— За пункт первый под кодовой кличкой “Козлоногий сатир”. По рассеянности я выполнила и пункт второй — “Поющая гора”. — Она вытащила из сумочки и протянула свернутую в трубку тетрадь. Мы выпили холодное кислое вино. Я раскатал трубку. Заглавие было подчеркнуто красным: ПРО ГОРУ ПОЮЩУЮ.

“База почти целиком внутри горы. Наверху метеостанция, радиолокаторы, площадки для вертолетов, технические службы, спортивный комплекс с двумя бассейнами, столовая, дансинг, пивной бар.

Ракеты привозят и увозят на военных кораблях (только американских!). Корабли заплывают прямо внутрь горы. Длина ракеты — около 60 метров, работают на твердом топливе. На каждой ракете — 6 боеголовок. Последние семь лет никого из вольнонаемных внутрь горы не пускают (до того пускали, но после истории с лейтенантом Уорнером перестали)…

— Что за история с лейтенантом Уорнером? — спросил я. Она подняла брови.

— У меня сведения довольно смутные. Говорят, после взрыва на складе внутри Поющей лейтенант впал в истерику. И вроде бы все вначале обошлось. Но уже днем, приехав в Палермо после дежурства, он свихнулся. Выскочил из кинотеатра и с воплями: “Ползут! Ползут!” — вскарабкался на акацию. Там он распевал псалмы, пока не сняли пожарные.

— Он жил один на базе? Или с семьей?

— Семейные там не живут. Снимают квартиры здесь или в Агридженто. В фешенебельных кварталах. Одинокие офицеры тоже предпочитают цивилизацию. В перерывах между дежурствами. Дежурят они через неделю.

— Извини, Антонелла, так и не уяснил: с семьей он жил или один? — спросил я.

— С семьей. Точнее, с женой. Когда его отправили отсюда, вне тоже уехала. Больше они не возвращались.

— Не знаешь, куда его отправили?

— Никто не знает наверняка. Вроде бы домой, в Америку. Говорят, он там будто бы выздоровел.

— Стало быть, семь лет назад… Семь лет… — медленно выговаривал я, понимая, что следующий вопрос один из главных на подступах к дьяволиаде.

— В каком месяце, Антонелла?

— В апреле. Где-то я конце. Винченцо обещал уточнить.

— Необязательно. Лучше скажи, когда их уволили.

— Наутро после землетрясения в Сигоне… Их даже не пустили за проходную. Заявили: мол, увольнение по случаю закрытия базы.

Из-за Монте Пеллегрино — Лебединого мыса — начал выползать силуэт авианосца. Над ним висели в небе два вертолета, похожие отсюда на невинных букашек.

Я думал: когда-нибудь, тысячелетия спустя, мои коллеги-археологи подымут со дна ржавый авианосный скелет и будут удивляться жестокости предков, строивших таких смертоносных бронтозавров, вместо того чтобы украсить свою Землю дворцами и садами. Впрочем, через тысячелетия от бронтозавра ничего не уцелеет: вода растворит его без остатка…

Я думал: задолго до появления человека миллионы раз оборачивалась планета вокруг Солнца, ловя губами радуг, ладонями лесов и лугов струи живительного света. Так будет вечно. Природа залечит жестокие раны, которые мы ей наносим, как вылечила мне руку Снежнолицая. Она затянет живой кожей листьев, веток, цветов даже атомные ожоги, даже химическую ядовитую сыпь. Но в этом случае не надо обманываться, синьоры: человека не будет. Хомо сапиенс — человек неразумный — исчезнет как вид. И на планете летающих деревьев, где спас от недуга фею радости уйгур Мурат по рецепту благословенного Абу-Али-ибн-Абдаллах-ибн-Сины, и в мирах, управляющих теперешним сном Снежнолицей, начертают бесстрастные мудрецы на звездных скрижалях: третья от солнца. Планетарная неудача. Тупиковая ветвь.

Я думал: но еще мы поборемся, потягаемся с тьмою, чтобы не тупиковая значилась в звездных анналах, а цветущая ветвь…

— Земледер, очнись, — услышал я голос Антонеллы. — Ты, кажется, шепчешь стихи. Жаль, я не понимаю по-русски… Что еще ты хочешь от меня?

— Уточнить одну деталь. Помнится, по пути от Марио ты говорила, будто Винченцо уволили недавно. Выходит, он работал еще месяца два после общего увольнения? Не кривись, пожалуйста, можешь и не отвечать.

— Повторяю: их всех вышвырнули скопом. Муж не хотел меня огорчать, потеряв такую работу… Кстати, Марио завтра выписывают. Я ужасно рада.

— Передай, что он может приступать к работе у нас хоть завтра же, — сказал я. — Ездить туда и обратно будем вместе. При желании в Чивите есть где заночевать. Может, Винченцо тоже захочет к нам?

— Милый мой Земледер. — Она накрыла рукой с коротко стриженными ногтями мою руку. Ее рука была горячая, вздрагивающая, и я невольно вспомнил мраморный холод длани Снежнолицей,

— Хватит с тебя забот по части Марио, брат археолог. Пусть мой супруг ночует дома. Рассуди сам: что делать на раскопках бывшему летчику?

— Антонелла, почему “бывшему”? — удивился. — Он в отцы тебе годится, что ли?

Она смутилась и ответила с видимым усилием:

— Не ладится у него со здоровьем. Ходил на днях наниматься — не взяли, даже рекламировать стиральный в небе порошок. Видел, ползают по утрам над заливом крохотные бипланы? Полная отставка. Недостаточная наполняемость мозговых капилляров — и это в тридцать лет! Врачи ему нагло врут!

Чтобы ее успокоить, я налил рюмки до краев и сказал:

— Переквалифицируюсь в летчики и буду возить в небе твой портрет. Да не убывает красота сицилианок!

Она жалко улыбнулась.

— Спасибо, Земледер. Ты сильно изменился. Стал такой важный, загадочный. О чем-то думаешь, думаешь, беспрестанно переспрашиваешь. — Она сдвинула брови и, почесывая указательным пальцем кончик носа, спросила похожим голосом с придыханьем: — Антонелла белла, это случилось семь лет назад?

Я рассмеялся.

— Милый мой, какая разница, когда помешался Уорнер…

— Разница немалая, — ответил я как можно тише. — В апреле взрыв на базе, летом у стен базы вы с Марио ловите уродцев. Докатилось?

— Признаться, не докатывается.

— Через семь лет землетрясение в Сигоне, а через несколько недель там начинают копошиться обезображенные твари.

— Но в таком случае надо немедленно…

— Не повышай голос, Антонелла! — одернул я ее. — Все это пока еще предположения. Нужны веские доказательства. Тут я подумал, что уподобляюсь Эоне, и замолчал. Молчала, и Антонелла, глядя сквозь меня. Медленно раскручивающийся вал кошмара увлекал нас за собою ввысь, к холоду мертвых вечных снегов, но скоро, скоро начнется соскальзывание в пропасть, в немолчно ревущие воды, сумеречные и злобные…

— Пока что, Антонелла, уродство затронуло кроликов, мышей, ящериц, жучков-паучков. Одним словом, наших сводных братьев по живой природе. Плюс эпидемия безумия у людей, так сказать, уродливое вырождение разума, повреждение духа. А вдруг повредится и плоть?

— Что ты хочешь этим сказать? — мертвым голосом сказала Антонелла.

— Не сказать, а спросить. У работавших на ракетной базе рождались когда-либо уроды?

По лицу ее пробежала судорога. Она закрылась ладонями, как от удара.

— Только не это! Нет! — выдохнула она. — Нет, не смеешь, живодер! Лопатой, скребком в чужие души не смей! Ройся в своих черепках, в трухлявых свалках, но нас, живых, не трогай! — Она схватила сумочку, перескочила через подоконник, побежала по набережной, натыкаясь на испуганных прохожих.

А я еще долго сидел за столом, под учтивыми взглядами ко всему привычных официантов… Вал надвигающегося кошмара… Медленно раскручивающийся вал.

8. ПОЮЩАЯ ЧЕШУЯ

— Антонелла, пожалуйста, выслушай меня!

Частые гудки. Она бросала трубку при первых звуках моего голоса. Попытаться найти ее дома и объясниться? Сицилия не то место, где наносят визиты без приглашения.

На третий день после ее слепого бегства по набережной я обнаружил в баре “Золотой раковины” Марио. Он дожидался меня еще с обеда, успев справиться с бутылкой виски. Черная щетина на впалых щеках. Невидящий взгляд исподлобья. “Вот и узнал про смерть Катерины”, — сразу подумал я и повел его к себе.

— Ты что натворил с Антонеллой? Почему она плачет с утра до вечера? — угрюмо спросил. — Ты, орел залетный, забыл кое-что. У нее есть муж. И брат. Как поступают у нас с невежливыми кавалерами, знаешь? Без учета прошлых заслуг, спаситель.