В библиотеке, открытой круглосуточно, во втором часу ночи не было ни души. Я низко надвинул шапку и старался подавить желание оглядываться через плечо.

Я пошел в административное крыло, пустынное даже в разгар оживленного дня, а сейчас и вовсе напоминавшее заброшенный склеп.

Под дверью в кабинет Шалтая-Болтая был свет. Хороший знак. На табличке значилось: «Артур Пибоди, старший преподаватель основ правоведения».

Я тихо постучал.

Ответа не последовало.

Я снова стукнул.

Ничего.

Я попробовал открыть дверь.

Она оказалась незапертой. Я бесшумно вошел в кабинет и сразу увидел гладкий купол шалтаевского черепа над спинкой кресла, украшенный старческими пигментными пятнами, заметными под жидкими белыми волосиками.

— Мистер Пибоди?

Молчание.

— Мистер Пибоди?

Ну точно, отключился, подумал я, размышляя, как его будить.

И тут я услышал тихий булькающий звук, словно ребенок пускает пузырьки воздуха в стакан с молоком через соломинку.

О нет, только не это!

Неужели он захлебнулся рвотой, как тот барабанщик из рок-группы? Что там еще с ним?

Я отогнал эту мысль и сделал шаг к столу.

Тишину в кабинете изредка нарушало только это слабое бульканье, поэтому я чуть не вскрикнул, когда часы пробили два.

Я подскочил на месте и смущенно засмеялся.

Шалтай по-прежнему не реагировал. Он даже не шевельнулся.

— Мистер Пибоди!

Я подошел так близко, что мог коснуться его кресла.

Я протянул руку. Пальцы у меня дрожали.

Я потянул за кожаный подлокотник, и кресло на колесиках медленно повернулось.

Артур Пибоди зажимал шею спереди. Между пальцев текли ручейки крови.

— Господи…

Я схватил трубку телефона. Шалтай перехватил мою руку и сжал ее.

— Нет, — прохрипел он.

— Я позвоню в 911!

Он попытался покачать головой. С каждым усилием ручейки между пальцев взбрызгивали маленькими фонтанчиками.

— Пожалуйста, — вырвался у него клекот.

Я едва слышал его. Пальцы Шалтая впились в мою руку. Он пытался подтащить меня ближе. Он хотел прошептать мне что-то на ухо.

— Рано или поздно… они… до меня доберутся, — прохрипел он.

— Я защищу вас!

На его лице отразилось все, что он думал о таком предложении.

— Пусть… лучше… я… так…

— Пожалуйста! Не могу же я…

Он выдохнул мне в ухо:

— Я… упустил… свой шанс…

— Какой?

Губы Шалтая стали влажными, в уголках проступила розовая пена.

— …не… умереть…

Он задрожал всем телом. Губы начали синеть. Глаза стали как у незрячего. Взгляд расплывался, словно выцветал. Шалтай-Болтай уходил.

— Пожалуйста, сэр, мне нужна ваша помощь!

Из него вырывались животные, несвязные звуки. Глаза закатились под лоб.

— Пожалуйста… скажите мне хоть что-нибудь… хоть что-то!

Жизнь вытекала из него. Я весь был залит его кровью. Стол быстро темнел от расползавшейся багровой лужи. А мне нужна помощь Артура Пибоди. Именно сейчас.

— Мистер Пибоди, скажите что-нибудь!

Только сипенье и судороги, сотрясавшие тело.

Я вдруг вспомнил, как в коридоре, когда Бернини уволил меня, Пибоди упомянул о какой-то шутке, и его слова привели Бернини в ярость.

«А почему ты не расскажешь ему шутку? Вдруг он тебе спасибо скажет?» — «Довольно! Помни о договоре!»

Это что-то значило. Что-то важное.

— Артур, послушайте меня. О какой шутке вы говорили? Когда Бернини не хотел, чтобы я слышал? — Я затряс старика. — Шутка? Артур?

На долю секунды взгляд словно бы прояснился. Воспоминание удержало его.

— Шутка, — прошептал он.

— Да. Да! Шутка. Скажите же мне.

Он застонал. Глаза снова закатились — я видел только белки с сеткой крошечных сосудов.

— Что это была за шутка?! — заорал я, приподняв его лицо ладонями и чуть не уткнувшись носом в его нос.

Шалтай-Болтай беззвучно шевелил губами. Последнее эхо памяти, уже без разума. Он ушел.

Я прижался ухом к испачканному кровавой пеной рту.

— …если… ты… хочешь… знать… о V&D…

— Да! Да!

— …посмотри… на… них… в… четыре… глаза…

Его взгляд будто провалился внутрь себя. Клокотанье стихло.

Артур Пибоди был мертв.

Я не мог унять дрожь. Только что на моих руках умер человек. Тот, кто рисковал жизнью, чтобы помочь мне. Чем бы они ни занимались, Шалтай нашел в себе мужество — перед самым концом, в своем безумном стиле — пойти против них.

Да только вот теперь он лежал лицом вниз в луже крови на письменном столе, а я не знал ничего, кроме дурацкой ребяческой загадки без ответа. И что теперь?

Рандеву у нас с Майлсом состоялось в паршивом пригородном мотеле — в такой никогда не поедут отдыхать всей семьей на выходные. Майлс заплатил наличными и выудил из чрева своего бумажника фальшивое удостоверение личности (память студенческих дней) на имя Ленни Вурценгорда. В свое время он им страшно гордился и даже написал мне в письме, какой он умный: дескать, никому не придет в голову, что удостоверение фальшивое, потому что никто на свете не захочет называться Ленни Вурценгордом.

Я постучал в восемнадцатый номер, молясь про себя, чтобы Сара оказалась здесь. Шалтай-Болтай испустил дух у меня на руках, сорвав последнюю завесу между мной и смертью, которая раньше как-то не пугала молодого парня, живущего в цокольном этаже родительского дома. Смерть перестала быть отвлеченной концепцией. Она оказалась красной, липкой, и руки мои были в ней по локоть. Еще разок переночую в комнате Мертвеца, и уже мне самому придется булькать и зажимать перерезанное горло.

Сара оказалась в номере — сидела за маленьким столом, на котором лежала стопка бумаги. Видимо, первая попытка Майлса все записать для нашей безопасности. При виде меня на ее лице проступило облегчение, словно я пришел сказать, что мы пошутили. Затем ее глаза расширились — она увидела мои руки, забрызганные кровью Шалтая-Болтая. Сара бросилась ко мне и поворачивала мои руки так и этак, ища рану, которую надо перевязать. Она спросила, что произошло. Я пытался объяснить, но у меня вырывалась какая-то бессвязица. Я все время извинялся. Сара повторяла:

— Но я же ничего не знаю!

— Да, но мы двенадцать часов провели вместе. Мы уезжали из города. Понимаешь, на что это похоже? Для них? — Она снова покачала головой. — Прости меня, прости, — говорил я снова и снова.

— Слушайте меня, — сказал Майлс. Его резкий голос проколол тот пузырек, в котором мы оказались с Сарой. — У нас нет на это времени.

Я огляделся.

— А где Чанс?

Майлс покачал головой:

— Не знаю. Соседи не видели его.

Мгновение фраза висела в воздухе.

У меня в голове стучало: «Выхода нет, выхода нет, выхода нет…»

— Майлс, они убили Пибоди. Я не узнал того, что нам нужно.

— Ладно, работаем, — велел Майлс. — Думай. Что мы знаем? Что можем предположить?

Эти слова возымели магическое действие. Все стало просто юридическим случаем. Делом, которое нужно разбить на части и проанализировать. На минуту образ профессора Пибоди, кашляющего кровью, померк.

Я начал раскладывать все по полочкам, как хронологию событий в зале суда.

— Мы знаем, что существует клуб. Знаем, что Бернини — член этого клуба. Мы предполагаем, что Найджел, Дафна и Джон только что приняты в этот клуб. Мы знаем, что Шалтай-Болтай…

— Кто? — вырвалось у Сары.

— …был как-то связан с клубом, но пошел против них, и его убили.

— Хорошо, — похвалил Майлс. — Мы знаем, что они одержимы идеей бессмертия. Знаем, что они проверяли тупики этого великого пути: Бимини, алхимиков и тому подобное. Еще что?

— Мы знаем: Пибоди хотел, чтобы некролог попался мне на глаза. Знаем, что там была фотография человека, который предположительно знал точный день своей смерти. Знаем, что я познакомился с этим человеком на званом вечере V&D. Мы можем предположить, что его смерть — фикция. Он стар, и его объявят мертвым, но он будет жить, тайно, затворником…

— Стало быть, — подытожил Майлс, — мы можем предположить, что они нашли способ, который не удалось отыскать другим.