.

— Как это произошло на Новой России!

— Да, как это произошло на Новой России, — ничуть не смущаясь, подтвердил генерал. — Благоразумные люди, составляющие большинство жителей этой планеты, наконец осознали, сколь пагубно для их общества увлечение иррационализмом, и подняли восстание против тех, кто оправдывает убийство. Мы по вполне объяснимым причинам пришли им на помощь.

— На языке военных это называется интервенцией.

— На языке военных это называется братской помощью единоверцам, — поправил Сатг. — А вот и наш кофе!

В кабинет вошла девушка–рейнджер с подносом в руках. Керл взглянул на нее и обомлел. Припухлые губки, чуть вздернутый носик, серые искрящиеся глаза. Вне всякого сомнения, это была таинственная незнакомка, с которой Керл танцевал на Соммете и которая назвалась несуществующим именем — Вельхаум Керл. Гладиатор открыл рот, желая обратиться к той, которую он так долго и безуспешно искал, но она даже не взглянула в его сторону. Поставив поднос на стол, она четко сдвинула каблуки мягких сапожек и вышла. Военная форма была ей удивительно к лицу.

— Так вот, — генерал пригубил кофе, и по лицу его пробежала гримаса удовольствия, — мы избавляем мир от иррационализма, сглаживаем все случайные шероховатости, создавая идеально правильный многогранник. Разве это не благо? Но находятся глупцы, которые отвергают добро, преподносимое им на блюдечке.

— А вы не задавались вопросом: а хотят ли эти глупцы жить по вашим правилам?

— А кто спрашивает их желания? — прямо заявил генерал. — Отвергать рациональное — иррационально, а значит, признается аксиоматично вредным. И, соответственно, подлежит искоренению.

После подобного объяснения Керлу расхотелось дискутировать, и он сказал:

— Генерал, ты тратишь на меня слишком много времени.

Но Сатг только вошел во вкус. В ответ на замечание Керла он махнул рукой и философски заметил:

— А что значит это время? Впрочем, может быть, ты боишься снарядов? — Генерал, медленно, отчетливо разбивая каждый слог, рассмеялся. Керл отрицательно покачал головой, и тогда Сатг продолжил: — Все эти жалкие потуги новороссов не более, чем примитивная инсургентщина. Война против них подобна гладиаторскому бою, где сильному, опытному, прекрасно вооруженному бойцу противостоит зеленый, неумелый юнец, которого нужно отшлепать. Мы, собственно говоря, и существуем ради того, чтобы учить уму–разуму нахальных юнцов. Здесь проявляется еще одно различие между нами и вами, иррационалистами. Я слышал, ты немало учился, прежде чем вышел на арену?

— Да, — ответил Керл, слегка изумленный внезапной переменой темы разговора. — Десять лет.

— Зачем же так долго?

— Чтобы прожить еще тридцать.

— Отлично сказано! Хотя, подозреваю, ты произносишь эту фразу не в первый раз. — Керл не мог отказать генералу Сатгу в проницательности. — Так вот, все эти десять лет тебя учили те, кому предстояло в будущем сразиться с тобой. Я не ошибаюсь?

— Нет, все так и есть. — Керл все еще не понимал, куда клонит собеседник.

— А так как все, кто сражались против тебя, умерли, выходит, они готовили своего будущего убийцу или, говоря иначе, каждый из них научил тебя, как расправиться с собою.

— Выходит, так.

— Но ведь это парадокс. Лишенный всякого смысла парадокс! Разве придет нормальному человеку в голову мысль научить своего потенциального убийцу владеть оружием. Куда как предпочтительней иметь дело со слабым.

— Но тогда поединок теряет всякую привлекательность.

— Игра, за которую приходится расплачиваться собственной шкурой, — задумчиво произнес Сатг. — Русская рулетка. Я тоже игрок, но предпочитаю делать ставки не на свою жизнь, а на чужую, и желательно не рискуя при этом проиграть. Вот мы незаметно подошли к сути дела, ради которого я приказал доставить тебя в мой штаб…

— Генерал умолк, встал и подошел к окну. Какое–то время он безмолвствовал, наблюдая за тем, как строительные роботы заливают бетонопластом площадку для махолетов, затем резко повернулся к Керлу.