Разгоряченный вином и чудесами Дашагрива, то ли раздосадованный чужими успехами, то ли желая показать себя перед Ситой, отбросил всякие церемонии, перескочил через стол и, подобрав валявшийся до сих пор на полу согнутый меч, слегка поднатужившись, выпрямил его и, швырнув под ноги воину, вышел из зала.

Пир был закончен.

На дворе было темно, как в глухой пещере. Когда Тамил подходил к своему жилищу, его кто-то схватил за плечо. Юноша резко обернулся, но услышал знакомый ласковый голос:

— Привет тебе от брата Вайшраваны, Совершенный. Я Хануман, советник царя Сугривы, брат твой, Золотая пчела из Золотого Улья.

— Ты обознался, советник. Я не знаю ничего о Совершенных, но слышал о них от Бхригу, моего учителя. Друзья моего учителя — мои друзья. Чем я могу помочь тебе? — прошептал Тамил, оглянувшись на дверь.

Хануман молчал, видимо, что-то обдумывая, потом заговорил:

— Никогда бы не простил себе такой ошибки, но ученик великого Бхригу виден по знанию. Так владеет собой лишь посвященный, достигший высшей ступени. Тебе я могу довериться.

— Я слушаю тебя, советник.

— Где находятся покои Ситы, мне известно. Там есть охрана, но я с ней справлюсь. Вернуть честь Раме — дело благородного сердца. Надо вывести Ситу из крепости и захватить лодку, — сказал Хануман. — Ты не знаешь отсюда дороги?

— Слышишь за стеной возню? Поварята моют посуду после пира. Потом привезут овощи и мясо, Потом пустые повозки уйдут за фруктами и мясом для обеда. И так день и ночь. Во дворце едят много. Разве в этой суете уследишь за всеми?

— Мысль простая и тем хороша. А как быть с лодкой?

— На рыбачьих лодках далеко не уйдешь. Здесь рядом, во Дворе каменных ям, сидят два купца из Вольного города. Без них в море и заблудиться недолго. Их судно стоит в порту под стражей.

— Захватим, — решительно сказал Хануман. — Но как освободить купцов? Это невозможно.

— Когда пируют во дворце, и стража теряет бдительность.

— Ты все продумал, посвященный!

— Я хотел спасти Дангара и его сына Хума. Дангар — кузнец, что делал с Вишвакарманом и Канвой Пушпаку. Он друг Вайшраваны.

— Я должен был пойти к Дангару. Но горе Ситы помешало встрече, — словно извиняясь, сказал Хануман. — Дождь начинается.

— Это хорошо. Теперь он будет лить долго и поможет нам вытащить купцов из каменной ямы: стража не любит мокнуть. Мне нечего подарить кухонной челяди, а повозка стоит серебра…

— Возьми. — Хануман протянул пастуху граненый камень. — Он стоит дороже пяти повозок.

— Завтра я пойду к Дангару и предупрежу, но… Нужно увезти и Бхригу.

— Бхригу жив!

— Тише… Он надежно спрятан далеко в горах и погружен в себя. Он, наверное, будет слаб.

— Я унесу Великого брата на своей спине! Золотая пчела умирает за свой Улей. Я сделаю для Бхригу все, даже если придется оставить Ситу!

— До завтрашней ночи, Хануман. Скоро светает. Встретимся у северной стены после третьей стражи.

Из восточных ворот дворца-крепости выехала двухколесная повозка, запряженная четверкой ухоженных онагров. В человеке, правившем колесницей, можно было узнать Акампану, рядом с ним стоял тщедушный Авиндхья, еле державшийся на ногах от тряски. Колесница миновала мост через канал, огибающий крепость, и выехала на широкую каменистую дорогу, ведущую к храму. Авиндхья ежился и без конца растирал мерзнувшие руки.

— Дождь — благословение божие! — хохотал мокрый Акампана, нахлестывая онагров. — Дай воде смыть хмель сегодняшнего пира, очистить голову от дурных испарений! Нам скоро понадобится твоя мудрость.

— Я на пирах не пью, полководец, — проблеял Авиндхья. От скачки по камням внутри у него все обрывалось.

— Что же ты там делаешь, Великий? — гикнув на онагров, спросил Акампана.

— Смотрю и размышляю, Акампана! — раздраженно фыркнул Авиндхья и, покачнувшись, ухватился за его руку. — Что это ты так развеселился?

Акампана остановил колесницу у бокового храмового входа и, спрыгнув, помог сойти жрецу.

— Потому что настало время, Великий!

— Какое время? — спросил старик.

— Время исполнения нашего долга перед Ланкой! — торжественно сказал Акампана и воинственно раздул ноздри.

— Да пребудут с тобой мудрые боги! С чего ты взял? — испугался жрец.

— Я так решил, Великий. Завтра ночью самое удобное время, — убеждая, зашептал полководец. — Войск в городе мало. Дворец охраняется вполсилы. Дождь. Наши воины согласны и преданны мне! “Пожирателей сырого мяса” мы уничтожим прямо на их стойбище, а “быкоголовых” сожжем небесным огнем в башнях. Ворота я сам открою!

— Но… — не ожидавший столь решительного поворота, Авиндхья растерялся. Лихорадочно подыскивая возражения, он ничего умного не мог придумать. — А если Канва не согласится?

— Ты должен его заставить, или… я… убью вас обоих! — грозно рыкнул Акампана. — Чтоб завтра ночью был готов со всей своей медной требухой! Я приду за ним сам! А ты составь оглашение воли Ануана. Богопротивен стал Равана и не угоден небу!

Авиндхья, собравшись с духом, взглянул в лицо распалившемуся полководцу и успокоился.

— Ты прав, Акампана. Наверно, пора. Потороплюсь сообщить эту весть Канве. Я приготовлю служителей, как ты желаешь, к большому служению богу. Ты прав!

— Я знаю, что прав, Великий Хранитель Чар!

“И отныне буду прав всегда!” — подумал, ликуя, Акампана, вскочил в колесницу, хлестнул онагров и, крикнув: “До завтра!” — умчался.

Старик Авиндхья остался стоять под моросящим дождем в тяжелом раздумье.

Тамил сидел один в своей темной комнате. Ветер задувал в окно брызги дождя, а мысли Тамила как разгорячившиеся кони, мчались бешено по кругу памяти.

Кумбхакарна без лишних слов отпустил его к Дангару за кувшинчиками с небесным огнем. Утром выглянуло солнце, и город, омытый первым летним ливнем, сверкал радужным многоцветьем нетускнеющих красок храмов и белизною дворцов.

Открыв, знакомую, дверцу в глинобитной стене, Тамил увидел Хума, ворошащего угли под горном. Хум обернулся, бросился к другу, но заметив за спиной “быкоголового”, сдержался.

— Здравствуй, Хум! — Тамил обнял его. — Не обращай взимания на эту рогатую корову. Сейчас разомлеет на солнцепеке и ляжет.

“Быкоголовый” понял, что здесь они пробудут долго, снял пояс с мечом и растянулся. Из хижины вышел Дангар и махнул рукой, приглашая войти внутрь.

— Ты не голоден? — спросил кузнец, разглядывая пастуха черными, как угли, глазами.

— Все обошлось, Дангар! Кормят меня отменно. Поднять Пушпаку голодному не по силам.

Дангар рассмеялся.

— А сможешь? — спросил он, посерьезнев. — Первый раз Бхригу чуть не разбился, а колесницу долго чинили.

— Я о другом пришел говорить с тобой, Дангар. Вам нельзя больше здесь оставаться. Во дворце настроения меняются быстро, а каменных ям сейчас много пустует.

— Бежать? Что ты?! Куда и на чем убежишь отсюда?

— А хотел бы ты встретиться с Вайшраваной?

— Где? Как? — удивился простодушно Дангар.

— В Вольном городе, где чтут кузнецов и умельцев.

Дангар недоверчиво посмотрел на пастуха.

— Разве это возможно?

— Будьте готовы сегодня ночью. Возьмите мечи, серебро и еды сколько сможете. Хум пусть пойдет разведает, где стоит корабль купцов из Вольного города. Он пришел четверть луны назад.

— Надо подумать, Тамил, — насупился Дангар. — А зачем отпустили тебя к нам с “быкоголовым”?

— У Пушпаки не хватает четырех кувшинов с небесным огнем. Ты не смог бы их сделать?

— Их не надо делать, — усмехнулся кузнец. — Они здесь, Я их снял с Пушпаки еще двенадцать лет назад. Да и кому здесь летать?

— Я полечу, — сказал твердо пастух. — Так ты согласен уехать?

— Сейчас принесу горшочки.

— А ты что молчишь, Хум?

— Отец согласится. Он долго думает, но бьет точно.

— На вот, — подал, входя, Дангар четыре глиняных горшочка. — Я уже залил их кислотой. Ну, счастливо! Будем ждать тебя сегодня ночью.

Прошло свежее утро, жаркий полдень, и настала опять дождливая полночь. Хануман уже ждал его в условленном месте. Потоки воды беспрерывно стекали с неба, струились по телу холодными ручьями. Вот и решетка подземного хода. Ноги скользили по ступенькам, на них налипла глина. Вдруг дворцовые галереи разом осветились огнями. На террасах заметались огромные тени от факелов. Они услышали топот воинов и крики команды.