— Те, которые не воюют, также хотели бы принять участие, — заявил бывший верховный вождь южных хеури, обменявшись взглядом со своим светлокожим коллегой.

— Не возражаю, — сказал Сехеи.

— А кто будет руководить операцией? — вкрадчиво спросил Сонный Анги. — Ты ведь уже все продумал, не так ли?

— Я бы предложил мою бывшую Правую руку.

— Почему бывшую?

— Потому что позавчера я отстранил его от командования.

— Вот так рекомендация! — Анги рассмеялся. — А за что, если не секрет?

— Парень додумался до бомбардировки Детских островов, — сухо сообщил Сехеи.

В хижине стало тихо. Все, включая Старых, смотрели на стратега.

— И такого человека, — запинаясь, проговорил химик утренних, — ты рекомендуешь…

— Да, — бросил Сехеи. — Именно такого.

Сидящие все еще никак не могли опомниться.

— Акулья пасть! — выругался кто-то вполголоса. — Выходит, мы еще должны благодарить Врага, что он удосужился вовремя до нас добраться!..

— М-да… — неопределенно промолвил Сонный Анги. — Так что мы решили с захватом?

Кто-то хлопнул по циновке, прося слова. Это опять был увечный металлург.

— Наверное, мне не стоит вмешиваться в дела военные, — растерянно начал он, — но правильно ли я вас понял? Вы собираетесь отпустить одну из каравелл? То есть позволить, чтобы они узнали о нашем существовании? А как же фактор внезапности?

Лица стратегов выразили досаду и раздражение.

— Они о нас не узнают, — мягко объяснил Сехеи. — Дело в том, что сразу же, как только покажется порт, каравелла будет уничтожена с воздуха.

Старый утренних издал какой-то странный горловой звук, но на это никто не обратил внимания, потому что над хижиной завыли и засвистели двигатели ракетоплана. Кто-то шел на посадку. Слышно было, как шлепнули о гладкую воду бухты поплавки.

Анги оглянулся на связиста, все еще стоящего у него за плечом.

— Ну-ка сходи, узнай…

Связист вернулся быстро.

— Пленного доставили, — доложил он. Глаза у него были круглые, и он восторженно улыбался.

— Сумасшествие! — взорвался один из оборотней. — Они его что же, на ракетоплане доставили? Источник! Да он же мог спятить от страха! Или просто скончаться!

— Пусть введут, — хрипло приказал Старый утренних.

И ввели дикаря. Он был жив и разума не утратил, хотя, надо полагать, был близок к этому. Его белые от ужаса глаза вряд ли что видели перед собой.

Лицо его… Все невольно оглянулись на светлокожего оборотня, пораженные сходством, затем повернулись к пленному.

Отличная мишень, как и все дикари с их любовью к ярким цветам. Накидка из алой тапы. Ноги до колен заключены в тяжелую кожу, туловище — в сверкающий панцирь, подобный панцирю краба. Глупого краба, который думает, что его не пробьет острога… Да, кажется, Старые были правы: металла на континенте много, но что с ним делать, там явно не знают…

Слева и чуть сзади от пленного стоял и ослепительно улыбался Ахи — воспитатель диверсионной группы, организатор и исполнитель похищения. В руках он держал то, что счел необходимым у дикаря отобрать: какое-то жалкое подобие ручного ракетомета (кажется, даже однозарядное) и нечто вроде плоской металлической остроги с бессмысленно сложной рукояткой.

Внезапно Старый утренних мелко закашлялся, отвернув лицо к плечу. Это длилось довольно долго, и сидящие начали уже беспокоиться, но затем поняли вдруг, что никакой это не кашель, а просто приступ нервного смеха.

Дело было в том, что кроме массивной золотой цепи, шею пленника охватывала серебряная цепочка потоньше. И на цепочке этой как раз посередине груди адмирала, словно некий орден или редкостная драгоценность, болталась стреляная керамическая ракета малого калибра.

Грешен я перед тобой, о Господи, ибо не было надежды в сердце моем, а было лишь отчаяние, когда падали с неба воющие драконы и шли на абордаж нагие татуированные слуги сатаны, когда гнался за нами и не мог догнать призрачный их корабль, когда в злобе своей он начал бросать вослед клочья адского пламени и горела вокруг вода!

Грешен я перед тобой, о Господи! Не верил я, малодушный и усомнившийся, что свершится чудо и невредимой пройдет каравелла сквозь геенну огненную и сквозь водную пустыню!

Прости недостойного раба твоего, что не сразу уразумел он тайный смысл ниспосланного тобой испытания. Ослепленные гордыней, ринулись мы во владения дьявола, забыв, что человек — всего лишь прах земной, не более.

Смирением и благодарностью полны наши сердца, о Господи! Тридцать дней и еще два дня шла каравелла обратным путем, и ад неотступно следовал за нами. Каждый день слышали мы в отдалении продолжительный воющий свист, леденящий душу, и мерещились на горизонте корабли-призраки, и думалось, Господи: пришел наш последний час.

Слезы застилают мой взор и мешают видеть показавшиеся в морской дымке родные берега. Даруй им покой, о Господи! Пусть мирно трудится пахарь, пусть молятся за него пастыри, пусть суд кесаря будет справедлив и мудр! И пусть никто никогда не дерзнет направить судно свое в океан, ища богатства и славы!

Вот опять этот отдаленный воющий свист! Даже здесь не покидает он нас и словно грозит вослед. Но нет, напрасно злобствует ад — вот уже глаз мой различает устремленные к небесам очертания собора, и розовеет правее дворец, и теснятся дома… Но что это? Вой как будто становится ближе, он крепнет, растет, он падает на нас со стороны солнца…

Не покинь нас, Господи!

Николай Полунин

ЭТО БЫЛ!.

Это был самый большой дом в городе.

Располагался он в одном из самых красивых районов — районе, прямо скажем, не маленьком, зеленом, с разнообразными достопримечательностями местного свойства; все они, впрочем, казались вовсе незначительными по причине соседства с огромным домом, и мы не станем нм уделять внимания.

Когда дом только строился, под него вырыли такой котлован, что земли хватило бы насыпать гору высотой с Университет. А ведь наш Университет самый высокий Университет в мире!.. Ну да что говорить, и так все знают.

Состоял дом из секций с сотнями квартир. В плане дом походил на раскинувшую лучи звезду то ли восьми-, то ли девятиконечной формы. Может быть, и семи… нет, вряд ли. А все же… нет, нет, вряд ли, слишком он был велик, чтобы для всех его жильцов хватило места всего в семи секциях-лучах. Они, кстати, спускались от центра — в стороны уступами, что также составляло особую прелесть для некоторых наиболее удачливых — или, выразимся иначе, — достойных его жильцов. Но об этом чуть позже.

В цокольном этаже дома располагались: магазины продуктовые и промтоварные, а также канцелярских принадлежностей; ателье мод, три аптеки, кафе-закусочная, блинная, чебуречная, пирожковая, бутербродная и один ресторан; прачечная самообслуживания и химчистка с приемщицами в фирменных халатиках; парикмахерская на два зала без косметического кабинета и парикмахерская на два зале с косметическим кабинетом, сберегательная касса; почта-телеграф-телефон, редакция популярного журнала и даже бюро похоронных услуг, которые теперь называются ритуальными.

Под домом находились стоянки для машин и автомастерские, котельные и просто пустующие подвалы с надписями и толстыми трубами, выходящими из одной стены и, вдоволь наизгибавшись, входящими в другую. Снизу доверху, от подвалов и до самой чашечной антенны изготовленной из детских ледовых салазок и под шумок установленной умельцем, чтобы принимать программы с низко висящего спутника, дом был пронизан электрическими проводами, водопроводными и канализационными трубами, телефонными и антенными кабелями и проводами радиовещательной сети, мусоропроводами, вентиляцищнными ходами, пробит, словно фугасками, лифтовыми шахтами. Под третьей, шестой и то ли восьмой, то ли девятой секциями устроены были убежища по всем правилам, и от них на положенное — мы точно знаем какое — число метров шли специальные ходы, по которым в случае завалов добежавшие до третьей, шестой и то ли восьмой, то ли девятой секций могли бы выбраться на поверхность.