Но это было еще не все. Замысел змееголовых был куда коварнее. Они опутали всю страну страшной силой заклятием.

Отныне каждый житель Кхешии нес ответ за других. И если какой-нибудь жалкий раб или слуга отвечал лишь за свои собственные речи и поступки, то чем более высокое положение занимал человек, тем шире был круг тех, кто полагался на пего.

Если бы злоумышлять против Сатха вздумал вельможа, погибла бы вся его семья и челядь. Если бы то был военачальник, гибель ждала его отряд. Ну а если бы это оказался правитель страны

«Их всех ждет гибель, всех, — шипел злорадно змееголовый. — Если ты, мальчишка, хотя бы взглянешь на Змея без должной почтительности — вам всем придет конец! Страшные кары обрушатся на тою страну, на всех, кто тебе дорог и кого ты любишь. Огонь с небес прольется на пашни, воды рек поднимутся и затопят города. Дети будут пухнуть с голода, плоть людскую покроют страшные язвы. Вот что ждет вас, стоит тебе пойти против Истинного Бога! Помни об этом, раб Сатха!»

Именно в тот день правитель, которого доселе шали Энусир, волею змееголового и принял имя Сенахт, что означало «последний из рабов Сатха». Теперь никто больше не помнил его прежнего имени. Никто, даже он сам.

— Я помню все, брат, — прошептал он наконец, прерывая тягостное молчание. — Каждое из этих воспоминаний, подобно капле яда, точит мое сердце, но я заставляю себя вызывать эти картины в памяти каждый день. Такова моя кара за то, что я предал свою страну.

— Даже если бы мы оба погибли в тот день, это ничего бы не изменило, — возразил на это жрец. — Поверь, мы сделали все, что могли. Никто не осудит нас за это.

— Кроме нас самих

— О, да. Кроме нас самих.

Оба вздохнули. Тяжкими были воспоминания о том, что довелось пережить им обоим, и еще более горестными были мысли о том, что им еще предстояло. Многие назвали бы это предательством

Но будет ли изменой пожертвовать малой частью, чтобы добиться большего? Сенахт не знал ответа.

Вообще, за эти годы, что он провел на троне, многое изменилось. Уже не робкий порывистый юнец, но умудренный опытом государственный муж правил теперь Кхешией.

Многое стало проще, понятнее… и все же порой он жалел об утраченной наивности и пылкости отрочества. Тогда он четко знал, где добро, а где зло и готов был жизнь положить, чтобы разделить одно от другого.

Теперь он все чаще терзался сомнениями. Но тревоги его были таковы, что лишь с самыми близкими людьми осмеливался он поделиться ими.

— Этот варвар с севера — молвил он задумчиво. — Не станет ли он для Кхешии еще горшим злом, чем змеелюди? С Черным Сатхом мы еще хоть как-то приспособились. Особенно, когда сами змееголовые ушли из наших пределов, жить стало проще. Но теперь нам грозит новое нашествие. Не получится ли как в той сказке, когда человек, чтобы затушить пламя в очаге, призвал на свой дом воды Потопа? Я боюсь, брат. Боюсь не за себя, что замыслил измену. Но судьба моей страны внушает мне страх.

Он знал, что брат поймет его опасения. Слишком много скрытых опасностей подстерегало их на избранном пути.

По счастью, с тех самых пор, одиннадцать зим назад, когда оракул богини Нут изрек свое пророчество, чары, наложенные жрецом Сатха на Кхешию, немного ослабли. Как видно, предсказание было истинным, и путы его сковывали даже мощь Змея. Для тех, кто знал о прорицании, стало возможным хотя бы говорить вслух о свержении власти Сатха, не опасаясь немедленной гибели для себя и всех своих близких.

На большее сам правитель пока не осмеливался. Слишком велика была ответственность, лежащая на его плечах. Ведь, стоит ему позволить себе лишнее, и опасность грозит всем кхешийцам, его подданным! Но его брат-жрец был свободнее в речах и поступках. Ведь он был совсем один на свете. Ни жены, ни детей… он не отвечал ни за кого, кроме себя самого. Пред оком грозного бога он был меньше самой малой пылинки

— Наши страхи сейчас мало что решают, — проговорил наконец служитель забытого бога. — Вспомни, брат мой, о чем я говорил тебе. Боги суть океан, в котором плаваем мы, ничтожные смертные рыбешки. Каждое божество, его воля и желание — это течение в океане. Если ты попробуешь пойти против него, тебя ждет гибель. Но если попадешь в самое сердце нового течения — то кто знает, как далеко оно сможет тебя унести?!

— И пророчество Нут как раз и есть такое течение? Оно оберегает нас от гнева Сатха?

— Именно так. Пока мы делаем то, что угодно истинным богам нашей земли, нам не грозит ярость Черного Змея!

— Но это означает, что мы должны склониться перед захватчиками с севера! Как могут наши боги желать такой участи для славной Кхешии?!

Жрец покачал головой.

— Не терзай меня вопросами, на которые я не ведаю ответа, дорогой брат! Возможно, мы неверно понимаем волю богов, ибо разве могут смертные проникнуть в сокровенную глубину замыслов небожителей? Возможно, скоро что-то изменится, и нам станет ясен дальнейший путь. Кто знает? Нам следует быть осторожными и попытаться не делать ничего такого, что могло бы поставить наши планы под угрозу.

— Но что же ждет нас теперь?

Тревога владела правителем, как ни старался он гнать прочь эти мысли. И он искренне завидовал своему брату, который, горячо веруя в Поверженного бога, казалось, не испытывал тягостных сомнений. Жрецу был ясен его путь. И голос, когда он заговорил, звучал четко и уверенно:

— Близятся указанные сроки, и варвар с северного острова уже стоит у границ страны. Фарсун и Камелия согнулись под его властью. Ему осталось лишь пересечь Реку Предков, великий Таис, и он и Кхешии. Все свершится на наших глазах. Осталось недолго.

Он поклонился и замолчал.

— Продолжай, брат, — велел жрецу Сенахт.

— Имя варвара — Кулл. Сдается мне, это тот самый человек, о ком говорил тогда змееголовый. Гот самый, что вторгся в Запретный Город, далеко па востоке, за Стагусом, и заставил владыку змеелюдей спешно отозвать своих посланцев со всего света. Так что именно этому варвару мы обязаны своим спасением!

Ничто не дрогнуло в лице Сенахта, лишь глаза светились ярче в ровном свете стоявшего у кресла светильника.

— Кулл привел сильную армию. Он собрал и великолепные корабли. Его флот уже стоит в низовьях Таиса… Говорят, валузийский король вот-вот вторгнется в Кхешию.

— Я много слышал о Кулле, ты прав, это тот самый человек, — отозвался владыка и после паузы спросил: — Значит, все же будет война? Ты уверен?

— Да, брат.

— Значит, прольется кровь моего народа…

— Боюсь, это неизбежно. Позволь, брат, я все-таки расскажу тебе о Кулле все, что мне стало известно. Возможно, мы сумеем понять, тот ли он, о ком говорится в пророчестве.

— Говори, Усирзес.

— В моем сердце живет надежда. Кулл — враг Черного Логова, этого тайного братства колдунов. Если военная удача будет на его стороне, валузийский король уничтожит культ Сатха, разрушит капища. И тогда Истинный бог вернется к нам.

— Как бы хотелось поверить в это, брат… — тихо сказал владыка. — Если Кулл — именно тот, о ком говорится в пророчестве, то дни Великого праздника близки. Нет справедливее и милостивее Истинного бога, того, что ныне в забвении!

Он поднялся с кресла, пересек зал и остановился у открытого окна, за которым, точно полог, висела бархатная тьма, пронизанная тысячами ярких звезд. Высокие башни Ханнура упирались в ночное небо.

— Я принял решение, — заговорил наконец Сенахт, оборачиваясь. — Цена ошибки велика, но не это страшит меня. Лучше умереть с именем Истинного бога на устах, чем жить, поклоняясь богу Ложному — богу, убившему брата… Слушай меня, сын Усира. Когда армия Кулла перейдет границу Кхешии…

Неслышно ступая по каменным плитам, владыка долго что-то говорил жрецу. Его тень, заслоняя древние росписи, скользила по стенам. Фитили в светильниках потрескивали в такт шагам…

Глава первая

На рассвете первый луч восходящего солнца позолотил воды вечного Таиса, предвещая еще один благодатный день. Золотая Кхешия — страна, хранимая древними богами, — раскинулась в долине могучей реки, к югу от Фарсуна и Камелии.